Казалось бы, неоднозначное вроде распоряжение было выполнено (как в вооруженных силах утверждается) точно, и в срок: буквально через несколько мгновений (в сравнении с эсминцами) небольшое судёнышко подверглось какой ни на есть внезапной агрессии, где-то «психической», а в чём-то психологической, выразившейся в оглушительных взрывах, не прекращавшихся на протяжении десяти минут, поднятыми же волнами практически затопивших сверхсовременное боевое «плавсредство». Оказавшись неприятно ошеломлёнными, оголтелые пираты частично попадали на верхнюю палубу, а частью – где кто находился; накрыв голову сверху руками, они вспоминали о Господе и самозабвенно предавались известным молитвам, не прекращавшимся на протяжении всего безумного артобстрела, – и только, единственное, разбойничий капитан не утратил присутствия духа, а приставив к горлу «папенькиного сыночка» острую саблю, вывел его на внешнюю палубу, обозначился горделивой осанкой и принялся дожидаться окончания артподготовки, видевшейся ужасной и практически бесконечной.

Взрывы прекратились так же внезапно, как недавно и начались; в результате у адмирала образовалась отличная возможность – в бинокль «наслаждаться» лицезрением непутевого сына, пока ещё живого, но стоящего сейчас на опасной палубе и находящегося от неминуемой гибели всего-навсего лишь в одном, неосторожном со стороны родителя, шаге. Даже полному идиоту в похожей ситуации сделались бы понятными намерения отчаянного пирата, ко всему тому же ни на йоту не знавшему жалости; принимая же во внимание тот существенный факт, что заслуженный адмирал был далеко не дурак, он смог себе уяснить, что его психологический маневр ничуточку не сработал – главарь продолжал оставаться непоколебимым, мысленно готовым к смерти, а значит, ожесточённому (причём, возможно, и огневому?) сопротивлению.

– Что они делают? – спросил пират у молодого Липкена, через десять минут заметив, как с одного из кораблей стали спускать на воду небольшой быстроходный катер, а затем в него перекочевали пятеро людей, одетых в непривычную военную форму, под действием солнечного света казавшуюся до невероятности белой и поблескивавшую экипированной фурнитурой.

К наступившему моменту все суда неторопливо остановились; видимо, и упрямый механик, услышав мощнейшие взрывы и ощутив сильнейшую качку, яснее-ясного понял, что их наконец-то обнаружили основные морские силы Соединенных Штатов и что, в связи со столь убедительным обстоятельством, в продолжении дальнейшего бегства прямая необходимость сразу отпала.

– Не иначе сюда плывет мой всемогущий родитель, главнокомандующий ВМС США, – ответил молодой лейтенант, немного подумав и припомнив обычаи, существовавшие на флоте, невзирая на его разнузданное беспутство, сумевшие найти отражение в его неразумной головушке, беспечной и легкомысленной, – чтобы обговорить с Вами, сэр, условия моего освобождения и возможной, – здесь лейтенант осекся, сообразив, что городит лишнее, но, уловив суровый взгляд капитана, осторожно продолжил: – В том числе и вашей, – имея в виду всех пиратов, – капитуляции.

– Хм, – усмехнулся грозный разбойник, словно и не обращая внимания на последнее слово, – и как это теперь происходит? В мое время, бывало, – Уойн был неглуп и, даже принимая во внимание огромную отсталость в его провальных познаниях, сумел смышлено сообразить, что он каким-то невероятным (не исключено, что и мистическим?) образом телепортировался через столетия в будущее (или настоящее – кому как удобнее), поэтому без предубеждений уверенно констатировал, – с двух кораблей высылали навстречу друг другу шлюпки и встречались где-то посередине.

– Точно так же происходит в том числе и сейчас, – учтиво поддакнул непутевый повеса, полностью «растворившийся» во влиянии грозного морского разбойника и возносивший пиратский авторитет практически выше собственного высокопоставленного родителя, – ничего не изменилось: они доплывут примерно до середины, а остановившись, в течении получаса будут намеренно ожидать, пока мы, – подразумевал он, конечно же, захваченный тримаран, – вышлем им навстречу знатных парламентеров; не дождавшись же, они вернуться обратно – и вот тогда! – станут вести огонь на полное поражение.

– Даже несмотря на то весомое обстоятельство, что здесь находится сынок са́мого главного адмирала? – недоверчиво усмехнулся прагматичный разбойник, не допускавший себе и мысли, что верховный военачальник пойдет на сумасшедший, ни в коей мере не осознанный, шаг.

– Возможно, – пожал плечами молодой лейтенант, недостаточно разбиравшийся в подобных армейских тонкостях, – кто его знает, какие ему сверху отданы́ серьёзные приказания?

– Вы чего разлеглись?! – заорал капитан на подручных пиратов, лежавших на палубе и только-только начинавших поднимать зачумлённые головы, предусмотрительно прижатые во время обстрела поближе к обшивке. – Ни за что не поверю – Дэви Джонс мне в приятели! – что верные мне люди, прошедшие со мной ни через одну дьявольски треклятую задницу, смогли бы чего-нибудь испугаться? Всё, ребятки, обстрел закончился и пришла пора решительно действовать: Скупой и Бродяга прыгают в шлюпку – остальные остаются прикрывать наши тылы, и ежели что… впрочем, загадывать пока еще рано.

Исполняя приказание грозного предводителя, морские разбойники повскакали с мокрой палубы и едва-едва не выстроились перед ним в единую линию, готовые исполнить любое поручение злобного командира, пусть даже оно окажется сумасбродным и самым последним в их жизни. В дальнейшем, следуя общепринятым правилам, с «Независимости – 2» тоже был спущен «на́ воду» маленький катер, свободно вместивший в себя и Уойна, и двух неразлучных пиратов и, разумеется, Липкена-младшего, после чего небольшая процессия, ведомая молодым офицером, взявшимся за управление небольшого моторного средства, выдвинулась на скорую встречу с американским главным военачальником. Сопровождаемый Смолом и еще двумя подчинёнными «кэ́птанами», адмирал терпеливо дожидался отпетых бандитов, остановившись, как оно и полагается, ровно посередине расстояния, разделявшего два вражеских корабля – в рассматриваемом случае военный эсминец «Колумбус» и захваченный «террористами» таинственный тримаран. Наконец, они повстречались, почти коснувшись друг друга бортами, а значит, можно было приступать к основной части мероприятия – проведению парламентёрских переговоров.

– Отлично, мистер, – пользуясь наиболее выгодным положением, первым заговорил предводитель свободолюбивого братства, для пущей убедительности (показывая, что настроен крайне решительно) продолжавший удерживать клинок у горла «папенькиного сыночка», – вы очень наглядно продемонстрировали нам огневую, несокрушимую мощь, но что ты скажешь на случай, если я неожиданно разозлюсь и «отпилю» твоему неразумному отпрыску голову, причем прямо сейчас, у тебя, так сказать, на глазах.

– Тогда тебя, точно, ничто уже не спасет! – ответил ему главнокомандующий в том же самом грубом почине, в каком с ним начал общаться беспощадный разбойник, слишком самоуверенный и невиданно своенравный. – Ты, вообще, кто такой, раз позволяешь вести себя с нами, непобедимой американской армией, подобным, сверх наглым, образом? Мы с террористами переговоров сейчас не ведем – не боишься, что затеянный блеф не сработает?

– Ха-ха! – зловеще ощерился главарь морской бандитской общины, не почувствовавший никакого испуга. – Если бы ты мог, то мы бы – дьявол мне в ядра! – давно уже… кто кормил рыб, а кто болтался на рее! Но, судя по всему, ты, адмирал, предпочитаешь переговоры, а следовательно, решительная атака в твои основные планы не входит. Что же касается моего имени? Тут я отвечу тебе и незатейливо, и на́чисто откровенно: я – Бешеный Фрэнк, гроза Саргассова и Карибских морей.

– Да ты в своем ли, безумец, уме?! – несмотря на подобающий вид, ужасную вонь, не растворявшуюся даже под действием свежести моря, подобное утверждение вызвало у Джеральдина закономерное недоверие и, как следствие, нездоровое возмущение. – Этот пират умер ещё в восемнадцатом веке, а сейчас, слава Богу, давно уже двадцать первый.

– Постой, отец! – вмешался в ведомый спор непутевый отпрыск, судьба которого разыгрывалась сейчас двумя, без сомнения стоившими друг друга, людьми. – Возможно, обстоятельства складываются так неожиданно, что человек этот не так уж неправ – знал бы ты, что нам всем довелось пережить? – ты бы ему, бесспорно, поверил.

– Что твои слова означают? – высший офицер американского флота продолжал выказывать подозрительность, но уже обозначившись многозначительной миной сомнения. – Пожалуйста, объяснись.

– Прошлой ночью, – машинально Джеймс скосил глаза на опасный предмет, находившийся в непосредственной близости к его дрожавшему горлу, как бы призывая его стать негласным свидетелем, – мы попали в сильнейший шторм, больше похожий на убийственный ураган, но совмещенный ещё с ужасным торнадо. Остервенело борясь со стихией, мы стали свидетелям необычайнейшего явления: из черной воронки, уходившей окончанием в самое небо, буквально выпрыгнул деревянный корабль. С него на нашу палубу буквально «посыпались» свирепые и безудержные пираты. Не больше чем за двадцать минут они захватили наш современнейший тримаран, а следующим шагом подчинили себе всю выжившую команду – необъяснимо как? – сумевшую уцелеть в ходе непродолжительной, но очень отчаянной схватки…

– Этого просто не может быть! – разгоряченно закричал адмирал, по вполне объяснимым причинам не веря в несусветную чушь, навеянную мистикой, да разве ещё неуёмным воображением «не похмелённого» сына. – Что ты такое, по сути, городишь?! Ты что, Джеймс, вчера опять пил?!

– И я сам сначала не верил! – особо не церемонясь, неожиданно перебил военачальника кровавый разбойник. – Однако произошедшие события заставляют расценивать все иначе – и как бы там ни было?! – но это случилось. Лишив меня «Кровавой Мэри» – её затянуло в чудовищную пучину, – говоривший преступник злорадно ощерился, – дьявол да, по-видимому, большая удача даровали мне взамен вашу внушительную «посудину», на которой я провозглашаю себя капитаном – нравится тебе, адмирал, либо же нет!

По ошеломлённому лицу Липкена-старшего можно было судить, что внутри него боролись две разные сущности: одна утверждала, что преподносимая ересь является какой-то бредовой идеей и что с ним разговаривают обыкновенные террористы, возомнившие себя Бог знает кем; другая же настойчиво требовала довериться грозному капитану и сделать всё возможное, лишь бы освободить из его безжалостных лап и неразумного, и крайне нерасторопного сына.

– Ладно, предположим, что я вам поверю, – обратился главнокомандующий одновременно и к сыну, и к морскому злодею, – но мне потребуется время, чтобы надо всем сказанным как следует поразмыслить… – он взял короткую паузу, словно испытывая в чем-то сомнение, внимательно осмотрел остальных собеседников и дальше продолжил уже более твердо: – Через час встречаемся здесь же – вот тогда и обсудим ваши условия.

На «Колумбус» Джеральдин вернулся пораженный настолько, что даже не знал, верить ли ему в услышанную бредятину либо же считать удивительный захват тщательно спланированной провокацией, выданной за действительность и осуществленной странной, пока еще неизвестной, террористической группой – но, точно уж, никакой не «Аль-Каидой». Ровно сорок пять минут мучительных сомнений потребовалось бывалому адмиралу, чтобы прийти к наиболее правильному, а где-то и выгодному решению, в конечном счёте прочь отогнавшему его критичную нерешительность; план был составлен, и теперь можно уверенно действовать.

Как и договаривались, встретились противники ровно через шестьдесят минут и очутились на том же самом месте, что и совещались немногим ранее. Первым, как и требовали создавшиеся условия, разговор завёл представитель ВМС США:

– Кто бы ты ни был – Бог тебе судья – я так понимаю, возвращать мне сына ты не станешь, причем при любых обстоятельствах?

– Правильно, – согласился кровожадный, разбойничий предводитель, выставив наружу два полусгнивших клыка, – он принят в пиратскую команду, а поскольку отлично управляется с судном, назначен моим первым помощником – ты ведь не против? – обратился он к Джеймсу, в буквальном смысле не интересуясь его собственным мнением, а просто-напросто поставив того перед свершившимся фактом. – Согласен плавать под черным флагом? Если да, побыстрее скажи-ка родителю, а не то, дьявол меня разбери, как бы не сделалось слишком поздно.

– Да, я принял волевое решение, – наконец Липкен-младший получил достойную должность, о которой, как известно, в последнее время все настойчивее начал подумывать, – и буду плавать под командой прославленного пирата, – говорил он твердо, где-то даже с сарказмом, гладя прямо в глаза влиятельному родителю, как и Уойн вполне убежденный, что отец не рискнет подвергать его жизнь хоть какой-нибудь более или менее серьезной опасности.

– Хорошо, – Джеральдин как будто бы с объявленным мнением согласился, по сложившейся привычке не выказывая внешним видом никаких негативных эмоций, буквально будораживших его и без того неуравновешенную натуру, – именно о чем-то похожем я и подумал, поэтому – раз уж ты назвался пиратом – предлагаю заключить между нами обоюдовыгодные условия, – он замолчал, ожидая, что своим чередом предположит грубый разбойник.

– То есть, – не замедлил тот высказаться, состроив неприятную рожицу, выказывавшую большое пренебрежение, – ты предлагаешь мне каперство? Однако, если ты обо мне хоть что-нибудь знаешь, то тебе должно быть отлично известно, что я никогда не плавал ни под чьим другим флагом и не поступал ни к кому на государеву службу – понимаешь, о чем идет речь?

– Да, я осведомлён, и довольно неплохо, – кивнул Липкен-старший в знак согласия головой, подразумевая сделанным предложением нечто, по конечной сути ничуть не совпадающее с озвученным термином, – а потому я предлагаю тебе службу секретную, не подкрепленную охранной грамотой, как у нас сейчас говорят, «под полным прикрытием» – что последнее утверждение означает? – Джеймс потом тебе подробнейше объяснит. В сущности, если быть кратким, мое предложение сводится к тому взаимовыгодному условию, что вы – под флагом Соединенных Штатов, конечно – будете нападать на наших заклятых врагов, вследствие чего спровоцируете их на начало крупномасштабного инцидента, где окончательным итогом окажется, что развязали его не мы, а по огромному недоразумению наши обманутые противники. Но война уже начнется, и никому будет не интересно, когда неожиданно выяснится, что всемирный конфликт был развязан не официальными представителями Военно-морских сил США, а обыкновенными террористами, каким-то непостижимым, просто чудеснейшим, образом захватившими наше современное, сверхсекретное судно, – он заговорщицки посмотрел на сына, как бы ища у него понимания, – ты соображаешь, о чем я сейчас говорю? – внимательно изучал он взгляд нерадивого отпрыска, а получив утвердительный ответ, выраженный простым: «Да, разумеется», мгновенно продолжил: – Плавать вы будете на собственный страх и риск, а ежели вдруг чего-то случится – вас, к примеру, поймают – мы от вас сразу открестимся; скажем, дескать мы вас знать-то не знаем, – а как же вроде мой сын, плавающий вместе с пиратами? – тут я тоже, не сомневайтесь, запасусь готовым ответом – да таким! – что он не вызовет ничьих нареканий. Ну так что, согласны? – На последнем вопросе пространный монолог представителя верховного командования Соединенных Штатов Америки, взявшего на себя не предоставленные высшим руководством полномочия и не наделённого правом вести столь важные переговоры от лица всего могучего государства, можно было считать законченным; теперь требовалось услышать мнение благодарных слушателей, решивших пока задумчиво отмолчаться.

– А какая нам конкретная выгода? – немного поразмыслив, поинтересовался грозный предводитель пиратского братства. – Какая будет прямая нажива?

– При благополучном исходе, то есть если вы останетесь живы, – адмирал многозначительно улыбнулся, – вы получите столько золота, сколько за один раз сможете на себе унести. Ну и?.. Я жду ответа.

– Мы согласны, – провозгласил разбойничий капитан, придав себе горделивую позу, – только огласи, сэр, – озарился пират зловредной усмешкой, сделав презрительное ударение на последнее слово, – нам, пожалуйста, остальные условия.

– Они простые и нисколечко не затейливые, – Липкен-старший облегчено вздохнул, тем самым выдавая, что он никак не ожидал достигнуть взаимного понимания на удивление неестественно быстро, – вы плаваете на собственный страх и добровольческий риск, но, выполняя наши приказы, получаете продовольствие, оружие, снаряжение, боеприпасы и военных специалистов, необходимых для проведения успешных диверсионных провокаций и боевых операций…

– Кстати, касаясь последних, – неожиданно прервал родителя Джеймс, нахмурившись, словно бы вспомнив что-то не очень приятное, – наш, слишком патриотичный, механик «забарикадировался» в машинном отсеке и, не принимая во внимание никакие увещевания, выказывает полное нежелание начать сотрудничать, заявляя – наглец! – что говорить будет только с главнокомандующим, получается, с тобой… отец. Как быть с поставленным вопросом, наиболее сейчас насущным, а кроме того, и самым немаловажным?

– Нет ничего проще, сынок, – в чём-то недоброжелательно, но где-то и ласково, усмехнулся военачальник, наконец-таки успокоившись за дальнейшую судьбу единственного, невероятно любимого, сына, – сейчас, как я немногим ранее успел вам заметить, на дворе стоит двадцать первый век – время высоких технологий, мобильных телефонов и полетов через видимое пространство, – высказывался он с неприкрытой иронией и, скорее всего, подразумевал перемещение в будущее пиратов, хотя, возможно, намекал и на что-то другое, – что само по себе не должно вызывать существенных затруднений – что я имею в виду? – да только то простое условие, что вы подходите к машинному отсеку, звоните оттуда мне и даете поговорить с преданным флоту механиком Нельсоном. Ручаюсь: не пройдет и секунды, а он будет в полном вашем распоряжении. Да и!.. Не советую вам от него избавляться: лучшего судомеханика вы навряд ли найдете.

Как предложено, точно так же и сделано; в итоге отважному патриоту, рьяно относившемуся к порученным обязанностям и к поставленным высшим руководством задач, ничего другого не оставалось, как повести сверхсовременное, секретно судно, захваченное пиратами, на первое, обозначенное ему самим адмиралом, задание. Бешеный Фрэнк временно простил отважного мореплавателя, посчитав его упорство больше заслугой, подтверждавшей истинную преданность, нежели чем-нибудь оскорбительным, заслуживавшим немедленного раскаяния, или попросту казни; он любезно предоставил Теодору возможность вести новейший тримаран к поставленной цели, нисколько потом в принятом решении не раскаявшись, – старослужащий машинист (как никто другой) знал подведомственное судно до самого последнего винтика.