6

Между тем, Петя и Женя быстро закидывали рюкзаки в свою трехместную палатку. Поравнявшись с ними, Алла предложила:

– Петя, пойди помоги Кириллу, мы с Женей без тебя управимся.

– Да я сам…, – запротестовал Руданский.

– Нет-нет, он поможет тебе, идите!

Когда мужчины уже шли по тропе, сзади раздался Аллин голос:

– Да побыстрее возвращайтесь, пока дождь не начался.

– Хорошо! – крикнул в ответ Петр и спросил у Руданского:

– Скажи, Кирилл, что она тебе успела рассказать?

– Да ничего, только было собралась, а тут гром возьми, да и ударь. Алла вдруг сникла вся…

– Ах, вот оно в чем дело, – Петя даже присвистнул, – я-то думал…

– Что, что ты думал? – не выдержал журналист, – твоя жена все никак не могла сказать мне нужное. Теперь ты начинаешь заходить откуда-то сзади. Говори яснее!

Петя рассмеялся.

– Да куда уж яснее. Втюрилась она в тебя.

– Кто? Алла?!!

– Ну не я же. Хотя, если честно, после той ночи… Словом, когда ты вернулся с Женей из твоей палатки, я чуть было не набросился на тебя с кулаками.

– Почему? – искренне удивился Руданский.

– Я-то Женьку давно люблю. Но… Но ни разу ее не трогал как мужчина.

– Алла не позволяла? – уточнил Кирилл.

– Алла… Да что ты понимаешь в наших отношениях?! Я ее оберегал, словом. Хотя это выглядит со стороны глупо. А когда, уже от Аллы, я узнал, что между вами ничего не было, знаешь… Знаешь, я тебя просто зауважал. Не кинулся ты, как похотливый самец, на изнывающую плоть.

– Так вышло, – вздохнул Кирилл, – могло все обернуться по-другому.

– Могло, согласен, но ведь не обернулось же!

– Тут ты прав.

Руданский и Петр подошли к палатке и стали быстро забрасывать в нее оставленные на траве вещи. Последним в палатку Кирилл положил топор и удовлетворенно сказал:

– Теперь дождь мне не страшен.

– Ага, – подтвердил Петр, – может, теперь пошли к нам?

Кирилл задумался и нехотя ответил:

– А зачем, Петя? Главное ты мне уже сказал. И я, признаюсь, просто не знаю, как себя вести в такой ситуации. А ты сам-то знаешь?

– Главное, говоришь? – усмехнулся Петр, – да о главном мы с тобой вообще не говорили.

– Как… А то, что Алла, твоя жена, в меня…

– Сейчас не это главное. У нее слабости, как и у любой другой женщины, бывают. Не спорю. Я привык к ним за двадцать пять лет нашей совместной жизни и отношусь ко всему происходящему философски. Впрочем, как и она к моим недостаткам. Кстати, именно поэтому мы и сохранились как семья, и к тому же стали настоящими друзьями и помощниками друг другу. У нас единый жизненный интерес – это самое главное в семейной жизни, особенно в такой период времени, в какой мы сейчас попали. А любовь… В жизни все бывает, мы ведь люди, а не роботы.

Что же касается тебя, то здесь случай вообще особый. Алла целый год бредила мысом Айя и встречей с тобой, но в ином смысле. Скоро ты поймешь…

Когда Руданский и Петр подходили к палатке, возле которой копошились женщины, Кирилл услышал:

– А за Женю спасибо тебе. Искренне говорю, от всего сердца.

Побег

7

Очутившись в темнице, князь Глинский сел на сырую землю и, прислонившись спиной к бревенчатому срубу, уставился на слабо светивший каганец и стал думать, как же ему быть дальше. В гневе Иван Васильевич всегда страшен, спору нет. Но ведь и отходчив он. Глядишь, к утру-то успокоится. Хотя, конечно, всенародно грозился наказать Косьму, выступившего против Государевой забавы. Но ведь пустяшное дело, не стоящее выеденного яйца! Разве за такое можно строго карать?

Князь еще какое-то время сидел в задумчивости, а затем сказал громко и отчетливо:

– Да. За это Государь вполне может покарать. Вполне.

Косьма встал и нервно заходил по темнице, все время натыкаясь на стены. Только теперь до него начал доходить весь страшный смысл содеянного. Заступившись за свою любимую, он обрек себя на верную смерть. А возможно – и лютую смерть.

Но… Но если Государь все же смилостивится и простит его? Так ведь бывало уже с другими и не раз. Почему же со своим родичем, преданно служившим царю все годы, Иван Васильевич не может поступить так же? К утру остынет, успокоится, а он сам, Косьма, бросится в ноги Государю и станет целовать его сапоги, мол, с кем по молодости не бывает… Прости, мол, меня, батюшка, Христа ради! Неужто не простит?

С другой стороны… Зачем Глашу раздели и бросили во двор вместе с другими девками на забаву? Ведь знали же, что нельзя ее трогать. Знали, что князь Глинский не стерпит. Знали, что и сам царь прогневаться может. Однако же против воли Государя никто бы не пошел. Никто и никогда. Значит, по Государевому указу делалось все? А может, и того хуже – сам придумал… Тогда что же получается: Государь решил князя Глинского проверить на смирение, на личную преданность царю? Все может быть.

А он поддался чувствам, по скудоумию не понял и …не прошел царскую проверку. При всех не прошел. Князь громко застонал. Теперь многое становится понятным. И вдруг в его голове мелькнула мысль: «А за Малютой уже послали!». Косьма даже передернулся: «Не может того быть. Малюта же болен! Да и Государь обещал разобраться с князем только утром». Обещать-то то он, конечно, обещал…

Князь Глинский наощупь, будто во хмелю, дошел до запертой накрепко двери и громко в нее постучал. С той стороны никакого движения не последовало. Он еще раз громко постучал и что есть силы крикнул:

– Есть тут кто?

И снова тихо. Тогда он со всей силы стал долбить ногой в дверь и громко взывать о помощи. Наконец с той стороны отозвались:

– Пошто буянишь?

– Это ты, Агафон? – спросил князь.

– Нет, я не Агафон, – ответил голос.

– Так по нужде мне надо, – взмолился Косьма.

– Нет указу тебя пущать.

– Невмочь мне. Выпусти!

– Пошто скулишь? Никшни!

Князь уже хотел было отступить, но в голове снова пронеслось: «За Малютой уже послали!». И Косьма вновь возопил:

– Животом маюсь, нет мочи! Человек же ты! Не сбегу я!

– Никшни, – все равно неслось с той стороны.

– Ну тады давай во как, – сказал князь, – приведи с собой еще кого, да свяжите мне ноги, дабы не убег. Ну же, ну! Чего молчишь?

– Ладно, – согласился, наконец, стражник, – жди.

8

Князь прислонился к двери и, затаив дыхание, вслушивался в каждый шорох, доносившийся снаружи. Наконец, спустя какое-то время, он явственно различил шаги нескольких человек. В голове снова пронеслось: «За Малютой…» Сейчас главное опередить Малюту, хотя бы на один шаг. Дверь с грохотом отворилась, и Косьма увидел перед собой нескольких дюжих стражников.

– Ты токо не дури, – посоветовал один из них, – мы шутки с тобой, княже, шутить не будем, зашибем до смерти, коли што.

– Не буду, – кротко пообещал Глинский.

Его отвели в нужник, и вскоре пятеро стражников (Косьма успел их сосчитать), окружив князя со всех сторон, уже следовали к темнице. Косьма вел себя спокойно, никакой враждебности не казал. А когда один из стражников распахнул перед ним дверь, мягко сказал:

– Вы, братцы, не поминайте меня лихом, коли обидел кого из вас. Всяко может случиться поутру, может, и не увижу вас больше.

Стражников растрогали слова князя, и они зашептали в ответ, что любят Косьму и зла на него не держат. Но служба есть служба.

– Так-то, так, – смиренно согласился Глинский и сделал шаг в темницу.

– Прощевай, княже, – донеслось сзади.

Но Глинский ничего не ответил. Вместо этого он слегка отставил одну ногу назад в тот самый момент, когда стражник захлопывал дверь. И она с размаху прищемила выставленную Косьмой ногу. Тот взвыл от боли и грязно выругался.

С противоположной стороны послышались участливые голоса, и дверь снова распахнулась. Очевидно, опричники ожидали увидеть лежащего на полу и корчившегося от боли узника, но вместо этого… На них молнией налетел грозный князь и точными ударами принялся сбивать с ног никак не ожидавших такого нападения опричников. Через несколько мгновений четверо из них, так и не успев оказать сопротивление, бездыханными лежали на земле. Пятый успел увернуться и теперь во весь опор уносил ноги.

Глинский за ним не побежал. Теперь ему было не до опричников. Поплевав на ладони, он крепко растер их, а затем подпрыгнул и ухватился за выступающую лагу крыльца. Через несколько мгновений он уже, как кошка, карабкался по стене, пока не исчез за ближайшим выступом. Верткий, упругий, изворотливый, он и на этот раз попытался обмануть судьбу и уйти от грозившей ему опасности. Сознание работало ясно и четко, а натренированное тело беспрекословно подчинялось железной воле князя.

Пока в слободе подняли тревогу да собрали людей для погони, Глинский уже был далеко. По едва видимым тропам убегал он все дальше и дальше, пока густые заросли кустарника и ближайших деревьев не скрыли его навсегда от преследователей.

Между тем, в Александровской слободе началась настоящая паника. Разожгли факелы, подняли всех до единого людей, доложили Государю. Князя искали везде, но от беглеца и след простыл. Стало ясно, что Глинский ушел в лес. Тут же организовали погоню в нескольких направлениях. Стали прочесывать ближайшие заросли, все дальше углубляясь в лес. Но беглеца не было нигде, словно Глинский испарился.

9

В это время князь все дальше углублялся в лес. Он блестяще исполнил то, что задумал еще в темнице. Конечно, его будут искать, поэтому надо скрываться в самой глуши, где конь не пройдет, и пеший его никогда не достанет, благо, леса здесь глухие, медвежьи. Наклонившись к ручью, князь жадно пил холодную, освежающую воду. Сразу стало спокойно на душе. Сердце наконец перестало бешено колотиться. «Все, ушел! – подумал князь. – Теперь надо решить, как быть дальше».

Глинский стащил с ног сапоги и подставил ступни под холодный поток воды. Да, теперь у него один путь, и он знает какой. Все дорожки, ведущие в Александровскую слободку, для себя он напрочь отрезал. Пока жив Иван Грозный, ясно, что князю дорога к счастью заказана. Хотя можно схорониться в Сибири или в каком другом далеком краю дожидаться смерти Государя. А если он переживет самого Косьму, какой прок от затворнической жизни?

Нет, надо поступать по-иному… Сердце князя разрывалось от возбуждения. Ему в который раз мерещились в голове картины вчерашнего вечера. То он видел среди мечущихся по двору девок свою Глашу, то себя самого в тот миг, когда пошел против воли Государя и закричал прямо ему в глаза. В этом крике было все – и отчаяние, и негодование, и неприятие царских забав, к которым у него никогда не лежало сердце.

Но теперь-то? Теперь-то он свободен. Ведь сколько раз Косьма хотел уйти из слободы. Да все духу недоставало выспросить у Государя «вольную». Теперь такую «вольную» князь Глинский заработал себе сам. Хотя и необычным для верного царского слуги способом.

Князь вытер ноги, натянул сапоги и пошел дальше, не разбирая дороги. Впрочем, о какой дороге можно говорить в такой глуши?

Несколько дней Косьма бродил по лесу, пока не вышел на крошечный скит, в котором жили старец и прислуживающий ему малец. Здесь наш беглец остановился надолго, дабы перевести дух и набраться сил для нового перехода.

Между тем, Государь посылал новых и новых людей на поиски Глинского, но все они возвращались ни с чем. Князь будто сгинул, но совсем отступиться от поиска помог случай. Прошел слух о неизвестном человеке, пропавшем на болоте. Так и решили – это князь утонул. Вскоре поиски прекратились, хотя Иван Грозный, хорошо знавший об удачливости Косьмы, не верил в такой исход. А Глаша… Кто теперь скажет, как сложится жизнь этой несчастной…

Часть II.
Кудеяр

Глава I

Разбойник

1

Миновало не так уж много времени, когда по Волге прошел упорный слух, что в здешних лесах объявились лихие люди, которые промышляли грабежами на большой дороге. В ту пору большаки считались местом ненадежным. То тут, то там случались разбои и даже убийства. Поэтому появление еще кого-то, кто этим занимался, никого не удивило. Но вскоре имя атамана, предводителя, как оказалось, «беглых вольных» казаков, стало гулять по всей Руси, и на это были причины. Весть о Кудеяре (так звал сам себя вожак) дошло и до ушей Ивана Грозного. Вначале Государь не обратил особенного внимания на это редкое имя. Но потом вдруг припомнилось: Кудеяр, Кудеярушка… В голове всплыли смутные воспоминания прошлого, его давний разговор с сестрой Анной… Да, да. Именно она звала своего внука Кудеярушкой – непоседой, проказником. И позже, когда молодой князь Глинский уже стал опричником, до Государя доходили слухи, что кое-кто называл его так же, в шутку, не более. Но разве могло случиться, что эта юношеская кличка…

Вскоре пришли с Волги плохие новости. Разбойники под водительством Кудеяра совершали все более дерзкие нападения. Но изловить или хотя бы убить этого атамана никому не удавалось.

Дело было в том, что Кудеяр грабил только купцов, бояр и тех, кто преследовал воровских казаков. Нередко он раздавал добытое на большой дороге добро казакам, которые не имели ни кола, ни двора. А с богатыми людьми поступал по-всякому: одних отпускал с Богом, почти ничего не взяв, а вот с другими мог и жестоко расправиться. Почему-то так случалось, что убивал он людей, как правило, злых, жестоких либо выслуживающихся перед царем. Но позже картина прояснилась: разбойники сознательно охотятся за лихими, нечестно нажившими состояние людьми.