Людмила

Жил в осьмнадцотом веке такой немецкий поэт - Готфрид Бюргер, это тот, который переработал текст знаменитых "Приключений барона Мюнгхаузена" Распе. А еще он писал мрачные, населенные мертвецами и привидениями, баллады, этакие готически-мистические порождения раннего немецкого романтизма. Самой известной его балладой является "Ленора".

Вот "Ленору" и решил ославянить Василий Андреевич Жуковский. Видимо, в какой-то момент он испытывал дефицит сюжетов, но в его творческой биографии был период, когда он активно переносил на русскую почву сюжеты, принадлежащие европейским писателям - от сказок Шарля Перро до баллад немецких романтиков.

У Жуковского немецкая Ленора превратилась в славянскую девушку Людмилу - людям милую. Начало XIX века - время возрождения интереса к русским древностям, недавно предъявлено публике "Слово о полку Игореве", обостряется интерес к новгородскому и киевскому периодам отечественной истории. Жуковский, которому всегда были близки идеи будущего славянофильства, становится одним из самых активных участников славянского возрождения.

Сюжет баллады незамысловат: девушка ждет жениха с войны, но напрасно, он погиб. И тогда Людмила, которая любила своего милого больше жизни, начинает роптать на бога и призывать смерть на свою молодую голову. Её мучения не бесконечны, то ли на самом деле, то ли в галлюцинациях, перед ней является погибший суженый и увлекает её с собой - на место своей гибели - в Литву. Дальше всё предсказуемо:

Что ж Людмила?.. Каменеет,
Меркнут очи, кровь хладеет,
Пала мертвая на прах.

Вслед за автором оригинала - Бюргером, Жуковский под видом романтической баллады осуждает такой грех, как богохульство, и предупреждает, что нельзя гневить Господа, призывая смерть, ибо он же может и услышать. Вот какую концовку исполняют мертвецы с того самого кладбища, где покоился жених Людмилы и упокоилась вместе с ним она:

«Смертных ропот безрассуден;
Царь всевышний правосуден;
Твой услышал стон творец;
Час твой бил, настал конец».

Автор был просто бесподобен, он убивал сразу двух зайцев: являл публике мистически насыщенную балладу в модном романтическом вкусе и отстаивал христианские ценности, слывя поборником праведности и нравственности. Поэтические опусы Жуковского в славянском духе будут почти полтора десятка лет оставаться непревзойденными, пока за тему не возьмется Пушкин. И что интересно, ему тоже понравится имя Людмила, он её сделает главной героиней своей самой славянской поэмы. Что ж, ничего удивительного, имя это очень-очень славянское, а кроме того, в разных падежных вариациях замечательно рифмуется.

Вызов импресарио.
Русский сентиментализм. Прочитать произведение писателя, относящегося к этому направлению, отзыв от лица робота.

Я робот. Меня зовут Вася. Я изучаю русскую литературу. Я пока только учусь, но когда выучусь, меня определят в школу учить литературе детей. Сейчас я изучаю баллады Жуковского. Это русский поэт 19-го века, писал сентиментальные баллады. Сегодня я прочитал балладу «Людмила».

Людмила - это женское имя. Она спрашивает «Где милый?». Милый – это прилагательное. Существительного нет. Но я догадался. Милый – это жених. Людмила приуныла, может, он остался в Офире, в прекрасной стране с чужими красавицами. Вот Людмила и вздыхает на распутье. Распутье – это от слова путы. Людмилу спутали. Связали, значит. Или запутали. Проходит ополченье. Ополченье – это ополовиненный чень. Что такое чень – не спрашивайте, это что-то китайское. Этот чень ушёл, а друга Людмилы нет.

Она идёт в терем. Терем – это территория такая. Там мать со страху возопила. Возопила – это спилила целый воз. Дров, наверное. И говорит дочери, чтобы она была послушна небесам. Небеса – это те, кто не бесы. Людмила говорит, что жизнь её затмилась. Затмилась – это то же самое, что задымилась. Людмила жизнь кляла и вызвала на суд творца. Творец – это то же, что дворец.

Наступила ночь. «Вот и месяц величавый встал над тихою дубравой». Это значит, что прошёл месяц. Дубрава – это дюже бравый молодец. Слышно, как ржёт конь. Ржёт – значит, рожь сеет. Как конь может что-то сеять, я задумался. Но, если это не просто конь, а антропоморфный конь, из фурри-арта, тогда может.

Слышны шаги на крыльцо. Крыльцо – это маленькое крыло. Значит, конь был с крыльями. Знакомый голос зовёт Людмилу ехать за 100 вёрст. 100 вёрст – это до небёс. Обещает, значит, что не к бесам. Мчатся всадник и Людмила. Лес свистит, ворон встрепенулся. Ворон – это почти то же, что ворона, но только ворон. Вдали огонёк. Всадник спрашивает Людмилу, страшно ли ей. Но ей всё равно, слуховая и визуальная модальность у неё выключена. Вот примчались, конь – во двор и несётся по гробам. Там, значит, всюду кресты и гробы. Гроб – это то, что кладут в могилу. Мертвец из гроба манит Людмилу к себе, она и падает к нему замертво.

Вот мы и разобрали балладу Жуковского. С вами был робот Вася.

Итак,речь пойдет об адаптациях, о кои в нашей окололитературной среде копий ломается очень даже немало.
Вот и здесь, коллега в одной из рецензий написал, что Жуковский решил так сказать "ославянить" немецкую Ленору и превратил ее в Людмилу. В том-то и есть вся суть этого талантливого сына турецкоподданной и русского барина, что соединил он не только в своей поэзии, но и в сознании Восток и Запад.
Что являет собой баллада "Людмила"? Давайте разбираться детально Безусловно, что здесь присутствуют элементы средневековых немецких баллад: Мальброк. или кто угодно, в поход собрался, а принцесса, стоя на башне, машет ему вслед платком. Но! Жуковский безусловно отталкивается и опирается не только на западные образцы, но в первую очередь на древнерусские. Ибо начинает балладу с традиционного плача, чем сразу возвращает нас к знаменитому Плачу Ярославны из "Слова о полку Игореве":

Возлелей же князя, господине,
Сохрани на дальней стороне,
Чтоб забыла слёзы я отныне,
Чтобы жив вернулся он ко мне!

****

«Расступись, моя могила;
Гроб, откройся; полно жить;
Дважды сердцу не любить».

И вот этот традиционный славянский плач совершенно безболезненно переходит у Жуковского в мистическое Западноевропейское пространство, где существуют мрачные кладбища, гробы повапленны, и почти что совершается зомби апокаллипсис.

К свежей конь примчась могиле,
Бух в нее и с седоком.
Вдруг — глухой подземный гром;
Страшно доски затрещали;
Кости в кости застучали;
Пыль взвилася; обруч хлоп;
Тихо, тихо вскрылся гроб...
Что же, что в очах Людмилы?..
Ах, невеста, где твой милый?
Где венчальный твой венец?
Дом твой — гроб; жених — мертвец.

Ах, какой изящный мостик перебросил Василий Андреевич Жуковский ко всей будущей русской литературе! И не только к Пушкину, хотя к нему в первую очередь, ко всем изумительным пушкинским сказкам, к "Руслану и Людмиле", но и к Гоголю со всеми его Виями, Панночками и красными свитками, к лермонтовскому Демону, и совсем уж далеко, в самое начало ХХ века, к балладам Блока. Ну, и в наше время тоже слегка заглянул, почти что нарисовав графику какой-нибудь игровой серии.
Вот такая получилась адаптация. Ибо "переводчик в прозе - раб, переводчик в стихах - соперник.“ - сказал сам Василий Андреевич однажды. И лукаво засмеялся.
Что до Готфрида Бюргера, совершенно у нас забытого, и чье стихотворение стало основой балалады "Людмила", то его мотивы очень отчетливо звучат в балладах Гетте и Шиллера. Переведенных, кстати, все тем же Василием Жуковским.
Вообще, русскую поэзию стоит читать и читать. Ибо там столько "открытий чудных" можно сделать, что дух захватывает.