Предисловие к Части

VIII

.

С преподавания русского языка на курсах мастеров социалистического труда на Верх-Исетском металлургическом заводе автор перешёл работать преподавателем латинского языка в Свердловские институты. Он вспоминает, как ему пришлось преподавать латинский язык в медицинском, юридическом, в сельскохозяйственном, иностранных языков, педагогическом институтах, а также в одной из средних школ города, где этот язык был введён для опыта. Годы с 1938 по 1956 стали для Василия Алексеевича Игнатьева «странствиями» с латинским языком. Этому посвящена восьмая часть публикации его воспоминаний.

Свердловский государственный медицинский институт был создан в 1930 г. В 1936 г. был построен главный корпус института на ул. Репина, 3. Институт возглавляли учёные, внёсшие значительный вклад в развитие отечественной науки. В 1995 г. институт был преобразован в Уральскую государственную медицинскую академию, а с 2013 г. – в университет.

На сайте Уральского государственного медицинского университета – http://www.usma.ru/ – сообщается, что «с 1931 г. в Свердловском государственном медицинском институте читался только курс латинского языка, который до 1954 г. вёл единственный преподаватель – профессор Иван Нилович Мезенцев, человек высокообразованный, владеющий 16 иностранными языками». В 1943 г. в институте был введён курс иностранного языка, а в 1954 г. путём слияния курсов латинского и иностраннных языков была образована кафедра иностранных языков, действующая по настоящее время. Воспоминания автора расширяют представления об этом периоде предыстории образования кафедры, преподавателей было трое и латинисты должны были проводить занятия в рамках изучения медицинской латыни в «съёмных» и неотапливаемых помещениях других медицинских кафедр.

Свердловский государственный юридический институт появился в 1937 г. (первоначально – Сибирский институт советского права в г. Иркутске, с 1934 г. в Свердловске, в 1935-1937 гг. – Свердловский правовой институт). С 1992 г. это – Уральская государственная юридическая академия, а с 2014 г. – университет.

Кроме Свердловского юридического института автор преподавал в Свердловском филиале Всесоюзного юридического заочного института (ВЮЗИ), который в 1951 г. был реогранизован в заочное отделение Свердловского юридического института, с 1955 г. – факультет, а с 2013 г. – Институт заочного и ускоренного обучения Уральской государственной юридической академии (с 2014 г. – университета). Сам ВЮЗИ в Москве был преобразован в 1937 г. из Центрального заочного института советского права (ранее в 1931-1933 гг. – Центральный заочные курсы советского права), в 1990-1993 гг. – Московский юридический институт, в 1993-2012 гг. – Московская государственная юридическая академия, с 2012 г. – Московский государственный юридический университет имени О. Е. Кутафина.

В. А. Игнатьев делает сравнения, как было организовано преподавание латинского языка в разные периоды в медицинском, юридическом, педагогическом и других институтах. О своих «странствиях» автор вспоминает с горечью, сознавая, какое большое значение имеет этот «мёртвый язык» для понимания многих слов в современных живых языках и насколько он был непопулярным среди студентов. Методики преподавания в его мемуарах нет и в большинстве указанных специализированных вузах, кроме педагогического, латинский язык не мог преподаваться полностью.

Во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. голод в далёком тылу заставил автора прервать педагогическую деятельность и пойти на хозяйственную работу, что спасло его семью от голодной смерти.

В 1956 г. автор вышел на пенсию и занялся литературным творчеством в мемуарном жанре, результатом чего стали и эти его воспоминания.

В его воспоминаниях можно встретить многих преподавателей с известными в среде физиологов, юристов и филологов именами: Парин В. В., Винавер А. М., Черепахин Б. Б., Магазинер Я. М., Дергачёв И. А., Шуйский П. А. Не забыл автор и о студенческой молодёжи того времени и о своём участии во вступительных экзаменах по русскому языку.

Для историков и краеведов воспоминания В. А. Игнатьева, несмотря на субъективность автора, могут представлять большой интерес.

В состав восьмой части включены очерки автора как из «пермской», так и из «свердловской» коллекций. Из «пермской коллекции» взяты автобиографические очерки автора под заголовком «Петя Иконников» (псевдоним автора): «Педагогическая деятельность П. А. Иконникова в Свердловских институтах», «Приёмные экзамены в вузах Свердловска в 1940-1950-х гг.» и «Преподавание латинского языка в Свердловском филиале ВЮЗИ (Всесоюзный юридический заочный институт)». Из «свердловской коллекции» взят очерк «Странствия» с латинским языком по вузам Свердловска». Очерки из двух коллекций составлены автором с разницей примерно 5 лет, они частично повторяют и в тоже время дополняют друг друга, раскрывая различия двух редакций. В завершении данной публикации приводится «Биографический очерк «Трое», о преподавателях латинского языка в Свердловском мединституте П. А. Липине, В. А. Наумове, В. А. Игнатьеве». Этот очерк находится только в «пермской коллекции», в конце очерка автор отдаёт дань уважения своим бывшим учителям латинского языка в Камышловском духовном училище и Пермской духовной семинарии.

В восьмой части представлены фотографии из мемуаров автора.

Педагогическая деятельность П. А. Иконникова в Свердловских ин[ститу]-тах

[1960-1961 гг.]

Осенью 1938 г. П. А. Иконников перешёл на работу в высшие учебные заведения Свердловска преподавателем латинского языка.

[Свердловский государственный] медицинский институт

В медицинском институте в 1938 г. было три преподавателя латинского языка: Иван Николаевич Мезенцев, работавший в институте с момента его организации; Павел Александрович Липин, перешедший в институт после ликвидации рабфака мед[ицинского] института, где он работал зав[едующим] уч[ебной] частью и преподавателем латинского языка, и П. А. Последние двое были «академики».

Старейшим по положению – honoris causa¹ – был Иван Нилович, он и осуществлял руководство занятиями латинским языком. В смысле территориальном, т. е. в смысле площади для занятий латинским языком, он был «на задворках» и на положении кукушки: отдельных комнат для него не было и он на положении бедного родственника блуждал по разным комнатам, вплоть до препараторской.

Что говорить, кому бы хотелось иметь таких родственников и, конечно, сопротивлялись. Больше всего недовольства было у уборщиц: им за дополнительную уборку ничего не платили. Только приказ директора, да и то иногда ещё со спорами, открывал двери комнаты, в которой кто-либо из латинистов должен был заниматься. Конечно, хозяева комнат смотрели на них, как на гостей в субботу! Каждый приём распределялся по 18-ти группам, и, таким образом, «на брата» приходилось по шести групп по 30-35 человек в группе. Сначала на изучение латинского языка отводилось по учебному плану что-то около 100 часов, а потом снизили до 78-80 часов.

Собственно название «латинский язык» было громким для медицинского института, а вернее было бы этот предмет назвать медицинская или врачебная латынь. Что изучалось на уроках латинского языка? Склонения существительных и прилагательных, глагол только в praesens², немного числительных и наречий – вот и всё. Конечно, и А. С. Пушкин, когда сказал, что «мы все учились понемногу – чему-нибудь и как-нибудь», имел в виду больший объём «латыни», которая при нём уже была «на в моде». Перед преподавателями латинского языка в медицинском институте ставилась задача: приучить студентов к терминологии, главным образом, по анатомии; научить читать и писать рецепты: кое-что сделать для изучения фармакологии. И вот на занятиях переводились: angulus costae³, ulcus duodeni⁴ et cetera.⁵ Учебник по латинскому языку в первой редакции только и состоял из набора таких выражений и только во второй редакции (проф[ессора] Боголепова⁶) снабжён был различными статьями из медицинских наук, в том числе из Цельса⁷: чтение рецептов – это, как выразился поэт [А. С. Пушкин – ред.], было «предел души моей желанный», ход королём. На них преподаватели латинского языка старались убедить студентов в необходимости изучать латинский язык. К этому, т. е. к убеждению приходилось часто прибегать, но часто в глазах агитируемых можно было прочитать: «милые вы люди и, как видно, патриоты латинского языка, но и мы тоже не менее милые люди», ergo⁸… Самое же главное, опираясь на рецепты, чтобы убедить студентов в необходимости изучать латинский язык (читай – грамматику), преподаватели попадали в явное положение contradiction in adiecto.⁹ На это и их ловили студенты. Они говорили: «вот вы говорите, что нужно знать склонения существительных для рецептуры, но неужели вы думаете, что мы будем писать слова в рецептах полностью. Сами же вы учите писать рецептурные термины сокращённо. Вот смотрите образцы рецептов в учебнике». Что ещё можно сказать: их логика не опровержима. Конечно, преподаватели старались «сдабривать», как говорится, переводы разными пословицами, например: «Sana mens in corpore sano»¹⁰ и т. д., даже каламбурами, например: «Anicum cognoscimus amore, more, ore, re»¹¹; даже загадками, например: «Mitto tibi navem, rostrum puppique non habentem»¹². Пётр Алексеевич имел однажды удовольствие убедиться, как плодотворны были подобного рода переводы. Было так: сдавала экзамен студентка с датской фамилией – Готде-Грот. Всё ответила блестяще, и когда он взял зачётную книжку, чтобы поставить quinque¹³, вдруг она заулыбалась и говорит: «Позвольте мне прочитать на память вот это» и сказала: «Amicum cognoscimus…» Ну, это же было умиление! Вот когда можно было сказать: «Умри, Денис!»¹⁴ Или вспомнить лермонтовское: «тогда смиряется души моей тревога»…¹⁵ Но это были редкие случаи.

Как относились к латинскому языку те, изучение которого было им «на потребу», т. е. профессора, преподаватели? Заведующий кафедрой анатомии, он же декан, Николай Павлович Александров¹⁶, «в минуты жизни трудные» приходил на помощь учителям. Высокого роста, седой, как лунь, с лицом пепельного цвета и голосом «шаляпинской» силы, он иногда устраивал со студентами беседы «о значении изучения латинского языка». Он говорил, сам себя слушал и смотрел, какое впечатление его речь производит на студентов и учителей. «Они» (первые) в этом случае не решались выступать в защиту, ссылаясь на строение рецептов. Никогда не забудет Пётр Алексеевич случая, как бывший ранее заведующим кафедрой физиологии, а в тот момент зав[едующий] уч[ебной] частью, в настоящее время член медицинской академии – Василий Васильевич Парин¹⁷ вызвал к себе в кабинет всю тройку латинистов и просил их продиктовать студентам следующее выражение:

Multa sunt, quae scimus,

Plura sunt, quae divinamus,

Plurima sunt, quae ignoramus.¹⁸