Отзывы на книги автора «Василий Жуковский»

Василий Андреевич Жуковский был великий мастер из минимума данного выжимать максимум возможного. Поэтому в поисках сюжетов, он частенько переработывал произведения западных авторов, но из одного оригинала он умудрялся делать по две собственные версии.

Так баллады немецкого романтика Бюргера "Ленора" хватило Жуковскому для создания парных баллад - "Людмилы" и "Светлана". Про "Людмилу", которую можно считать старшей сестрой, ибо родилась она в 1808 году, я уже писал, теперь черед младшей, 1812 года рождения, - "Светланы".

Чем же отличаются эти сестры друг от друга? "Людмила" строго соответствует оригинальному сюжету, от баллады Бюргера её отличает только национальный славянский колорит, внесенный Жуковским. Но она остается такой же мрачной романтической балладой с трагическим финалом.

По прошествии четырех лет автор созрел для того, чтобы уже посмеяться и над Бюргером и над собой. Он снова берет сюжет "Леноры", снова влюбленная девушка, снова смерть жениха, но в этот раз всё оказывается не всерьёз, всё только приснилось и привиделось Светлане, жених оказывается живехонек и финал баллады более, чем счастливый - всё заканчивается свадьбой.

Однако, Жуковский не просто так решил в этот раз всё переиначить. Если в редакции "Людмилы" под осуждение автора попадало богохульство и греховность призывания смерти, то в "Светлане" острие авторской сатиры направлено против суеверий, выражающихся в разного рода гаданиях.

Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали;

Кто не знает эти строчки, ставшие крылатыми. Уверен, если спросить у не слишком читающей публики, кому они принадлежат, большинство скажет, что автор - Пушкин. Ан нет, их написал Жуковский, с них и начинается "Светлана".

"Светлана" стала самым удачным и лучшим произведением, вышедшим из-под пера Василия Андреевича, написано оно сочным языком, с умело использованными историзмами и архаизмами, с непередаваемой мелодичностью, что бывало крайне редко в русской поэзии допушкинского периода. Правда, баллада сыграла и оригинальную шутку со своим автором - в литературных кругах за ним на долгое время закрепилось прозвище... "Светлана" :)

Жил в осьмнадцотом веке такой немецкий поэт - Готфрид Бюргер, это тот, который переработал текст знаменитых "Приключений барона Мюнгхаузена" Распе. А еще он писал мрачные, населенные мертвецами и привидениями, баллады, этакие готически-мистические порождения раннего немецкого романтизма. Самой известной его балладой является "Ленора".

Вот "Ленору" и решил ославянить Василий Андреевич Жуковский. Видимо, в какой-то момент он испытывал дефицит сюжетов, но в его творческой биографии был период, когда он активно переносил на русскую почву сюжеты, принадлежащие европейским писателям - от сказок Шарля Перро до баллад немецких романтиков.

У Жуковского немецкая Ленора превратилась в славянскую девушку Людмилу - людям милую. Начало XIX века - время возрождения интереса к русским древностям, недавно предъявлено публике "Слово о полку Игореве", обостряется интерес к новгородскому и киевскому периодам отечественной истории. Жуковский, которому всегда были близки идеи будущего славянофильства, становится одним из самых активных участников славянского возрождения.

Сюжет баллады незамысловат: девушка ждет жениха с войны, но напрасно, он погиб. И тогда Людмила, которая любила своего милого больше жизни, начинает роптать на бога и призывать смерть на свою молодую голову. Её мучения не бесконечны, то ли на самом деле, то ли в галлюцинациях, перед ней является погибший суженый и увлекает её с собой - на место своей гибели - в Литву. Дальше всё предсказуемо:

Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.

Вслед за автором оригинала - Бюргером, Жуковский под видом романтической баллады осуждает такой грех, как богохульство, и предупреждает, что нельзя гневить Господа, призывая смерть, ибо он же может и услышать. Вот какую концовку исполняют мертвецы с того самого кладбища, где покоился жених Людмилы и упокоилась вместе с ним она:

«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».

Автор был просто бесподобен, он убивал сразу двух зайцев: являл публике мистически насыщенную балладу в модном романтическом вкусе и отстаивал христианские ценности, слывя поборником праведности и нравственности. Поэтические опусы Жуковского в славянском духе будут почти полтора десятка лет оставаться непревзойденными, пока за тему не возьмется Пушкин. И что интересно, ему тоже понравится имя Людмила, он её сделает главной героиней своей самой славянской поэмы. Что ж, ничего удивительного, имя это очень-очень славянское, а кроме того, в разных падежных вариациях замечательно рифмуется.

Сию повесть младой Василий Жуковский сочинил еще в 1809 году, когда не было еще в нашей русской литературе ни Пушкина, ни Гоголя, ни даже Бестужева с Одоевским, а был один Карамзин. И как же было зеленому Васе не учится у умудренного мастера и не подражать ему. "Марьина Роща" проникнута духом раннего наивного романтизма и так напоминает карамзинские вещи "Бедную Лизу" и "Наталью, боярскую дочь". Да что греха таить, молодой Жуковский явно старается походить на маэстро.

Сюжет для повести Жуковский выбрал не ахти какой оригинальный, но все же связанный с отечественной историей. Он решил обыграть происхождение названия одного из подмосковных сел - Марьина Роща, располагавшегося в месте впадения Яузы в Москва-реку. Да, это сейчас московский район Марьина Роща, выросший на месте старой деревни, лежит ближе к центру столицы, нежели к её окраине, а в 1809 году это была еще пригородная зона, как бы сказали сейчас - ближайшее Подмосковье.

Названию "Марьина Роща" есть несколько объяснений, так считается, что в XV веке жила здесь красавица Марья, сноха боярина Фёдора Кошки, в её честь и названа местность. А по другой версии в подмосковных лесах по берегам Яузы злодействовала банда, которой руководила лихая атаманша Марья. Учитывая криминальную славу послевоенной Марьиной Рощи, в которой действовала легендарная "Черная кошка" братьев Вайнеров, которую ловил Жеглов-Высоцкий, вторая версия кажется более подходящей.

Но Жуковский в начале XIX века не мог предположить ни Вайнеров, ни Жеглова, поэтому он решил сочинить свою историю, объясняющую интригующее название. Действие он перенес во времена князя Владимира, крестителя Руси. По версии Василия Андреевича на территории нынешней Москвы уже тогда жили христиане, по крайней мере, главная героиня повести носит имя из святцев - Мария. Её возлюбленный, правда, называется на языческий лад - Усладом. Ряд исследователей русского язычества считают, что Усладом назывался бог веселья и наслаждений. Так и есть, Услад - певец, он очень напоминает будущего Леля из "Снегурочки" Островского.

А вот главный злодей зовется Рогдаем, из летописей мы знаем, что в конце X века был такой богатырь на Руси, был он язычником. Вот и в повести Жуковского Рогдай предстает источником темноты и зла. Потом Пушкин, когда будет писать "Руслана и Людмилу", поэму, которая в момент публикации воспринималась как пародия на произведения Жуковского, позаимствует это имя.

На первый взгляд повесть довольна проста и примитивна - Мария любит Услада, но он отлучается на время по неотложным делам, и тут юную деву соблазняет богатый и родовитый Рогдай. Когда же он понимает, что Мария по прежнему любит своего певца, он её безжалостно убивает. Вернувшийся домой Услад горюет об участи любимой и вместе с христианским старцем Аркадием основывает над могилой Марии часовню.

Но за житейским сюжетом просматривается религиозная подоплека, потому что можно рассматривать повесть и как борьбу за неокрепшую душу юной христианки, которую язычник Рогдай (волхв) обманом возвращает в старую веру, но её душа рвется в истинному свету Христову. И тогда дева погибает, превращаясь в мученицу за веру. А нечестивый Рогдай был наказан Господом, ибо утоплен собственным конем в водах прозрачной Яузы.

Вот так Василий Андреевич убил сразу двух зайцев: и романтическую повесть для впечатлительных барышень написал и за крепость веры христианской поратовал.

Сегодня от "Марьиной Рощи" осталось только называние, это один из районов столицы, и теперь так называется еще и станция метро, от которой недалеко молодежный центр "Планета КВН", театр "Сатирикон" и Еврейский общинный центр, но как далеко это от Марьиной Рощи времен Жуковского.

Какая-то странная поэма... Прочитала за пять минут, а на улице лето))) со свечами на столе и в сумерках она выглядела бы поинтереснее, чем сейчас, можно будет потом попробовать так сделать.

Что в ней странного? Страшный сон, который приснился Светлане. Зачем надо было так пугать девушку, непонятно.

Она жениха ждёт и ждет, ждёт и ждёт, а он всё не идёт. Это продолжается ровно год... И вот спустя столько времени этот сон вовсе выбил девушку из колеи... Светлана напугана и растеряна. Ей не хватает суженого и она решает гадать... Погадала блин)

На улице зима))) Везде снежок, вдруг приехал женишок))))) даже не предупредил, а тут девушка в полном беспокойстве об их будущем)))

В общем, не знаю я, как оценивать эту поэму с воронами, гробами и живыми мертвецами и любовью. Поставила четвёрку на всякий случай))))

Само произведение слишком сжатое, можно было его чуть-чуть расширить: больше описаний и событий добавить, волшебства и конечно же любви.

Прочитано в рамках поэтического моба.

Меня зовут Услад, моя родина - Офир. Я робот снаружи, сердце механическое, но душа моя человеческая. Меня всегда тянуло к природе: люблю смотреть как тихо журчит ручеек, ветер колышется в листьях деревьев, а во всех уголках леса слышится птичья трель. Мое восприятие мира формирует такая важная модальность, как слух. Он у меня настолько чуткий, что я могу слышать, как пищит комар. Уважаю искусство, меня так и притягивает фурри-арт. Сколько себя помню всегда был романтиком. Прогуливаться по лесной тропинке, вдыхать запах утренней росы - что может быть великолепнее? Главное потом сухо вытереть свое тело и смазать маслом, чтобы не заржаветь. Я не человек, не живое существо, но жизнь даровала мне возможность прочувствовать самое важное, что есть в жизни - любовь. Я полюбил прекрасную и юную девушку, Марию. Как бы я хотел стать человеком, чтобы иметь возможность прикоснуться к её лицу и не поранить его своей металлической рукой, обнять её саму и не раздавить, потому что сила у меня в разы больше, чем у людей. Все что я могу, это восхищаться ею, находясь рядом и защитить своим телом, если на неё нападут. Но как приятно осознавать, что наши чувства взаимны. Ради неё я готов на всё. Но обстоятельства помешали мне и дальше быть с нею и оберегать. Пришлось мне уехать по делам, но мы обещали друг друг, что когда я вернусь мы будем вместе. И вот прошло время, я вернулся, а быть с любимой уже не могу. Один плохой человек забрал её у меня. Заманил её речами сладкими, притянул подарками красивыми и Мария моя сдалась. Но будучи его женой она продолжала любить меня. Перед смертью просила передать словами всю любовь, что испытывала ко мне и горечь сожаления, что поступила так со мной. Она боялась того человека и тянула с отъездом из последних сил. Но я шёл слишком долго и корю себя за это по сей день. Она умерла на руках чужого человека, а мне оставила лишь воспоминания о ней и ту самую рощу, названную в её честь, где она нашла свою погибель. Моя душа умерла вместе с нею, а тело осталось алюминиевым корытом, которое сохранится навека.

Невероятно странно в разгар июля читать о том, как в крещенский вечерок девушки гадали ) И хотя начало поэмы у всех на слуху, пожалуй, с детства, но всей истории я не знала (или не помнила) до сегодняшнего дня. А она оказалась сказочная и чарующая. И эта порывистость фраз, так похожая на обрывки сна, была очень уместна и добавляла антуража происходящему. Но мне, как человеку дотошному, осталась непонятна мораль сей баллады... Гадания не доводят до добра? Или это к тому, что не надо спать в крещенские вечера в непредназначенных для этого местах? Или это печаль и слезы тоскливого ожидания способны довести бедную девушку до ночных кошмаров?... Читала, что в оригинальной балладе всё закончилось значительно хуже, чем у Жуковского. Может в этом случае и смысл был бы иной и более прозрачный. Но Жуковский показал себя оптимистом и скрасил тягостное впечатление ужасного сна счастливым финалом.

Вызов импресарио.
Русский сентиментализм. Прочитать произведение писателя, относящегося к этому направлению, отзыв от лица робота.

Я робот. Меня зовут Вася. Я изучаю русскую литературу. Я пока только учусь, но когда выучусь, меня определят в школу учить литературе детей. Сейчас я изучаю баллады Жуковского. Это русский поэт 19-го века, писал сентиментальные баллады. Сегодня я прочитал балладу «Людмила».

Людмила - это женское имя. Она спрашивает «Где милый?». Милый – это прилагательное. Существительного нет. Но я догадался. Милый – это жених. Людмила приуныла, может, он остался в Офире, в прекрасной стране с чужими красавицами. Вот Людмила и вздыхает на распутье. Распутье – это от слова путы. Людмилу спутали. Связали, значит. Или запутали. Проходит ополченье. Ополченье – это ополовиненный чень. Что такое чень – не спрашивайте, это что-то китайское. Этот чень ушёл, а друга Людмилы нет.

Она идёт в терем. Терем – это территория такая. Там мать со страху возопила. Возопила – это спилила целый воз. Дров, наверное. И говорит дочери, чтобы она была послушна небесам. Небеса – это те, кто не бесы. Людмила говорит, что жизнь её затмилась. Затмилась – это то же самое, что задымилась. Людмила жизнь кляла и вызвала на суд творца. Творец – это то же, что дворец.

Наступила ночь. «Вот и месяц величавый встал над тихою дубравой». Это значит, что прошёл месяц. Дубрава – это дюже бравый молодец. Слышно, как ржёт конь. Ржёт – значит, рожь сеет. Как конь может что-то сеять, я задумался. Но, если это не просто конь, а антропоморфный конь, из фурри-арта, тогда может.

Слышны шаги на крыльцо. Крыльцо – это маленькое крыло. Значит, конь был с крыльями. Знакомый голос зовёт Людмилу ехать за 100 вёрст. 100 вёрст – это до небёс. Обещает, значит, что не к бесам. Мчатся всадник и Людмила. Лес свистит, ворон встрепенулся. Ворон – это почти то же, что ворона, но только ворон. Вдали огонёк. Всадник спрашивает Людмилу, страшно ли ей. Но ей всё равно, слуховая и визуальная модальность у неё выключена. Вот примчались, конь – во двор и несётся по гробам. Там, значит, всюду кресты и гробы. Гроб – это то, что кладут в могилу. Мертвец из гроба манит Людмилу к себе, она и падает к нему замертво.

Вот мы и разобрали балладу Жуковского. С вами был робот Вася.

Итак,речь пойдет об адаптациях, о кои в нашей окололитературной среде копий ломается очень даже немало.
Вот и здесь, коллега в одной из рецензий написал, что Жуковский решил так сказать "ославянить" немецкую Ленору и превратил ее в Людмилу. В том-то и есть вся суть этого талантливого сына турецкоподданной и русского барина, что соединил он не только в своей поэзии, но и в сознании Восток и Запад.
Что являет собой баллада "Людмила"? Давайте разбираться детально Безусловно, что здесь присутствуют элементы средневековых немецких баллад: Мальброк. или кто угодно, в поход собрался, а принцесса, стоя на башне, машет ему вслед платком. Но! Жуковский безусловно отталкивается и опирается не только на западные образцы, но в первую очередь на древнерусские. Ибо начинает балладу с традиционного плача, чем сразу возвращает нас к знаменитому Плачу Ярославны из "Слова о полку Игореве":

Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слёзы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!

****

«Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить».

И вот этот традиционный славянский плач совершенно безболезненно переходит у Жуковского в мистическое Западноевропейское пространство, где существуют мрачные кладбища, гробы повапленны, и почти что совершается зомби апокаллипсис.

К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб...
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених — мертвец.

Ах, какой изящный мостик перебросил Василий Андреевич Жуковский ко всей будущей русской литературе! И не только к Пушкину, хотя к нему в первую очередь, ко всем изумительным пушкинским сказкам, к "Руслану и Людмиле", но и к Гоголю со всеми его Виями, Панночками и красными свитками, к лермонтовскому Демону, и совсем уж далеко, в самое начало ХХ века, к балладам Блока. Ну, и в наше время тоже слегка заглянул, почти что нарисовав графику какой-нибудь игровой серии.
Вот такая получилась адаптация. Ибо "переводчик в прозе - раб, переводчик в стихах - соперник.“ - сказал сам Василий Андреевич однажды. И лукаво засмеялся.
Что до Готфрида Бюргера, совершенно у нас забытого, и чье стихотворение стало основой балалады "Людмила", то его мотивы очень отчетливо звучат в балладах Гетте и Шиллера. Переведенных, кстати, все тем же Василием Жуковским.
Вообще, русскую поэзию стоит читать и читать. Ибо там столько "открытий чудных" можно сделать, что дух захватывает.

Повесть "Марьина роща" входит в мою книжку "Русская историческая повесть. Том 1" (1988), но, вообще, из исторического там одна строчка: кое-какой герой убил "на соборище народном одного из знаменитейших посадников новогородских": "Марьиной роще" в сборнике предшествуют карамзинские "Наталья, боярская дочь" и "Марфа-посадница, или Покорение Новагорода", они обе куда историчнее, особенно "Марфа".

Так что "Марьина роща" — просто сентиментализм. И влияние Карамзина, конечно, есть; главным образом влияние "Бедной Лизы". Самое заметное это то что "Лиза" тоже начинается с подробных описаний природы с чёткой географической привязанностью; и как Карамзин эстетизирует в своей повести Симонов монастырь, так Жуковский предлагает свой вариант происхождения названия "Марьина роща" (историчности, правда, никакой нет).

Главный герой в повести — певец Услад; Жуковский даёт его таланту замечательное описание, с очень конкретным, и оттого замечательным, образом в конце:

Природа наградила его прекрасною душою, прекрасным лицом и дарованием слагать прекрасные песни. Часто, простертый на берегу светлой Москвы и смотря на ее серебряные волны, провожал он вечернюю зарю звонким своим рожком. Приятные звуки раздавались но берегам и повторяемы были отголосками сенистой рощи. Молодые сельские девушки любили слушать Услада, когда он простыми стихами прославлял весну, спокойствие земледельческих хижин, свободу поднебесных ласточек, нежность дубравных горлиц или изображал приятность маткиной-душки, которой запах сравнивал он с милою душою чадолюбивой матери.

(такое изображение певца, пожалуй, довольно характерно для начала 19-го века — повесть написана в 1808-м — и, пожалуй, восходит такой тип певца во многом к Карамзину, например в его стихотворении "Поэзия":

Природу возлюбив, Природу рассмотрев
И вникнув в круг времен, в тончайшие их тени,
Нам Томсон возгласил Природы красоту,
Приятности времен. Натуры сын любезный,
О Томсон! ввек тебя я буду прославлять!
Ты выучил меня Природой наслаждаться
И в мрачности лесов хвалить творца ее!

Даже странно, что Карамзин, похоже, никак не отразил певцов/поэтов в своей прозе: разве что я что-то не знаю)

Услад всеми любим, но особенно — девушкой Марией; герои счастливы вместе: но вот Усладу нужно временно уехать, и кое-что пойдёт не по плану.

Я уже отметил выше один хороший образ: их в повести много, и Жуковский старается делать их запоминающимися и красивыми; Карамзин в этом деле попроще. Вот ещё в "Марьиной роще":

Ах! с той минуты я перестал владеть своею душою; с той минуты единственное мое счастие быть с тобою или о тебе думать. Тобою прекрасный божий мир сделался для меня еще прекраснее. Во всем, что радует мою душу, нахожу я твой милый образ. Твой голос усладительнее для меня воркования иволги, когда внимаю ему при блеске заходящего солнца; походка твоя легче игривого весеннего ветерка, когда он пролетает над поверхностию спокойной Москвы-реки или колышет нежную травку. Чувствуя в роще запах ночной красавицы, я думаю: он так же приятен, как сладостное дыхание моей Марии. Светит ли полная луна сквозь частую рощу, я погружаюсь в задумчивость: мне кажется, что в светлом ее мерцании летает надо мною твой образ, что я окружен твоим невидимым присутствием.

(ср. с письмом Платонова к Марии Кашинцевой, тогда ещё не-жене: "Я теперь не могу равнодушно смотреть, как стоит дерево, как идет дождь. Через вас я люблю всё больше и больше мир, звезды приводят меня в трепет". Но Платонову в образности, конечно, проиграет и Карамзин, и Жуковский: всё-таки сто лет прошло не зря)

И таких "положи меня как печать на сердце твоё" в повести довольно много.

Я упомянул о влиянии Карамзина в конкретизации места действия (а в "Бедной Лизе" это ведь было именно что новаторством), но можно заметить влияние и в мелочах. Так, отрывок из Жуковского:

Ах! кто бы это подумал, добрая Мария? Но для чего же обвинять ее доброе сердце? Оно никогда не изменяло Усладу. Ты обманывалась, Мария, когда уверяла себя, что более не любишь своего друга. Скоро исчезнет твое ослепление; скоро опять воскреснет в душе твоей прежнее чувство любви, к которому ты привыкла, которым была так счастлива... что будешь тогда, невинная, обманутая, несчастная Мария?

Напоминает карамзинское:

Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где — твоя невинность?

И его же:

Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?

("Бедная Лиза" написана в 1792-м, а "Марьина роща" в 1808-м: между этими повестями ещё приличное количество разных сентиментальных повестей; как-то долго тогдашним читателям и писателям надоедали такие приёмы)

Карамзин с помощью тире передаёт эмоции и движение:

Она бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности! — Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною — никогда ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламенны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего побоялась — мрак вечера питал желания — ни одной звездочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения. — Эраст чувствует в себе трепет — Лиза также, не зная отчего — не зная, что с нею делается...

И Жуковский с помощью пунктуации усиляет передаваемые эмоции, вот здесь многоточия:

Вдруг послышался ему близкий шорох... кто-то бежал... сухие листья хрустели под ногами... шорох приблизился... Услад прячется в кусты... видит женщину... луна осветила ее лицо... Певец узнает добродушную Ольгу, любимую подругу Марии... бросается к ней навстречу... Ольга закричала, закрыла обеими руками лицо...

А вот тоже тире:

Мы стояли тогда на самом том месте, где волны образуют мелкий залив; разливаясь по светлым камешкам, с тихим плесканием — одна волна прикатилась почти к самым ногам Марии — рассыпалась — что-то оставила на песке — я наклоняюсь — вижу пучок увядших ландышей, перевязанных волосами, — подымаю его, показываю Марии

В этих примерах, кстати, идёт ещё и переключение на настоящее время (но во втором это менее необычно, там прямая речь): по-моему, вышло здорово.

В целом, Жуковский по языку заходит дальше Карамзина: хотя у него, конечно, меньше новаторства. Но есть и к чему придраться; некоторые моменты довольно многословны, особенно когда герой слушает чужой пересказ прошедших события.

У Жуковского помимо этой повести художественной прозы мало: ещё только сказка "Три пояса", неоконченная повесть "Вадим Новгородский", и небольшие "Три сестры. Видение Минваны" и "Печальное происшествие, случившееся в начале 1809-го года" — остальное переводы.

(а в этой повести есть ещё и призрак)

Аудиокнига

Давненько хотела почитать/послушать эту балладу, но все никак.
А тут дочь ее проходила по литературе, мы вместе и послушали. Чудесно!
И именно своим психологическим моментом, точно подмеченным автором.
Девушка ждала своего возлюбленного, мечтала о свадьбе и скорой семейной жизни, изрядно волновалась, и с помощью мистической атмосферы крещенского вечера пришла в такую экзальтацию, иными словами, так себя накрутила, что ее волнение и переживания вылились в кошмарный сон, прекрасно рассказанный автором.
Концовка безусловно порадовала.

Озвучка очень приятная. Книгу читал Александр Теренков.