Глава 9

… – с яванцами мы часто пересекаемся, – устало говорила женщина, не поднимая покрасневшие от недавних слёз глаза. Слуги или младшие родственники, пока не понял, суетятся вокруг стола со сладостями, – живём по соседству, да и обычаи схожие встречаются. Всякое бывало, но нормально жили, мирно. А потом сэр Сесил решил…

– Я не местный, Леванья, давайте подробней – кто этот Сесил и так и далее.

– Сэр Сесил Хантер Родвелл, наш губернатор, – послушно повторила женщина и замолкла.

– Ясно, дальше.

– Губернатор решил, что индийская община слишком сильной стала в Британской Гвиане, слишком благополучной. Ну и… – прерывистый вздох, – децимацию^[59] провели.

Брови мои поползли вверх – всякое читал о Британской Империи и излишне вольном обращении с туземцами чиновников колониальной администрации. Но децимацию?!

– Простите, – молодой господин, – зачастила женщина, – я не всегда правильно говорю. Децимация не как казнь, а как репрессии. Выслали многих, в основном брахманов. А кшатриев и наиболее уважаемых вайшьев кого обратно в Индию отправили, кого и по тюрьмам.

Губы Леваньи задрожали, но она справилась с надвигающейся истерикой, несколько раз глубоко вздохнув.

– Мужа моего тоже… вроде как в контрабанде обвиняют… сейчас.

– А раньше в чём-то другом?

– Всякое… сперва социалистические взгляды, – красивые губы искривила мрачная усмешка, – потом что приют уголовникам даём. Но это всё ложь! Наша община очень законопослушна, обвинения рассыпаются в судах – даже в британских судах! А мы тем временем разоряемся…

– С губернатором и британским правосудием даже и пробовать не буду тягаться, – начинаю вставать.

– Не надо! Мы готовы пожертвовать частью имущества, только бы наши близкие вернулись назад. Да и они и вернутся в большинстве – те, кто в тюрьмах не помрёт, как мой брат…

В очередной раз выражать сочувствие горю считаю не должным, поэтому просто молчу и делаю вид, что не замечаю катящихся слезинок, уделяя нарочитое внимание предложенным сладостям. Пару минут спустя хозяйка гостиницы успокоилась и разговор продолжился.

– Это не в первый раз уже, оправимся. Страшно другое – мы остались без лидеров. Все мало-мальски значимые люди высланы, сидят в тюрьмах или находятся под домашним арестом с кучей ограничений.

– Яванцы… – подталкиваю Леванью.

– Да, яванцы! Мирно жили, да и меньше их – и яванцев и индонезийцев вообще. А сейчас начали наступать на нас. В торговлю лезут, в ремёсла… да грязно! Нет бы честную цену дать! Мы бы поняли и половинную – пусть портят себе карму. Они… они натравили на нас дукунов!

– Ходят по улицам, – прерывисто вздохнула женщина, – а потом у дома сядут и порчу наводят. Или прямо на улице подойдут. Раньше-то боялись к нам подходить, а теперь вот так. За снятие порчи когда деньги требуют, а когда и иного. То от дела налаженного в сторонку отойти, то ещё что.

Несколько минут спустя я уже знал, что яванские колдуны дукуны бывают светлые и тёмные. Последних называют дукун сантет и заметно побаиваются. И вот эти тёмные колдуны обнаглели так, что честным, законопослушным и боязливым индусам хоть помирай!

– Не думайте, молодой господин, что мы всё дикие, – смущённо проговорила женщина, – большая часть этих дукунов обычные мошенники, да и не могут они ничего сделать индусу, исправно выполняющему все положенные ритуалы. Но… понимаете, что-то они всё равно могут… А брахманов у нас нет сейчас, вообще нет!

– И люди боятся, – заканчиваю за неё понимающе. В самом-то деле, если вспомнить Кашпировского и прочих экстрасенсов, то пенять индусам нечего. Граждане самой читающей страны легко попались на удочку мошенников. Всего-то несколько лет раскручивали тему НЛО, телепатии и прочей мистики в серьёзных и несерьёзных газетах.

– В этом что-то есть, – сказали граждане самой читающей страны, – ведь не могут же газеты врать?

И понесли деньги мошенникам. Сам-то я не помню, но мать одно время увлекалась всякой эзотерикой, сохранив вырезки из газет и щедро (порой без моих просьб) делясь воспоминаниями юности. Так что винить индусов не стоит, с детства всё-таки в этой среде. Для них магия реальна…

– Мы… нет у нас таких, кто с дукунами бы справился, – тихо сказала Леванья, – надежда только на вас, молодой господин! Вы не подумайте, мы умеем быть благодарными. Помним, что кшатрий должен, но и кшатрию много чего должны. Да и вы не совсем…

Улыбаюсь слегка, вот это уже похоже на серьёзный разговор. Вначале, если честно, больше на разводку похоже было. Не стал прерывать просто потому, что заинтересовался, да и… дурак потому что, стыдно стало. Вроде как показал себя кшатрием, так негоже сразу сворачивать. И не умею женщинам отказывать… Столько раз попадал из-за этого в неприятности!

– Деньги собрали, перевезём вас потом куда нужно будет, – продолжала уговаривать Леванья, – нам знамя нужно. Если получится, то и лидер, но это уже вы сами, если захотите… Дукунов наши боятся, но и ненавидят, им просто толчок нужен.

Идея Леваньи оказалась настолько авантюрной, что невольно присвистнул. Выдать меня за настоящего кшатрия, присланного прямиком из Индии неким Гуру (имя которого Леванья уточнит у знакомых) ради усмирения злонамеренных дукунов сантет, это сильный ход.

Для европейца звучит бредово, но Восток дело тонкое, мистику здесь любят больше, чем следовало бы.

Афера своеобразная, но ведь реальная! Пусть и поверхностно, но в индийских законах и поконах^[60] разбираюсь, да и несколько сот слов на хинди знаю. Всё больше заученные красивые фразы, но ведь это-то в настоящий момент и нужно.

– В принципе, – выделю голосом, – согласен. Но именно в принципе.

Глаза Леваньи заблестели, она выдохнула с нескрываемым облегчением и… торга не получилось. Предложенная цена оказалась большей, чем я мог даже предположить. Сто пятьдесят фунтов^[61] золотыми соверенами с последующей доставкой в любую (из числа близлежащих) страну Латинской Америки.

Нормальный авантюрист из небогатых, коего я и отыгрываю, не может отказаться от такого предложения. Киваю…

– Детали.

* * *

Небольшой рынок всколыхнулся, люди прыснули в стороны, как куры от хорька, освобождая пространство. Повернувшись набок и опираясь на локоть, разглядываю через щель в прилавке дукуна.

Невысокий человечек неопределённого возраста в полосатой просторной рубахе, таких же просторных цветастых штанах и с обмотанным вокруг головы тёмным платком. В окружении то ли учеников, то ли телохранителей, дукун прошелся по площади рынка несколько раз по спирали. Торговцы и покупатели боязливо жмутся, подхватывая товар и явно опасаясь прикасаться к колдуну.

Освободив место, дукун встал в важную позу, а один из сопровождающих его индонезийцев начал крикливо представлять патрона.

– Великий маг Додот! Сильнейший… маг из магов…

Индонезиец орёт на плохом английском, не стесняясь разбавлять его словечками как из родного языка, так и из хинди. Понимаю его через раз – патрон всячески возвеличивается, а индусы принижаются. Детали речи ускользают.

Зазвучала музыка и откуда выскочили ярко одетые и накрашенные деву… а нет, всё же мужчины. Чудно на взгляд европейца, но это именно традиции, а не трансвеститы и гомосятина. Странноватый танец с веерами приковал внимание индусов, а Великий Маг Додот начал демонстрировать простенькие фокусы. Уровень… да я двенадцать лет лучше мог!

Простенькие, но само представление грамотное. Звучащая музыка и танцевальные движения разбивали внимание присутствующих, отвлекая от движений мага. В нужный момент танцоры эпилептическими движениями или напротив – статичными позами, подчёркивали яркие моменты магического действа.

Казалось бы, индусы должны привыкнуть к подобным чудесам, вся их яркая культура полна чудотворцев и фокусников. Ан нет – зрители послушно охали, ахали и пугались.

– Истинная магия кеджавен^[62]… – выкрикивал в перерывах экзальтированный конферансье, – это не жалкие фокусы ваших брахманов! Они помешали нашим магам и где теперь ваши просветлённые?

Трогаю за локоть заворожено глядящего на представление Динеша, одного из сыновей Леваньи.

– Да-да, – тут же очнулся парнишка, накидывая на меня сари. Прикрыв лицо, на полусогнутых семеню в ряды зрителей. Внимания никто не обращает, индусы заворожено пялятся на страшных чужаков, в глазах трагедия людей, оставшихся без мистической защиты.

– Где они?

Прикреплённое к верёвке сари слетает мигом, Динеш суёт комок тонкой материи за пазуху и пробирается назад.

– Вы звали просветлённых? – Спрашиваю на хинди, выпрямившись во весь рост. Подтанцовка шарахнулась в сторону, да и Великий Маг дёрнулся.

Загримировался я неплохо, выгляжу как индус из высших каст. Они, если кто не знает, похожи скорее на уроженцев Северного Кавказа. Никаких негроидных черт, свойственных более низким кастам – вполне европейские черты лица и светлая кожа. Да и волосы подчас не цвета воронова крыла, а каштановые. В сочетании с правильной одеждой, отличить меня от кшатрия можно только при достаточно долгой беседе.

Щёлкаю пальцами, поджигаю сигару, прикуривая неторопливо и одновременно показывая, что огонёк горит именно на пальцах.

– До истинно просветлённых мне далеко, – продолжаю разговор уже на английском, выдыхая дым в сторону дукуна, – но махатмы^[63] не стали нарушать Мировое Равновесие, перемещаясь сюда телесно. А истинные духовные облики Учителей слишком велики, чтобы ты смог увидеть их и не умереть. Махатмы не любят тёмных, но готовы дать шанс на достойное перерождение даже таким, как ты.

Медленно поднимаю руки и затягиваю шарф, висящий у меня на шее. Затягиваю, ещё… и шарф проходит сквозь шею. Индусы ахают, я снова выдыхаю дым.

– Не стоит пытаться убить меня или другого посланца Учителей. Оружие не способно повредить плоть Воина, посланного Учителями, увидевшими несправедливость.

Дукун вместо ответа отшатывается назад и хватает небольшую бутылочку, набирая в рот горючую жидкость. Шаг вперёд и снова щёлкаю пальцами, тут же прикрывая рукой рот Великого Мага, мешая ему выдохнуть в мою сторону. Додот с воем отшатывается, хватаясь за обожженный рот и глядя на меня с испугом и ненавистью.

– А это… – ещё шаг, снимаю с пояса одного из подтанцовки керамбит^[64] и провожу лезвием по руке Додота, – чтобы больше не шалил. Махатмы велели передать, что у тебя остался последний шанс исправиться.

Прячу нож в складках одеяния, Додот провожает его испуганно-обречённым взглядом. Он мошенник, но сам искренне верит, что творит настоящую магию. Собственная кровь в моём распоряжении пугает его до чёртиков.

– Я уйду дальше по Тропе Судеб, – доверительно наклоняюсь к нему, но говорю достаточно громко, чтобы слышали окружающие, – в поисках несправедливости. Но если жители индийской общины снова будут жаловаться Махатмам на тебя или кого-то ещё… Явлюсь наяву или во сне, что ещё хуже. Ты понял?

Доверительно наклонившись, напеваю негромко:

 
– Когда из яви сочатся сны, когда меняется фаза луны,
– Я выхожу из тени стены, весёлый и злой!
 

Дукун отшатывается, переведённая на английский русская песня звучит заклинанием. Добиваю, проглатывая ненужные куплеты:

 
– Ты спишь и видишь меня во сне,
– Я для тебя – лишь тень на стене…
– Сколь неразумно тебе не верить в силу дорог!
 

Пальцем черчу на лбу крест и…

 
– Когда я в камень скатаю жест —
– Тогда в крови загустеет месть
– И ты получишь дурную весть
– От ветра и птиц^[65].
 

Дукун оседает, падая в обморок.

* * *

Путешествие по тропической реке удовольствие довольно специфическое. Необыкновенная красота вокруг частично примиряет с москитами, мошкой и бытовыми неудобствами.

Полулежу в большой лодке и наблюдаю за хлопочущими индусами, возящимися с парусами или сидящими на вёслах, жизнь кажется безоблачной и удивительно прекрасной. На середине реки москитов почти нет, лицо обдувает тёплый ветерок и остаётся только грезить наяву, наслаждаясь экзотикой.

Часто встречаются кайманы, больше всего похожие на полусгнившие брёвна. Иногда бревно начинает плыть поперёк течения, после чего следует молниеносный бросок и мелкое животное, забывшее об осторожности, становится добычей пресмыкающегося.

Заметил ягуара, лежащего на большой ветке, нависшей над рекой всего в десятке метров от нас. Большая кошка проводила ленивым, чуточку презрительным взглядом и широко зевнула.

Видел пекари, тапиров… но больше всего птиц. Кажется, что вокруг реки Демерары водятся одни только птицы, так их много и так они заметны. Нет ни одной неяркой пташки, когда взлетают стайки, аж в глазах рябить начинает.

Наземные животные дело иное. Берега густо покрывает растительность, а я не могу назвать себя лесным жителем, не помогает острое зрение и развитая наблюдательность. Индусы и единственный индеец-проводник в экипаже то и дело тычут пальцами в сторону берега, после чего начинаю вглядываться до рези в глазах, но обычно ничего не успеваю увидеть.

Индусы каждый раз расстраиваются – кажется даже, что больше меня. Экипаж из трёх индусов и одного крещёного индейца доброжелательный и дружный, ко мне относятся хорошо – с почтением, но без подобострастности. Индеец носит имя Сэмюэль и гордо носит большой медный крестик поверх красной рубахи. При этом рябой, совершенно не романтичного вида дикарь охотно соблюдает все обычаи индийского экипажа.

– Чем больше богов, тем лучше, белый господин, – на полном серьёзе заявил он мне, – я и своих не забываю.

Словом, пока мы плывём по реке, всё здорово – наблюдение за животными, птицами и экипажем судёнышка да разговоры. Местные просвещают меня, густо мешая правду с фантазиями и откровенной ложью. Это не со зла, а что-то вроде национального спорта, равно присущего представителям любой из этнических общин Джорджтауна. В ответ просвещаю их по части обычаев европейских, примерно в том же стиле.

Стоит приблизиться к берегу или вовсе остановиться, как налетают тучи москитов. Не спасает плотная одежда, накомарники и вонючая мазь. Единственное, что радует меня в такой ситуации, так это действующие прививки от малярии и жёлтой лихорадки, да наличие хинина^[66] в аптечке.

– Сагиб, – трогает меня Сабхаш, – причаливать будем.

Со вздохом напяливаю на себя шляпу с накомарником и раскатываю до запястий рукава рубашки. Судёнышко, раздвигая носом прибрежные заросли, причаливает к топкому берегу.

Несколько минут тратим на прорубание дороги, орудуя мачете, и здесь я работаю наравне с остальными членами экипажа. Я и на лодке не от лени валяюсь, просто не хочу мешать слаженной работе.

– Сагиб сильный, – говорит Сабхаш, после чего начинает смущённо хихикать. Смеются и остальные, тыкая пальцами в Сабхаша. Ну да это местные заморочки… чтобы понять их, нужно прожить в Джорджтауне не один год, причём желательно именно в этой общине.

Для ночёвки выбрали небольшую возвышенность, заросшую невысоким кустарником. Вырубаем круг метров десяти диаметром, стараясь убрать растительность едва ли не до земли.

– Змея, – тыкает общительный Сабхаш, – очень ядовитая.

– Паук, – раздаётся его голос полминуты спустя, – очень плохой. Умирать редко, болеть долго-долго.

Иногда вклинивается индеец, которого мало смущает слабое владение английским. Сэмюэль считает, что если его не понимают, то нужно повторять слов и фразу раз за разом, постепенно повышая голос. Потому лекции нашего проводника получаются чрезвычайно шумными и выглядят примерно так:

– Большая зелёная… плохая.

– Большая зелёная… плохая!

– Большая зелёная… плохая!!

Потом кто-то из членов экипажа догадывается, что речь идёт о ядовитой лиане и растолковывает остальным. Лицо индейца в такие моменты аж светится. Мне он напоминает увлечённого преподавателя, которому удалось донести до тупоумных студентов очередную Истину.

Вырубается растительность не только понизу, но и поверху. Свисающие лианы представляют собой нешуточную опасность – чем их больше, тем больше шансов, что сверху упадёт змея или ядовитая сороконожка.

Полчаса спустя площадка расчищена, а я чувствую себя как после полноценной тренировки. Физическая нагрузка невелика, но высокая влажность и духота дают о себе знать.

– Помыться, сагиб? – Интересуется Сунил, я киваю. С мытьём тоже проблема – в речной воде полно паразитов, так что воду для мытья и питья нужно либо кипятить, либо… Сунил перерубает лиану и начинает осторожно поливать меня вытекающей оттуда водой.

Быстро ополаскиваюсь и одеваю чистую одежду. Грязная, пропотевшая за день, споласкивается индусами в реке, а позже отправится в большой котёл для кипячения. Ткань от этого портится за считанные месяцы, но в джунглях опасно быть неряхами.

Царапины, порезы, потёртости и укусы насекомых заживают здесь неделями. Банальный порез травой может привести к нагноению и оставить шрам, будто от ножевого боя.

– Завтра, – обратился ко мне Сэмюэль, широко улыбаясь пеньками почерневших зубов, – будем в деревне.