Глава вторая

Минута молчания.

Впервые с этим курганом я встретилась много солнечных восходов и закатов назад, это было в конце весны, вокруг зеленела и пламенела дикими маками степь. И сам курган был в зелени весенних трав и в разноцветии степных цветов.

А до встречи с курганом был тихий ласковый тёплый вечер и догоняющий стук солдатских сапог по накатанной сельской дороге. Это бежал, да, да, бежал, громко стуча по сухой дороге солдатскими сапогами, приехавший в солдатский отпуск из далёкой заграничной срочной службы в Германии, Юра Ванин. Вечер был безлунный, звёзды спрятались за сплошными облаками, темно, «хоть глаз выколи», и Юра бежал, чтоб догнать нас с Мусей, думая, что мы уже далеко.

Мы с Мусей шли молча, неслышно ступая по обочине, где росла трава, и наших шагов слышно не было. В тот вечер из нас двоих только Муся знала, кого спешит догнать юный солдат.

Юра просто столкнулся с Мусей, что шла за мной. И мы с ней весело засмеялись, довольные, что шутка, задуманная над юношей, нам удалась. Юра же впал в такое смущение, что так и шёл за нами, молча.

Какая я была глупая, а попросту – дура! Из армии Юра прислал мне одну открытку, которой я не придала должного значения. Как и тому вниманию, которое Юра оказывал мне до армии, застенчивый скромный юноша из крестьянской семьи, выросший при мачехе, хоть он и отзывался всегда о ней хорошо, но детство у него было не без помех, о чём мне рассказала Муся, близко знакомая с семьёй Ваниных. До призыва в армию Юра ни с кем из девочек не дружил, хоть и многие заглядывались на статного ясноглазого застенчивого юношу.

Я видела Юру близко, как помню сама, несколько раз до призыва его в армию. Радостно было встречаться с его ясными глазами, видеть застенчивую улыбку на его, уже тогда ставшим для меня милым, лице. Но случайно, по направлению, приехавшая в глухое селение, я только и ждала, когда уеду в большой шумный город с яркими ночными огнями, театрами, широкими асфальтированными улицами, парками, разноцветными клумбами ухоженных городских цветов, к городским подругам, друзьям. Мне было семнадцать лет и мечты о какой-то нереальной фантастической жизни, которой я не могла более-менее ясно представить даже себе самой, не то, что объяснить кому-то.

В приезд Юры в отпуск мне было уже восемнадцать лет, но ума не прибавилось нисколько! Стремление к чему-то яркому, необычному, увлекательному, и привело меня в степное селение. Оказалась я в этом селении, когда мне не было и восемнадцати, исключительно из-за моего упрямства и полнейшего отсутствия навыков житейской практичности хотя бы теоретически.

Оставшись в пятнадцатилетнем возрасте без отца, я понимала, что теперь многое изменилось в нашей с мамой жизни. Я родилась, когда мой папа был весь седой, инвалид Отечественной войны. Таким мне и помнится мой отец. Память моя хранит самые ранние воспоминания моего детства. Но в этих самых ранних воспоминаниях нет папы, потому что я родилась, когда папа очередной раз находился в госпитале с вновь открывшейся раной в левом лёгком, которую он получил под Вислой. Там же осколком снаряда срезало у папы левую руку до локтя. Я родилась уже после того, когда папа весь израненный, после длительного лечения вернулся домой из фронтового госпиталя и стал работать на своём прежнем месте, главным технологом.

Но и после возвращения из госпиталя папе приходилось не раз и длительное время находится на стационарном лечении. По рассказам мамы даже когда я родилась, папа был в госпитале. И мама ездила к папе со мной, чтоб показать ему меня.

По рассказам мамы, папа долго не мог привыкнуть в быту с одной рукой, но и помощь отвергал, упорно стараясь овладеть способностью – всё делать самому. Когда же что-то у него не получалось с третей, четвёртой попытки, он уходил во двор и там, по-видимому, восстанавливал своё моральное равновесие. Но, никогда не срывался на грубость или крик. Таким знаю моего отца и я, всегда уравновешенного, доброжелательного, внимательного ко всем. И ко мне мой папа был всегда очень ласков, заботлив. Читать я обучилась, сидя у папы на коленях и заглядывая в центральные газеты, которые он читал. Меня заинтересовали крупные заглавные буквы в газетах, которые мне напоминали то, одно, то другое из окружающих предметов и я, указывая пальчиком на них, спрашивала – это что? И папа называл мне букву, прочитывал всё слово, называл другие буквы в словах. Мне тогда шёл третий год. Так к пяти годам я уже читала, писала и могла решить простые арифметические примеры и задачки. Потому что папа, видя мой интерес к учёбе, обучил меня и цифрам, и несложным арифметическим действиям.

Но примерно до двух лет, сколько я ни роюсь в своей памяти, вообще не могу найти воспоминаний об отце.

Первое моё воспоминание, это мы у костра в лесу и папа держит меня на руке. Сразу такое чёткое. До этого воспоминания, по-видимому, то занятый с раннего утра до позднего вечера на работе, то находясь в больнице, папа, вероятно, боялся брать меня маленькую на руки, имея одну руку, боялся уронить меня? Но вот с этого дня, от лесного костра память моего раннего детства идёт об руку с моим отцом.

Потом мы переедем в сельскую местность. И папа станет работать заведующим. У него будет лошадь и такая длинная повозка, называемая линейкой. На этой линейке было так просторно и уютно мне с папой в его поездках по объектам его работы. Я играла на огромном домотканом мягком пологе, сложенном в несколько раз и расстеленном на этой линейке, а папа правил лошадью, посматривал на меня через плечо и улыбался, бывало, папа пел мне детские смешные песни, у папы был очень красивый голос. В пути на линейке появлялись длинные ароматные дыни, потому что это было лето. И я ела сладкие сочные ломти этой ароматной дыни.

На этой линейке, у папы за спиной, я и спала, если ездили долго. Но потом меня оформили в детский сад и эти такие замечательные путешествия с отцом на линейке прекратились.

Но каждое утро папа сам привозил меня к воротам детского сада и сдавал с рук на руки «тёте Глаше», которая ласковыми словами утешала моё горе от разлуки с отцом и уносила меня от ворот.

А я всё оглядываюсь и машу, машу рукой и кричу – папа, приезжай поскорей! И папа тоже оборачивается и кивает мне седой головой и улыбается в ответ, такой родной и никем не заменимый.

Лето ещё только в начале. Вот папа привозит мне ещё зеленоватые, но очень вкусные яблоки и с улыбкой склоняется надо мной, только что проснувшейся – попробуй, доченька, они уже вкусные. И я, полусонная, ем эти яблоки, и они действительно уже вкусные. В этот период мама отдаляется на задний план, папа занимает главенствующее место в моей памяти. Папа и приезжает за мной в детский сад и «тётя Глаша» так же с рук на руки передаёт меня папе. Вечер, папа укладывает меня спать и напевает мне забавную песню, которая служит мне колыбельной: «Ай, дуду, дуду, дуду, сидит ворон на дубу и играет во дуду…»

Но я ведь уже знаю буквы! И в другое время папа усаживает меня на колени, и мы вместе с ним «читаем газету»! Затем «решаем задачки»! А затем и – пишем! Вот так я к пяти годам и умела уже, и писать и считать! И только, когда мне стало семь лет, память вновь переключается на маму, а папа? А папа сильно болеет, опять открываются страшные раны на ногах и начинают гноиться. Простреленное лёгкое тоже «просыпается». Мама то и дело меняет повязки на ногах у папы, поит отваром трав, в доме всё пропахло мазями, риванолью и горькими травами. Левая «рука» тоже «оживает» с острой болью в «пальцах», в «локте», и папа скрипит зубами, чтоб не стонать. Но тогда маме удалось поднять папу, и он снова вышел на работу. Получая 24 рубля пенсии по инвалидности, папа, уже совсем больной, оставил работу заведующего и перешёл работать на почту.

Перемогая недуг, папа стал молчаливым, усталым, с трудом поднимался утром и отправлялся на работу. Работал уже очень больной. Но смерть родных и дорогих нам людей всегда приходит неожиданно.

В это горестное время и пришла ко мне моя одноклассница и сообщила, что в одном из населённых пунктов до которого надо ехать на поезде, есть училище. Обучение в этом училище четырёхгодичное. И что в этом училище можно закончить 10 классов на государственном обеспечении. И стала звать меня с собой, дескать, и десять классов закончим, и вдвоём нам будет уютнее там, в незнакомой местности. А мне действительно стало до отчаяния одиноко и неприютно без папы.

После смерти папы я потеряла ту силу, что чувствовала в себе, ту уверенность и надёжность всей жизни, которая оказалась такой хрупкой, а горе безысходным. К тому же я осознала в полной мере, что теперь мне самой надо позаботиться о своём пропитании и одежде. У нас абсолютно не было ни каких сбережений. У мамы стало слабое здоровье, она то и дело болела. Я и раньше это понимала, но теперь так чётко осознала, что папа работал такой больной, чтоб была возможность одевать меня и учить. В это страшное время меня терзала вина перед папой, что я была недостаточно внимательна к нему, что я плохо заботилась о нём, что можно было что-то сделать и папа бы был жив, что я что-то проглядела, зависящее только от меня. И я не хотела, чтоб и перед мамой меня терзала такая же вина. Я не должна повиснуть бременем на маминых хрупких плечах, я должна сама найти выход и позаботиться хотя бы о себе пока что, чтоб не стать обузой для слабой здоровьем мамы. Но мне нет и шестнадцати, на работу меня ещё никто не возьмёт!

Мне, как я узнала позже, было назначено, как сироте инвалида войны, 19 рублей. Но тогда я ещё об этом не знала и решила, что это училище – единственный выход продолжить среднее образование.

И мы с одноклассницей старательно собрали нужные документы и приехали в это училище, сдали документы. Но уже после сдачи документов и зачисления в училище, стало известно, что среднее образование в этом училище отменили именно с этого года.

Осталось только обучение профессии. И учиться теперь мы будем два года. Одноклассница, как я узнала позже, узнав об отмене школьной программы, даже не попрощавшись со мной, забрала свои документы и уехала.

А я, упрямо сказав себе – поступила, так – поступила, осталась в этом училище обучаться выращиванию садов, виноградников, и приобретать права и знания на вождение всех тракторов, комбайнов и прочей сельхозтехники. В общем, решила, что виноградарь-садовод с умением вождения сельхозтехники тоже не плохая профессия. А там жизнь покажет, что дальше.

Но и для меня такое известие об отмене школьного образования в этом училище тоже было полной горькой неожиданностью.

И несколько дней я всё надеялась на чудо, что вот всё станет по-прежнему и вернут школьную программу. Но чуда не случилось и школьную программу не вернули.

Потом я узнала, что вот это училище первоначально предназначено было для детей сирот войны, и в нём создавалось такая обстановка, чтоб дети, у которых отцы или матери, или погибли на войне или умерли после войны, чувствовали заботу, как в родном доме. И учились здесь в этом училище до этого года четыре года, выходя из училища с профессией и аттестатом зрелости за полное среднее образование (10 классов).

В первый день моей жизни в училище ко мне подошла белокурая приветливая девочка и предложила дружбу. Я с радостью согласилась. Ведь ехали мы в это незнакомое место вдвоём с моей одноклассницей. И я не ожидала, что останусь одна, а одноклассница уедет, даже не поговорив со мной. Мне было одиноко среди, пока что, совсем не знакомых людей. Звали мою новую подругу Светланой, и была она местная, из соседнего посёлка рабочего типа. И уже на другой день мы побывали у моей новой подруги дома.

Мама Светланы, гостеприимная и улыбчивая молодая женщина, тут же усадила нас за стол и стала угощать чаем и сдобными булочками, которые испекла только что сама. С улицы прибежали два мальчика и тоже присоединились к чаепитию. Это были младшие братики Светланы.

Когда мы вышли из дома на улицу, Светлана дружелюбно сказала:

– Это мои братики, но отцы у нас разные. Их папа мой отчим. Мой папа вернулся с войны израненный и вскоре умер. Я его совсем не помню, а вырастил меня вот этот отчим, он очень хороший человек. С мамой они живут дружно. Вот этот мой папа – отчим не хотел, чтоб я поступала в училище, но я настояла на своём!

Светлана взглянула на меня озорно и продолжила:

– Я влюблена в мальчика, который учился в нашей школе, он из детского дома, вот он и поступил в наше училище. Когда я это узнала, тоже решила идти учиться в училище. Я тебе покажу его. Только ты в него не влюбись, он, знаешь, такой…, такой…, хороший!

И Светлана опять озорно и радостно улыбнулась. Её радовало то, что она опять будет рядом с так полюбившимся ей мальчиком. И мне стало хоть немного теплее рядом с такой счастливой подругой.

– А тот мальчик знает, что ты влюблена в него? – поинтересовалась я, чтоб поддержать разговор, который явно нравился моей новой подруге.

– Нет, нет, что ты! – замотала головой Светлана. – И никто не знает. Я тебе первой об этом сказала. Знаешь, Дуня, давай будем так дружить, чтоб не бояться обо всём говорить друг с другом.

Я согласно кивнула головой. И Светлана опять добродушно и радостно улыбнулась.

В этот же день, на обратном пути, Светлана показала мне школу в их посёлке, где она училась. Здание школы было на другой стороне просторной площади. Мы пересекли площадь и Светлана, стоя у ворот, стала рассказывать, какая это хорошая школа! Просторная, светлая! Какие красивые клумбы во дворе школы! Какие доброжелательные все учителя! По всему чувствовалось, что моя новая подруга очень любит свою школу, но мальчика, что ушёл из школы и поступил в училище, по-видимому, любит сильнее.

Так же Светлана рассказала мне, что в этой школе днём учатся обыкновенные ученики, а вечером в ней учатся взрослые девушки и парни. И тогда школа называется – вечерней.

Нам по времени уже было пора возвращаться. И мы поспешили в обратный путь. Прошли через площадь, потом по асфальтированному тротуару широкой улицы к небольшой речке, перешли по дощатому мостику через речку и поднялись по тропинке к виноградникам. Это уже начиналась территория нашего училища. Мы со Светланой сорвали по кисточке винограда с нашего виноградника и поспешили к гостеприимно распахнутой калитке. Вот мы и на ухоженной территории самого училища.

Училище имело своё обширное подсобное хозяйство, на котором работали мы, учащиеся этого училища. Так, уже до первых занятий, мы перезнакомились друг с другом и сдружились. Нашей дружбе помогало и то, что мы все были дети или погибших в войну или инвалидов войны.

При поступлении в училище отменялась и выплата как сиротам, мы переходили на казённое обеспечение. Оказывается и среди нас, поступивших в училище в этом году, все учащиеся тоже были детьми погибших родителей на войне или инвалидов войны.

Много было подростков из детских домов. И это подсобное хозяйство позволяло разнообразить питание для учащихся в столовой, что находилась тут же на территории училища. В нашем училище даже был собственный механический двор с несколькими тракторами, другими сельхозмашинами и грузовиком. Жизнь подростков, поступивших в это училище, была организована слажено, уделялось внимание не только обучению, но и эстетике, этике. Само училище и все его корпуса, и подсобные постройки, были расположены на плоской просторной возвышенности. На территории училища, прямо посередине, был отличный плавательный бассейн. Рядом была оборудованная спортивная площадка. Просторные уютные спальни, приветливый учебный корпус с доброжелательными преподавателями, гостеприимная хлебосольная столовая, где вкусно и сытно кормили три раза в день. Надо отдать должное нашим воспитателям и преподавателям, в училище была обстановка дружелюбности и сострадательности.

Осень в том году была тёплая. За тёплый осенний день вода в нашем бассейне нагревалась и вечером была мягкая, ласковая. И вечерами, до самого отбоя, в бассейне плавала или лежала на воде на спине, пошевеливая ногами и руками, Люда Мун из нашей группы. От многочасового пребывания в воде, Люда стала такой изящной, с «осиной» талией. О чём она думала или мечтала, плавая вечерами в бассейне?

Фонари у самого бассейна не горели и порой было не понять, там Люда или уже ушла. Я подходила близко к краю бассейна и вглядывалась в сумрак позднего вечера. Да, Люда всё ещё была там, в воде. Мне нравилась Люда, умная, спокойная, не зависимая и, как я рассуждала, бесстрашная. О чём она думала в одиночестве всеми вечерами, плавая или отдыхая на спине в бассейне? Я плавать совсем не умела.

Меня манили учебники, мне всё было интересно в них, от виноградных лоз до подшипников и коробки скоростей у трактора…

В тёплое время года в нашем распоряжении была танцевальная площадка, просторный заасфальтированный круг в окружении стройных деревьев акаций. Под этими изумительными деревьями были расположены удобные для сидения деревянные диванчики. Звучала красивая музыка.

И мы танцевали под эти чарующие звуки и прекрасные голоса исполнителей песен, или разыгрывали всевозможные викторины, затевали наивную и милую игру в почту, радостные и уверенные, что у каждого из нас всё в жизни сложится отлично.

Нам выдали форменную одежду, обувь, головные уборы – девочкам беретки, учебники, тетради, ручки, карандаши. Учебники были такие красочные, с красивыми цветными иллюстрациями и фотографиями. Мы узнавали на фотографиях наше училище и окружающие его виноградники, сады…

Многие из нас уже успели побывать друг у друга дома. Я тоже приезжала к маме с новыми подругами, рассказывала о моих успехах в учёбе. Мы весело шутили и смеялись.

Но внутри боль от потери папы не переставала терзать меня. Мы все в нашем училище были – дети отцов и матерей, воевавших в смертельных боях за нашу Родину и за нас. И каждый из нас носил в себе свою горькую невосполнимую утрату.