Истоки былинного эпоса о великом воине, защитнике земель славянских Илье Муромце

(вариант реконструкции)

Роман

© Василий Ворон, 2020

© Издание, оформление. Animedia Company, 2020

Книга первая, былинная
Наука седого странника

Пролог

Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю;

не мир пришёл Я принести, но меч.

Иисус из Назарета (от Матфея, 10: 34)

Хороший воин не воинственен. Хороший боец не гневлив. Умеющий побеждать врагов не сражается с ними, умеющий использовать людей ставит себя ниже их.

Дао дэ цзин

Ехать было славно: по дороге, кряхтя на ухабах, мерно катились телеги, судачили обозники, намечая загодя, как действовать на киевском торге, кто-то гнусил себе под нос песню, оставив думки на потом либо уже имея себе на уме нужный расклад. Илья ехал на мерине Туче у самой последней телеги, слушая, как старик Улыба травит очередную небылицу на потеху дядьке Кнуту да пареньку Тюре, поотставшему от своего воза и шедшему, чтоб поразмять кости, рядом.

Когда отсмеялись да притихли, Тюря спросил:

– А правду говорят, будто в местах этих разбойник Соловей лютует?

Кнут фыркнул, как кот, которому велели наловить мышей в леднике, а Улыба отозвался:

– А ты думал, люд потешается над простаками вроде нас, проезжих?

Кнут сказал:

– Именно что потешается. Никто этого разбойника не видал.

– А ещё не видали тех, кто по лесам здешним пройти решил, – проскрипел под стать колёсным ступицам Улыба и хихикнул, видя, как зябко передёрнул плечами Тюря. – В леса хаживали, да назад не возвращались.

– Ладно врать-то, – лениво отозвался Кнут, метким щелчком срезая слепня, что норовил усесться на круп его гнедой. – Потому и не возвращались, что не ходил никто. Соловей какой-то! В одиночку с прохожими людьми справиться – виданное ли дело?

– А может, он не в одиночку, может, он главарь целой ватаги? – радостно пугаясь, предположил Тюря.

– Да по́лно! – тряхнул головой Кнут. – Какой же дурак тут орудовать станет, хоть и с целой шайкой? Почитай, Киев недалече, дружинники враз прознают, а поймают, батогами отделывать не станут – сразу кровь пустят.

– Так ещё поймать надо! – воздел к небу палец Улыба и зашёлся своим прерывистым колючим смехом.

И тут Туча под Ильёй прянул ушами, фыркнул и стал на дыбы.

– Куда?! – прохрипел Илья, с трудом удерживаясь в седле и норовя осадить коня, но без толку – Туча хоть и встал на все четыре, взбрыкивал, прядал ушами и старался, как чувствовал Илья, рвануть куда-нибудь без разбору.

– Эй-эй, милай! – натянул вожжи и Кнут: с его крапчатой творилось то же самое. Да и весь обоз залихорадило: кони повсюду рвались с места в карьер, норовя выпрыгнуть из хомутов да оглобель. Повсюду слышались осаживающие окрики возчиков, ржание и удары копыт по передкам телег. Лишь только Илье удалось успокоить коня, стало ясно, что и все остальные лошади угомонились: больше не рвали, но ещё дрожали и взбрыкивали.

– Эй, славяне! – раздался голос старшого. – А ну – хватай ножи с топорами!

– Неужто бирюки?.. – вытягивая из-за пазухи тесак, приглушённо проскрипел Улыба, а Кнут, изготовив для удара кнутовище, проворчал:

– Да уж конечно, не твой разбойник Соловей…

Илья погладил Тучу по шее, чувствуя, как колотится у того сердце, вытянул из ножен меч и хотел было тронуть коня к голове обоза, как тут снова что-то случилось. Нет, не волки это были. Илья не услышал – почуял всем своим существом удар. И тотчас впереди загомонили снова, а потом кто-то жутко и пронзительно, по-бабьи, закричал. Илья ударил пятками Тучу по бокам и рванул вдоль выстроившегося по дороге обоза к голове, уже пряча меч обратно в ножны: он знал, что именно следует делать дальше, потому что незнамо как, но ведал, откуда пришла беда…

…Я уже хотел было оставить их в покое, предоставив самим себе, как вдруг понял, что сейчас что-то случится. И что не зря я притащился сюда, повинуясь своему внутреннему пониманию, хоть и думал, что блажь это, что я словно мать стараюсь выглядеть в ребячьем гурте своё дитятко – кабы чего не случилось. (Тоже мне, дитятко…) А вот нате вам: случилось. И сразу понял я – здесь не какие-то там муромские разбойнички, здесь покрепче будет. Здесь сразу запахло кровью – страшной и неудержимо льющейся. И страшной вовсе не потому, что я её давно не нюхал…

Хорошо, что Илюшка ехал в хвосте обоза. Потому что тот, кто ударил, напал в лоб – и сделал бы это ещё более неожиданно, если б был исправен. Первый удар у него не получился: пар буквально ушёл в свисток, только зверьё напугал. Но эти неполадки, чувствуется, у него уже бывали, привычен он был к ним и поэтому после неудачной попытки собрался и…

Я успел увидеть, как это у него вышло во второй раз.

Второй удар оказался гораздо сильней, чем требовалось. Снесло сразу троих, оказавшихся на одной линии: лошадь, запряжённую во вторую телегу, мужика, шедшего рядом, и седока первой. Я видел, как у них оторвало внутренние органы. Внешне тоже всё выглядело не лучше: у того, кто оказался впереди, лопнули оба глаза. У всех у них брызнуло и потекло всё, что можно изо всех предусмотренных и непредусмотренных природой отверстий, плюс множественные гематомы, от чего кожа сразу теряет привычный, живой цвет и так далее в духе военно-полевой медицины. Ждать следующего удара было немыслимо, однако я недооценил своего ученика.

К этому времени я уже владел ситуацией настолько, чтобы прекратить всё немедленно. Я уже засёк его – он сидел на дереве и готовился ударить снова. А увидев, понял, что его неполадки не позволят этому случиться, по крайней мере в ближайшие секунд сорок. И я предоставил право действовать Илье.

Парень знал, что делать. И он тоже видел его. Ещё не глазами, но всё равно – видел…

…Илья не смотрел туда, где в ужасе двигались люди: кто метался над поверженными несчастными, кто намеревался спасаться, кто безуспешно выискивал врага. Он догадался спрыгнуть с Тучи и рванул прямо в лес, пригибаясь от хлёстких ударов веток и на ходу снаряжая лук. И когда увидел лиходея, спустил стрелу, сейчас же выхватывая из тула^[1] другую.

Тёмная грузная тень отделилась от дерева, прыгая вниз. «Неужто Леший?!» – с ужасом подумалось Илье небывалое. Но зря возводил он на лесного хозяина напраслину – человеком был неведомый разбойник: улепётывая в чащу леса, тот обернулся, и в косых послеполуденных лучах солнца, прорвавшихся сквозь плотную листву, Илья смог разглядеть его.

Это был горбун в чёрных засаленных кожах по всему кряжистому телу. Если бы не был он увечным, а ходил прямо, то опередил бы Илью на целую голову, и тому даже подумалось, что же это он удирает, ведь мог бы и помериться с противником силой в открытом бою. Горбун, однако, и не думал прятаться, а, отбежав от Ильи шагов на десять, обернулся и как-то странно присел, прижав огромные ручищи к горлу. Никакого оружия у него Илья не заметил, но понял, что странное приседание разбойника не к добру. Смекнув про это, он тотчас пустил вторую стрелу. И пока она медленно продиралась сквозь густой воздух лесного сумрака, Илья понял, что задуманное у злодея не вышло (только заржали позади на дороге, как в первый раз, лошади), а горбун присел ещё ниже и, опережая полёт стрелы, взлетел на ближайшее дерево. Он ловко уцепился своими корявыми, будто ветви ветлы, руками за сук и полез всё выше, унося в правой ноге, ниже колена, стрелу Ильи.

Никогда ещё Илье не доводилось видеть, чтобы человек так лазал по деревьям. Он и не лазал даже, а перелетал с ветки на ветку, что твоя белка, и ещё Илья отчётливо услышал, как твёрдо и жутко вгрызались в кору ногти разбойника. Призывать на помощь богов было некогда, и Илья снова вскинул лук. И вовремя – лиходей как раз замер на одной из веток в дюжине саженей над землёй и снова зачем-то приставил обе ладони к горлу. Илья отчего-то знал, что этого никак нельзя позволить ему сделать, и третья стрела, коротко пропев в воздухе, с глухим стуком вонзилась разбойнику прямо в правый глаз. Человек покачнулся, растопырил обе ручищи, отняв их от горла, и, более не сделав ни одного движения, рухнул вниз. Он так ударился оземь, что Илья решил, что если его и не убила стрела, то такого падения ему не пережить. Но ошибся.

Разбойник был не в себе. Он тупо смотрел уцелевшим глазом на подошедшего Илью, лёжа точно в такой позе, в которой только что стоял на ветке. Илья ждал, что будет дальше, но такого не ожидал: разбойник очень быстро весь подобрался, выпрямился и оказался на ногах. Илье пришлось бы плохо, если бы не выучка всегда быть начеку: подходя к поверженному разбойнику, он спрятал лук и обнажил меч. Разбойник с места, лишь вскочив на ноги, по-звериному прыгнул на Илью. Отступив в сторону и крутанувшись на одной ноге, Илья полоснул мечом, сообщив ему вращением дополнительную силу. Он поразил противника режущим ударом по горбу, но если для любого другого такой удар оказался бы смертельным, то на разбойнике это никак не отразилось. Илья смотрел во все глаза, стараясь разобрать, как тому удалось уцелеть, но заметил только рассечённую чёрную кожу разбойничьей одежды на горбе. Злодей же ловко развернулся, никакого внимания не уделяя торчавшим у него из головы и голени стрелам, и снова бросился на Илью, расставив огромные руки в стороны. На этот раз Илья не стал уворачиваться, а сам решил атаковать. Пара выводных взмахов мечом и один сильнейший удар в горло. И только тогда разбойник замер вновь, уронил руки вдоль тела и упал лицом вперёд, подмяв собой листья папоротника и сломав древко стрелы, торчавшей из вытекшей глазницы.

Илья опустил меч и только теперь позволил себе удивиться всему произошедшему и ещё тому, как же огромен был поверженный горбун. Огромен и могуч. И совсем не походил он ни своими повадками, ни даже обличьем на человека.

Вокруг Ильи уже стали собираться обозники, позабыв про оружие, кто какое захватил, и жадно разглядывая недавно поминаемого досужими словами Соловья-разбойника, оказавшегося таким грозным воочию…

…Я только слышал о них, и уж никак не думал, что могу повстречать одного здесь, где появиться он никак не мог. Выходит, одного позабыли. Уцелел-таки…

Их завезли ещё во времена третьего посещения, большей частью высадив на обоих Американских континентах и совсем уж немного на территории Магриба. Единственное литературное упоминание о них принадлежит Гомеру, так как индейцы письменностью не обладали, а узелковым письмом кипу не очень такое и запишешь. Однако старина Гомер превратил этих чудовищ явно мужеского полу в энергичный феминистический образ Сирен, с коими довелось столкнуться Одиссею. Но великий слепец Гомер, похоже, не сознательно исказил этот страшный образ, скорее всего, такими дошли до него сведения. Немного было очевидцев, способных поведать об этих жутких встречах, ибо выжить после свидания с Сиреной – даже одной – было делом мудрёным. Однако выжившие находились. Губительные песни Сирен – куда поэтичнее того жуткого способа расправы, который на самом деле был присущ этим чудовищам. Мне довелось повстречать выживших. Это были свихнувшиеся мореходы…

Я хорошо смог его разглядеть среди спин не решающихся подойти ближе мужиков-обозников. Дьявольское всё-таки создание. Жуткое оружие, похожее на человека. Кстати, если отбросить на время мысли о гуманности, эту машину можно было бы назвать совершенной. Очень изящная конструкция, что ни говори. Резонатор, замаскированный под горб (в обычном «теле» он бы не поместился), и концентратор в зобу. Но чтобы подвести импульс, его бы потребовалось сделать гораздо бо́льшим, а они просто вынесли два подводящих потока в конечности, и он перед «выстрелом» просто приставлял руки к горлу. Гениально. И при этом всём – невероятная маневренность: если бы я не видел, как он гимнастом скакал с ветки на ветку, не поверил бы. А окажись он полностью исправен – и я, может, не успел бы. Эх, Илюшка, знал бы ты, каким чудом жив остался…

…Вокруг Ильи собирался обозный люд, а он неподвижно стоял, вперив взгляд в битого врага и опустив меч к самой земле.

Долго никто не смел подойти ближе: стояли, разглядывая поверженного супостата, под которым расползалась чёрная лужа. Потом осмелели, придвинулись к остывающему телу, стали дивиться вслух:

– Эвон, с двумя стрелами по веткам скакал!..

– Да скакал-то с одной, той, что в ноге – сам видел! А когда Муромец ему в глаз засадил – сверзился.

– Ну да, ещё и после не сразу угомонился.

– Справно ты его, Илья. Добрый из тебя будет дружинник.

Самые храбрые принялись переворачивать мертвеца на спину:

– Ба, да он аж горячий!

Народ отшатнулся.

– А ну как ещё жив?..

– Да нет, кончился… Не дышит. И хоть горячий, а костенеть начал. Эвон, лапищи не разогнуть!

Перевернули на спину и вокруг заохали:

– Да кто ж это? Лицом вроде не славянских земель…

– Хазарин, должно. Тёмный весь. Да в кожах. Тьфу, по́гань!..

– А может, нежить? – робко подал голос Тюря.

На него замахали руками: