© Василий Виталиус, 2017

ISBN 978-5-4483-6372-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Астрология человека

«Солнце в Овне экзальтирует, а по-русски возвышается, потому что происходит от латинского глагола exalto, – размышлял Васька-астролог, читая Дейкса, – который принес в нашу речь Иоанн Испанский. Правда, его соратники переводили и представляли иначе. Они не пользовались словом exaltatio, а писали regnum. А это существенно меняет окраски, потому что дневное светило не возвышалось бы, а господствовало, имело бы верховную власть. Тогда бы Овен был знаком превосходства Солнца, а не местом его экзальтации. Но вычурная латынь Хуго Санталийского проиграла прямолинейной – Иоанна Испанского».

В эти дни местный знахарь по звездам много размышлял или предавался чтению, или просто бездельничал.

Остатки осени выдались погаными: непрекращающийся дождь разъел и так еле видимые контуры дорог, превратив все в грязный кисель. Природа словно осознавала старость года, когда нет надежды на будущее и единственное, что она могла, – лить слезы о теплой молодости, ибо подходит конец старому циклу, и на его место вступит новый. Жизнь в деревне замерла. Картина вызывала хандру: серые избы на фоне голых, словно обугленных, стволов деревьев, покрытых капельками дождя; темные облака, через которые не могли пробиться лучи Солнца, дарующего радость и тепло. Мир погружался в дремоту, иногда пробуждаясь криками улетающих птиц и лучами дневного светила, которые бегали по листьям, еще не успевшим опасть с деревьев. Кряканье качек¹ да изредка появляющихся на улицах людей успокаивало душу от одиночества; клубящиеся струйки дыма из русских печей на фоне чернеющего неба на закате – бросали в уныние снова.

Васька валялся на печи, укрывшись медвежьей шкурой, от нечего делать: грусть и скука от картины за окном погружали в мехлюдию².

Думал он, что только мысль о еде могла заставить его сползти с печи, но отдаленный бабский галдеж, перемежающийся с мужским крепким словцом заставил прислушаться, что там происходило у соседей.

Звуки приближались, и уже отчетливо вырисовывалась картина шума: родители ругали дочь.

Васька пытался вспомнить, не помял ли какую девицу в хмельном угаре, а теперь родители ее пришли венчания требовать.

Обычно за ним такого не водилось: хозяйство он вел тихо, шумных компаний не любил еще с молодости, когда душа пела, кровь кипятком шла, а мысли шальные были, что не вспомнить – морда краской заливается. Сколько воды с тех пор утекло! Иногда в нем просыпались нотки былой игривости, но быстро затухали.

Тем временем толпа уже стояла на пороге избы и громко о чем-то разговаривала.

– Чего раскудахтались, – грубо прервал их крики Васька. – Кто к астрологу ходит без цветов, фруктов и денег, да еще в худом расположении духа³?

На мгновение воцарилась тишина. Мужик только руками разводил и окунем не мог вымолвить и слова. Его жонка долго не думая, быстро перекрестилась, бросив взгляд на красный угол, и двинулась к Ваське, потащив за собой дочь.

Послышалось рыдание и нечленораздельные слова – это было вместо приветствия. Закончив с ритуальной частью, она перешла к делу.

– Васенька, голубчик наш, – начала причитать матрона⁴, поднимая голову с глазами полными кротости, печали и слез, словно брошенный котенок, – помоги, горе какое у нас.

Для пущей жалобности баба завыла с новой силой.

– Глашка наша окаянная решила в город поехать, дура, имя менять, – дрожащим голосом произнесла баба.

– Анжелика я, – гордо заявила девка, пытаясь поправить волосы мокрыми руками.

Мать отвесила ей смачный подзатыльник и за дерзость, и за медлительность. Вдруг астролог передумает им помогать: вопрос нужно было задавать, а не пререкаться.

Конец ознакомительного фрагмента.