Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

"Стою я на каком-то гребне. То ли действительно напишу „Моби Дик“, то ли просто грамотно, технически сделанную макулатуру».
О. Куваев

Об этой книге еще в начале года с большим уважением говорила Галина Юзефович. Тогда не собралась прочесть, главным образом потому, что имя Олега Куваева не вызывало даже тех отрицательных эмоций, какие были связаны с Веничкой Ерофеевым - вообще ни о чем мне не говорило: книг его не читала, первого фильма по "Территории" не видела, сериалов не смотрю. Сегодня плод совместных биографических изысканий Василия Авченко и Алексея Коровашко в шорте Большой Книги, пришло время познакомиться.

Кстати об эпиграфе. Думаю, это вопрос, которым задается всякий, кто собирается поднять мощный пласт неизвестных широкой публике знаний, не в меньшей мере и авторы "Олега Куваева: повести о нерегламентированном человеке". "Моби Дика", может, и не вышло, это место в моей ЖЗЛ-табели о рангах за книгой Льва Данилкина о Ленине, но совершенно точно не грамотно технически сделанная макулатура.

Отличная получилась книга, золотое сечение на стыке биографии и литературоведения с гармоничным и всегда уместным включением исторических, географических, геологических и геофизических сведений. Вдумчивая, серьезная, далекая от амикошонства и не перегруженная чрезмерным академизмом. Какую с интересом может прочесть и человек не знакомый с творчеством Олега Куваеваа. Как я. Не читала и не знаю, наберусь ли когда смелости.

Русский север и золотодобычу воспринимаю болезненно на уровне родовой памяти, мой прадед работал на прииске в Якутии, был репрессирован. Любая попытка обратиться к сочетанию этих тем вызывает отторжение, психологический аналог пенопластом по школьной доске. Занятно, что старательская романтика Джека Лондона с подобными эмоциями не связана. Может еще потому, что там это было результатом собственного выбора, не несло печати принуждения, которым пронизана советская история освоения северных недр.

Сравнение героя "Повести..." с Джеком Лондоном, кстати, стало своего рода общим местом. Оба были привлекательными атлетами с бродяжьей душой и ярким самобытным талантом, писали основываясь на собственном опыте, рано познали литературную известность, имели проблемы с алкоголем, предметом изображения сделали Север и золотодобычу, умерли сорокалетними.

Впрочем, с неменьшим на то основанием можно провести параллели от фигуры Олега Лекманова к Александру Вампилову. что с блеском проделано в книге. Филологическая часть "Повести..." чистый восторг книголюба, вдумчивый и серьезный анализ куваевской прозы, с референциями к неочевидным авторам и произведениям, оказавшим влияние на автора "Территории". То же можно сказать и об исторической, географической, социологической, в которые вписана биография.

Для меня стало неожиданным открытием, родом культурного шока, понимание, что освоение русского Севера, начиная со времен Ермака, осуществлялось, по сути, бродягами. То есть, людьми, в ком оседлые наклонности были так малы, а тяга к анархии столь велика, что они пускались в авантюру с заведомо тяжелыми условиями, неопределенностью, существованием в грязи, скученности, дискомфорте, к болезням и смерти на чужбине, ради сомнительной перспективы разбогатеть. Понимаете, всего-то и нужно было включить мозги, но влияние хрестоматийной картинки со стерильно чистыми стругами, на которых мужественные красавцы кажут точеные профили диким берегам, коим несут свет цивилизации - такая у них историческая миссия - этот стереотип напрочь отключал критическое осмысление.

Или вот еще социально-исторический феномен бичей, которым в значительной мере посвящен второй роман Куваева "Правила бегства", и кого, на самом деле, уже мое поколение приравнивало к бомжам, в то время, как в сути явление диаметрально противоположное. Бомж (аббревиатура для "без определенного места жительства") - городской житель, пребывающий в этом статусе по многим причинам, но чаще всего в результате собственных роковых ошибок. В то время как бич ("бывший интеллигентный человек") - изначально тот, кого система сломала через колено. Человек, имевший специальность, переживший арест с последующим ущемлением в правах, умеющий не только выживать, но и хорошо работать в экстремально тяжелых условиях, но не имеющий возможности возвратиться к прежней жизни. Куваев, а за ним соавторы, говорят, что история освоения северных недр в XX веке вся на плечах бичей.

"Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке" замечательный образец биографической прозы, которая много больше истории жизни и творчества одного человека. И возвращение читателям незаслуженно забытого имени. Отличная книга.

В аннотации Олега Куваева предсказуемо величают отечественным Джеком Лондоном: действительно, тот же Север, только по другую сторону Берингова пролива, те же золотоискатели, а главное – та же романтика свершений и пути. Оба стали культовыми писателями еще при жизни. И умерли оба в 40 лет.

У книги два автора, и она четко делится на две части: жизнеописательную и филологическую. Схема стандартная: каждая глава — один этап жизни, сначала нас знакомят с фактами, потом разъясняют работы соответствующего периода, преимущественно через поиск прототипов и вдохновителей (Горький, Вампилов, Венедикт Ерофеев...). Единственное исключение — пятая глава, целиком посвященная истолкованию «Территории» (Территория — это аналог Зоны в «Пикнике на обочине»).

Биографическую часть особо удачной не назовешь, и причины понятны. Это фигуранты Серебряного века понаоставляли о себе и друг друге столько воспоминаний, что материалов для вдумчивого исследования еще на сто лет хватит. Круг знакомств Куваева совсем другой, и письменных свидетельств о нем негусто. Устных еще меньше – все-таки полвека прошло, особо некого расспросить. Вот и приходится собирать буквально по крупицам, раздувая биографию историей освоения Чукотки и описаниями методов геологоразведки. А если учесть, что все произведения Куваева автобиографичны, биографу и вовсе не позавидуешь — все уже написано до него, причем гораздо талантливее. Единственное, что не «выводится» из текстов Куваева и что я узнала из этой книги: Куваев был алкоголиком с тяжелым характером. Вот только к чему мне это знание? С натяжкой можно говорить о погружении в эпоху шестидесятых — но опять же у самого Куваева и больше, и лучше.

А вот филологическая часть – полный аллес капут:

…креационистская версия писательского генезиса, апеллирующая к моментальному сотворению «Таежного сторожа» из недр собственного таланта, оказалась принесена в жертву эволюционистской истории о медленном вызревании прозаического мастерства из пристальных наблюдений за повадками центральноазиатских горных козлов. И пусть эта история не очень соответствовала фактам, зато легко вписывалась в линейно-прогрессивные каноны советского литературоведения. Бесконфликтное взаимодействие с ними обеспечивало автобиографическому мифотворчеству Куваева необходимый оттенок достоверности.

Перевожу на всякий случай: первый опубликованный рассказ Куваева был не то чтобы очень, поэтому позднее он не признавался, что на самом деле долго и старательно работал над текстом – так, разминочный подход, не судите строго.

И дальше в книге литературоведческий анализ будет таким же глубокомысленно напыщенным и трогательно провинциальным. Впрочем, о тотальной провинциальности книги (я имею в виду не «географическую» провинцию, конечно) можно было бы догадаться сразу, по ее названию.

Спасают книгу обильные цитаты из дневников и писем Куваева. Вот где дух времени и смыслы. По-хорошему, достаточно было издать записные книжки с коротким биографическим очерком и комментариями. А все остальное и без того есть, в «Территории» и рассказах.

Исследование биографии и творчества О.М.Куваева проведено людьми, с почтением относящимися к нему самому и к тому человеческому типу, который он воплощал. Такие люди - идеальные первопроходцы и первооткрыватели, способные проявлять чудеса выносливости в экстремальных условиях и решать в них сложнейшие задачи, в то же время не выдерживающие рутины и бюрократии (и пьянки тут следствие, а не причина). Довольно нелицеприятно обрисована литературная и научная среда. Много интересных фактов, касающихся геологии и Дальнего Востока, в том числе в современном состоянии. Помимо них, мне как филологу был наиболее интересен литературоведческий анализ произведений Куваева. Вообще, на мой взгляд, созданное людьми часто значительнее и важнее биографических банальностей, всех этих сплетен о том, кто с кем пил и кто с кем жил. Проводятся параллели между его текстами и "Пикником на обочине" А. и Б. Стругацких, пьесами А.Вампилова, повестями Ю.Трифонова и т.п. Рассказывается о людях, которые были прототипами героев "Территории". Куваев был очень требователен к себе как писатель, многие его планы, увы, так и не были воплощены.