Марьина Роща

Сию повесть младой Василий Жуковский сочинил еще в 1809 году, когда не было еще в нашей русской литературе ни Пушкина, ни Гоголя, ни даже Бестужева с Одоевским, а был один Карамзин. И как же было зеленому Васе не учится у умудренного мастера и не подражать ему. "Марьина Роща" проникнута духом раннего наивного романтизма и так напоминает карамзинские вещи "Бедную Лизу" и "Наталью, боярскую дочь". Да что греха таить, молодой Жуковский явно старается походить на маэстро.

Сюжет для повести Жуковский выбрал не ахти какой оригинальный, но все же связанный с отечественной историей. Он решил обыграть происхождение названия одного из подмосковных сел - Марьина Роща, располагавшегося в месте впадения Яузы в Москва-реку. Да, это сейчас московский район Марьина Роща, выросший на месте старой деревни, лежит ближе к центру столицы, нежели к её окраине, а в 1809 году это была еще пригородная зона, как бы сказали сейчас - ближайшее Подмосковье.

Названию "Марьина Роща" есть несколько объяснений, так считается, что в XV веке жила здесь красавица Марья, сноха боярина Фёдора Кошки, в её честь и названа местность. А по другой версии в подмосковных лесах по берегам Яузы злодействовала банда, которой руководила лихая атаманша Марья. Учитывая криминальную славу послевоенной Марьиной Рощи, в которой действовала легендарная "Черная кошка" братьев Вайнеров, которую ловил Жеглов-Высоцкий, вторая версия кажется более подходящей.

Но Жуковский в начале XIX века не мог предположить ни Вайнеров, ни Жеглова, поэтому он решил сочинить свою историю, объясняющую интригующее название. Действие он перенес во времена князя Владимира, крестителя Руси. По версии Василия Андреевича на территории нынешней Москвы уже тогда жили христиане, по крайней мере, главная героиня повести носит имя из святцев - Мария. Её возлюбленный, правда, называется на языческий лад - Усладом. Ряд исследователей русского язычества считают, что Усладом назывался бог веселья и наслаждений. Так и есть, Услад - певец, он очень напоминает будущего Леля из "Снегурочки" Островского.

А вот главный злодей зовется Рогдаем, из летописей мы знаем, что в конце X века был такой богатырь на Руси, был он язычником. Вот и в повести Жуковского Рогдай предстает источником темноты и зла. Потом Пушкин, когда будет писать "Руслана и Людмилу", поэму, которая в момент публикации воспринималась как пародия на произведения Жуковского, позаимствует это имя.

На первый взгляд повесть довольна проста и примитивна - Мария любит Услада, но он отлучается на время по неотложным делам, и тут юную деву соблазняет богатый и родовитый Рогдай. Когда же он понимает, что Мария по прежнему любит своего певца, он её безжалостно убивает. Вернувшийся домой Услад горюет об участи любимой и вместе с христианским старцем Аркадием основывает над могилой Марии часовню.

Но за житейским сюжетом просматривается религиозная подоплека, потому что можно рассматривать повесть и как борьбу за неокрепшую душу юной христианки, которую язычник Рогдай (волхв) обманом возвращает в старую веру, но её душа рвется в истинному свету Христову. И тогда дева погибает, превращаясь в мученицу за веру. А нечестивый Рогдай был наказан Господом, ибо утоплен собственным конем в водах прозрачной Яузы.

Вот так Василий Андреевич убил сразу двух зайцев: и романтическую повесть для впечатлительных барышень написал и за крепость веры христианской поратовал.

Сегодня от "Марьиной Рощи" осталось только называние, это один из районов столицы, и теперь так называется еще и станция метро, от которой недалеко молодежный центр "Планета КВН", театр "Сатирикон" и Еврейский общинный центр, но как далеко это от Марьиной Рощи времен Жуковского.

Меня зовут Услад, моя родина - Офир. Я робот снаружи, сердце механическое, но душа моя человеческая. Меня всегда тянуло к природе: люблю смотреть как тихо журчит ручеек, ветер колышется в листьях деревьев, а во всех уголках леса слышится птичья трель. Мое восприятие мира формирует такая важная модальность, как слух. Он у меня настолько чуткий, что я могу слышать, как пищит комар. Уважаю искусство, меня так и притягивает фурри-арт. Сколько себя помню всегда был романтиком. Прогуливаться по лесной тропинке, вдыхать запах утренней росы - что может быть великолепнее? Главное потом сухо вытереть свое тело и смазать маслом, чтобы не заржаветь. Я не человек, не живое существо, но жизнь даровала мне возможность прочувствовать самое важное, что есть в жизни - любовь. Я полюбил прекрасную и юную девушку, Марию. Как бы я хотел стать человеком, чтобы иметь возможность прикоснуться к её лицу и не поранить его своей металлической рукой, обнять её саму и не раздавить, потому что сила у меня в разы больше, чем у людей. Все что я могу, это восхищаться ею, находясь рядом и защитить своим телом, если на неё нападут. Но как приятно осознавать, что наши чувства взаимны. Ради неё я готов на всё. Но обстоятельства помешали мне и дальше быть с нею и оберегать. Пришлось мне уехать по делам, но мы обещали друг друг, что когда я вернусь мы будем вместе. И вот прошло время, я вернулся, а быть с любимой уже не могу. Один плохой человек забрал её у меня. Заманил её речами сладкими, притянул подарками красивыми и Мария моя сдалась. Но будучи его женой она продолжала любить меня. Перед смертью просила передать словами всю любовь, что испытывала ко мне и горечь сожаления, что поступила так со мной. Она боялась того человека и тянула с отъездом из последних сил. Но я шёл слишком долго и корю себя за это по сей день. Она умерла на руках чужого человека, а мне оставила лишь воспоминания о ней и ту самую рощу, названную в её честь, где она нашла свою погибель. Моя душа умерла вместе с нею, а тело осталось алюминиевым корытом, которое сохранится навека.

Повесть "Марьина роща" входит в мою книжку "Русская историческая повесть. Том 1" (1988), но, вообще, из исторического там одна строчка: кое-какой герой убил "на соборище народном одного из знаменитейших посадников новогородских": "Марьиной роще" в сборнике предшествуют карамзинские "Наталья, боярская дочь" и "Марфа-посадница, или Покорение Новагорода", они обе куда историчнее, особенно "Марфа".

Так что "Марьина роща" — просто сентиментализм. И влияние Карамзина, конечно, есть; главным образом влияние "Бедной Лизы". Самое заметное это то что "Лиза" тоже начинается с подробных описаний природы с чёткой географической привязанностью; и как Карамзин эстетизирует в своей повести Симонов монастырь, так Жуковский предлагает свой вариант происхождения названия "Марьина роща" (историчности, правда, никакой нет).

Главный герой в повести — певец Услад; Жуковский даёт его таланту замечательное описание, с очень конкретным, и оттого замечательным, образом в конце:

Природа наградила его прекрасною душою, прекрасным лицом и дарованием слагать прекрасные песни. Часто, простертый на берегу светлой Москвы и смотря на ее серебряные волны, провожал он вечернюю зарю звонким своим рожком. Приятные звуки раздавались но берегам и повторяемы были отголосками сенистой рощи. Молодые сельские девушки любили слушать Услада, когда он простыми стихами прославлял весну, спокойствие земледельческих хижин, свободу поднебесных ласточек, нежность дубравных горлиц или изображал приятность маткиной-душки, которой запах сравнивал он с милою душою чадолюбивой матери.

(такое изображение певца, пожалуй, довольно характерно для начала 19-го века — повесть написана в 1808-м — и, пожалуй, восходит такой тип певца во многом к Карамзину, например в его стихотворении "Поэзия":

Природу возлюбив, Природу рассмотрев
И вникнув в круг времен, в тончайшие их тени,
Нам Томсон возгласил Природы красоту,
Приятности времен. Натуры сын любезный,
О Томсон! ввек тебя я буду прославлять!
Ты выучил меня Природой наслаждаться
И в мрачности лесов хвалить творца ее!

Даже странно, что Карамзин, похоже, никак не отразил певцов/поэтов в своей прозе: разве что я что-то не знаю)

Услад всеми любим, но особенно — девушкой Марией; герои счастливы вместе: но вот Усладу нужно временно уехать, и кое-что пойдёт не по плану.

Я уже отметил выше один хороший образ: их в повести много, и Жуковский старается делать их запоминающимися и красивыми; Карамзин в этом деле попроще. Вот ещё в "Марьиной роще":

Ах! с той минуты я перестал владеть своею душою; с той минуты единственное мое счастие быть с тобою или о тебе думать. Тобою прекрасный божий мир сделался для меня еще прекраснее. Во всем, что радует мою душу, нахожу я твой милый образ. Твой голос усладительнее для меня воркования иволги, когда внимаю ему при блеске заходящего солнца; походка твоя легче игривого весеннего ветерка, когда он пролетает над поверхностию спокойной Москвы-реки или колышет нежную травку. Чувствуя в роще запах ночной красавицы, я думаю: он так же приятен, как сладостное дыхание моей Марии. Светит ли полная луна сквозь частую рощу, я погружаюсь в задумчивость: мне кажется, что в светлом ее мерцании летает надо мною твой образ, что я окружен твоим невидимым присутствием.

(ср. с письмом Платонова к Марии Кашинцевой, тогда ещё не-жене: "Я теперь не могу равнодушно смотреть, как стоит дерево, как идет дождь. Через вас я люблю всё больше и больше мир, звезды приводят меня в трепет". Но Платонову в образности, конечно, проиграет и Карамзин, и Жуковский: всё-таки сто лет прошло не зря)

И таких "положи меня как печать на сердце твоё" в повести довольно много.

Я упомянул о влиянии Карамзина в конкретизации места действия (а в "Бедной Лизе" это ведь было именно что новаторством), но можно заметить влияние и в мелочах. Так, отрывок из Жуковского:

Ах! кто бы это подумал, добрая Мария? Но для чего же обвинять ее доброе сердце? Оно никогда не изменяло Усладу. Ты обманывалась, Мария, когда уверяла себя, что более не любишь своего друга. Скоро исчезнет твое ослепление; скоро опять воскреснет в душе твоей прежнее чувство любви, к которому ты привыкла, которым была так счастлива... что будешь тогда, невинная, обманутая, несчастная Мария?

Напоминает карамзинское:

Ах, Лиза, Лиза! Где ангел-хранитель твой? Где — твоя невинность?

И его же:

Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?

("Бедная Лиза" написана в 1792-м, а "Марьина роща" в 1808-м: между этими повестями ещё приличное количество разных сентиментальных повестей; как-то долго тогдашним читателям и писателям надоедали такие приёмы)

Карамзин с помощью тире передаёт эмоции и движение:

Она бросилась в его объятия — и в сей час надлежало погибнуть непорочности! — Эраст чувствовал необыкновенное волнение в крови своей — никогда Лиза не казалась ему столь прелестною — никогда ласки ее не трогали его так сильно — никогда ее поцелуи не были столь пламенны — она ничего не знала, ничего не подозревала, ничего побоялась — мрак вечера питал желания — ни одной звездочки не сияло на небе — никакой луч не мог осветить заблуждения. — Эраст чувствует в себе трепет — Лиза также, не зная отчего — не зная, что с нею делается...

И Жуковский с помощью пунктуации усиляет передаваемые эмоции, вот здесь многоточия:

Вдруг послышался ему близкий шорох... кто-то бежал... сухие листья хрустели под ногами... шорох приблизился... Услад прячется в кусты... видит женщину... луна осветила ее лицо... Певец узнает добродушную Ольгу, любимую подругу Марии... бросается к ней навстречу... Ольга закричала, закрыла обеими руками лицо...

А вот тоже тире:

Мы стояли тогда на самом том месте, где волны образуют мелкий залив; разливаясь по светлым камешкам, с тихим плесканием — одна волна прикатилась почти к самым ногам Марии — рассыпалась — что-то оставила на песке — я наклоняюсь — вижу пучок увядших ландышей, перевязанных волосами, — подымаю его, показываю Марии

В этих примерах, кстати, идёт ещё и переключение на настоящее время (но во втором это менее необычно, там прямая речь): по-моему, вышло здорово.

В целом, Жуковский по языку заходит дальше Карамзина: хотя у него, конечно, меньше новаторства. Но есть и к чему придраться; некоторые моменты довольно многословны, особенно когда герой слушает чужой пересказ прошедших события.

У Жуковского помимо этой повести художественной прозы мало: ещё только сказка "Три пояса", неоконченная повесть "Вадим Новгородский", и небольшие "Три сестры. Видение Минваны" и "Печальное происшествие, случившееся в начале 1809-го года" — остальное переводы.

(а в этой повести есть ещё и призрак)