Введение. Детство. Воспоминания. Кем стать?

Детство, детство, ты куда ушло

Где уютный уголок нашло.

Детства милого мне не догнать

Остаётся с грустью вспоминать.

У всех взрослых людей было детство. У всех детей всегда есть детство. В детстве дети медленно растут и мечтают, хотелось бы быстрее расти, но природа блин природа! Мечтать, конечно, не вредно, даже полезно. Все дети мечтают о хорошем и сладостях. Плохого для них просто не существует, а не сладости бывают такие как манная каша по утрам на завтрак и рыбий жир в садике и школе. Шоколадками и конфетами детей родители стараются не особо баловать. Мол зубы выпадут или что-то там слипнется. А они и так у детей выпадают, молочные, а потом настоящие вырастают.

Все дети также во снах летают. Потому что они растут. Высоко или низко они летают? У всех по-разному, это видимо зависит от возраста. Младшие-ниже, старшие-выше. Кода они перестанут летать, значит дети уже выросли. Многие дети, которые летают во снах ночью, хотят продолжить это дело днём и летать наяву. Поэтому эти дети все хотят стать Лётчиками. Или их заставляют так думать родители.

Когда я был маленький у меня тоже была бабушка. Звали бабушку Ксения Михайловна. Она просто мечтала, чтобы её внучок стал лётчиком и ходил в красивой форме с фуражкой. Даже хотела с детства отдать меня в суворовское училище для достижения этой цели. Бабушка жила в далёком сибирском городке Заводоуковске, где почти все жители были железнодорожники, потому что там станция такая была. А дедушка мой, Сергей Дмитриевич, был даже начальником этой железнодорожной станции. Во время войны дедушка должен был отвечать «головой» за бесперебойную отправку сибирских дивизий на фронт для защиты Москвы. Дед позже рассказывал, что если эшелон с войсками задержится на его станции более 15 минут для технического обслуживания сверх положенного времени, то всё, – кранты, ему грозил расстрел по законам военного времени!

Деда даже арестовал местный НКВД, но не задержку сибирских эшелонов, а по ложному навету соседа. Разобравшись в деле НКВД его выпустил, потому что надо было кому-то начальником на станции всё-таки быть и идти если что потом на расстрел, а соседа этого завистливого посадили на 15 лет лагерей. Тот, когда освободился, то специально сбил деда коляской своего мотоцикла, когда он шёл со мной по крутому спуску улицы Ермака. Дед после этого случая часто и долго болел.

Дед справился с важной и ответственной работой и его не расстреляли, а даже наградили знаками «Ударник Сталинского призыва» и «Почётный железнодорожник», Почётным именным маузером. Помню в детстве этот маузер меня очень привлекал, так и хотелось его разобрать на части или на худой конец пострелять из него по воронам.

А вот расстреляли моего деда не наши чекисты, а бандиты-банде ровцы, сосланные в Сибирь после войны с Западной Украины. Они бежали из соседнего лагеря в Ялуторовске и на зимней дороге в засаде перехватили спящего деда с помощником, ехавших на санях-розвальнях в лошадиной упряжке. У них отобрали зимнюю одежду и оружие, поставили на обрыв и расстреляли из именного дедова маузера. Но дед выжил, раненый в плечо он упал в глубокий снег под обрывом, а бандеровцы спускаться вниз по снегу под обрыв не стали. Их потом чекисты в тайге нашли замёрзшими, а маузер именной деду вернули. Вот такая жизнь была у деда, наверно поэтому он тоже не хотел, как и бабушка, чтобы его внук стал железнодорожником.

Короче все вокруг, включая родителей и соседей просто мечтали, чтобы я стал лётчиком. Я в принципе особо не возражал, так как во снах уже налетался достаточно. В детстве после ежегодных летних поездок в Сибирь, родители забирали меня потом в маленький городок Троицкой ГРЭС на Южном Урале. Не попав, по какой – причине в детский садик или заболев, не помню точно, но помню, что тогда родители, уходя на работу оставляли меня одного в квартире. Я располагался на широком полуметровом, сейчас таких не делают из экономии, подоконнике и мог часами смотреть в окно.

За окном был целый мир. Большой и ещё неведомый мне мир. Наш высокий по местным меркам 3-х этажный дом стоял крайним в городке Троицкой ГРЭС по улице Строителей. За ним сразу открывался прекрасный вид на широкую пойму реки с названием Уй с железнодорожным мостом и станцией Золотая Сопка. За станцией был Казахстан и военный аэродром. И днём, и ночью с него взлетали, летали и садились самолёты. Молодые военные лётчики учились летать. Самолёты были маленькие такие в дали, но красивые в лучах солнца на фоне синего неба и громко ревущие. Их звук достигал стёкол моего окна. Даже стёкла иногда дрожали. Я сидел на подоконнике и смотрел на самолёты. Смотрел и мечтал, что тоже, когда вырасту буду так летать. Потом иногда стал считать, чтобы количество взлётов, равнялось количеству посадок. Иногда это количество не сходилось, тогда я очень расстраивался. Но увидев далеко в небе раскрывшийся парашют с молодым неопытным лётчиком успокаивался. Иногда парашютов не было. В такие моменты я уже не хотел стать лётчиком. И даже когда прибегала с работы домой на обед встревоженная мама я отказывался от каши или супа. И в тайне мечтал о другой профессии.

Как известно, в мире есть две стихии, на которые можно смотреть вечно. Это огонь и вода! Часто зимой я смотрел на огонь в печке. Блики огня завораживали. А когда по соседству как-то загорелся дом, все сбежались смотреть на бушующий огонь. Это было невиданное ранее зрелище. А потом приехали пожарные и мужественно потушили огонь. Их форма и слаженная работа со шлангами с водой очень впечатлили меня, и я решил стать пожарником. Для этого я решил немного потренироваться.

В нашем доме были большие подвальные помещения. Кто-то из жильцов там устраивал небольшие подсобные помещения. А дети любили там бегать и играть в войнушку, разбойников и ещё во что-то уже точно не помню. Однажды я там нашёл коробок спичек, а недалеко была куча опилок. Ну и дальше всё понятно. Классика! Зажглась сначала спичка и потом загорелись опилки. Сначала я зачарованно смотрел на огонь. А потом, когда куча опилок успешно сгорела и огонь переметнулся на деревянные постройки сарайчика соседей я убежал из подвала.

На улице, стоя в толпе людей зачарованно смотрел на слаженную работу доблестных пожарных. Огонь не распространился выше подвала в жилые помещения. Видимо кто-то вовремя позвонил этим пожарным. Соседи долго обсуждали и выясняли причину пожара. Решили, что наверно электрическая проводка подвела. А когда я дома честно признался в содеянном, то был жёстко выпорот отцовским ремнём по заднему месту, при этом в процессе порки голова моя была зажата между его ног. С тех пор я перестал мечтать стать пожарником. И понял тогда, что говорить всю правду не всегда полезно для собственного здоровья. Много лет спустя, когда я служил в армии в ГСВГ (Группа советских войск в Германии), мне довелось немного позаниматься пожарно-прикладным спортом. Но противни с огнём я не тушил принципиально, а специализировался только на штурме 3-хэтажной башни с лестницей в руках. Однажды влетел туда за 19 секунд и выполнил норматив КМС – кандидата в мастера спорта.

Часто в детстве в доме деда я часто рассматривал старую картину невесть как попавшую в сибирскую глубинку. На ней был изображён пароход с дымящей трубой и поднятыми парусами в бушующем море. Это был для того времени самый большой британский пассажирский лайнер «The British Queen», второй в истории пароход, совершавший трансатлантический переход из Англии в Северную Америку в 1838 году. Я мог часами смотреть на эту картину и видимо тогда в моей душе начали зарождаться какие-то чувства к морю, кораблям и парусам.

В детстве потом у меня неожиданно появился младший брат, и это была отдельная песня. Надеюсь, что со мной согласятся все те, у кого есть младшие братья или сёстры, сёстры – это конечно другая история, а старшие братья или сёстры – это всё, наоборот. Короче, сначала я даже вообще не знал, что мне делать по этому поводу – радоваться или печалиться, пока он там гугу кал с соской в яслях. Потом, когда он подрос, выплюнул соску и начал нормально орать и ходить, предъявив права на полноценного члена советского общества, родители, замученные квартирным бытом, решили подключить меня к воспитанию молодого поколения будущего строителя коммунизма. То есть родители передали мне его в том нежном возрасте, когда он уже осознанно перестал рыдать и писаться по любому поводу и смотрел на окружающий его мир широко раскрытыми глазами будто он – этот мир создан только для него. Надо было доказать ему, что не всё здесь так просто!

Я особо не роптал и принял как должное эту обязанность и не только потому, что родителей положено слушаться, а потому что этот малыш с пухлыми щёчками начал мне нравиться. Практически всё свободное от школы и уроков своё драгоценное время я должен был проводить с ним. Ну и ладно, проводил как мог это сделать пацан на пять лет старше этого бутуза. Я таскал его везде по своим мальчишеским делам, по всем подворотням нашего двора, стараясь не отстать от своих друзей и сверстников. Этот малыш с пухлыми щёчками и ясным взором начал мне нравиться, потому что не роптал и не возражал куда я его потащу, ему было пофиг, хоть в пыльные подвалы нашего дома с его тайнами, хоть на крыши гаражей возле соседнего забора школы, хоть на меняльные торги старьёвщиков по субботам.

Да, были тогда времена, в нашем детстве, когда в городские дворы на телегах запряженных парой лошадей приезжали по субботам откуда-то старьёвщики. Некоторые дети сейчас и слова такого не слышали, а мы слышали, видели, ждали и даже участвовали в первом в своей жизни опыте бартерного обмена. Приехав часов в десять утра в наш двор старьёвщик – пожилой небритый мужик цыганистого вида громко звонил в коровий колокольчик и кричал о том, какие товары у него сегодня есть, также он предлагал хорошо наточить ножи на наждачном круге. Денег за свои товары он не брал. Ему нужны были только тряпки в виде старой одежды, иногда стекло или бумага. Все цены своих товаров у него были описаны в граммах принимаемых тряпок на плакате, прикреплённого к хомуту лошади.

Сначала к нему выползали старухи, ждавшие его с прошлого приезда, что-то обменять или взять то, что сразу не взяли; затем взрослые наши родители. Они выходили иногда просто чтобы заточить хорошо ножи или ножницы, а иногда собрав старые тряпки, которых и так было мало после войны старались что-нибудь обменять на новые вещи. У старьёвщика был всегда тогдашний дефицит: иголки для швейных машинок и губная помада.

Члены партии и лётчики не выходили на такие обмены – им нельзя было, на партсобраниях им говорили, что это пережиток нэповского времени и начало периода первоначального накопления капитала по Марксу, а не помощь стране после войны.

У нас сосед по квартирной площадке справа был лётчик, он ходил в красивой форме, ездил на мотоцикле с коляской, а по субботам охотился. Когда вечером он приезжал с охоты пьяный, то потом обрабатывал добытых уток в подвале нашего дома. Иногда он просто так дарил уток и нам, пацанам приходившем смотреть на это дело и ругал свою жену за то, что она ходила к старьёвщику и компрометировала его-советского лётчика.

После обеда приходило наше время, и все шпана с нашего двора шла к этой волшебной телеге. Да, повозка на телеге была разукрашена красивыми красками, шариками, бумажными цветами и вырезками фото артистов из журнала «Советское кино». Незатейливая реклама гласила, что:

«Советская косметика подчёркивает красоту души наших женщин!»

Для нас старьёвщик доставал всякие игрушки, сладости и прочие мелочи необходимые в детстве. Он знал, что мы – местные пацаны иногда можем ему принести большую прибыль чем взрослые.

Выходили к нему не все сразу, сначала центровые пацаны, то есть отвязанные полублатные хулиганы и шпана, которые в школу редко ходили и которым прямая дорога в тюрьму и на зону, как говорила наша мама. Когда подходила наша очередь – простых пацанов, я иногда притаскивал целый мешок добытых тряпок, которые долго собирал и хранил в подвале нашего дома. Этот мешок на весах старьёвщика всегда почему-то весил меньше, чем я его предварительно взвешивал перед этим в подвале на ручных весах лётчика-охотника, определяющего вес своей добычи в утках и килограммах. Наверно весы у старьёвщика были другой конструкции, говорят его потом за это и побили. После взвешивания он открывал полог своего волшебного тарантаса и называл стоимость вещей в граммах, которые могли мы получить. Короче для нас это был как «Детский мир» для современных детей.

Не помню уже точно, что мы тогда брали у него, но всегда это были пистоны для стрельбы из игрушечного пистолета, сами эти пистолеты, надувные шарики, свистульки, игрушки и прочие мелочи важные для детей, кажется, первый набор порнографических карт из фотографий тоже у него приобрели. Но всегда, точно помню, что всегда в конце торговли просил у старьёвщика красивый и сладкий леденец в виде петушка на палочке, завёрнутый в целлофановую бумагу. Иногда старьёвщик давал два леденца, видимо ему становилось стыдно за то, что он обвешивал на весах наши тряпки. Этот леденец, долго снимая с него прилипшую бумагу я всегда вручал своему «брату-пухляшу», который всё время торговли топтался рядом с лошадью и зачарованно смотрел как она жуёт уздечку своими большими зубами перебирая губами. Мне даже доставляло удовольствие смотреть на него, потом полдня, сосущего этот леденец на палочке.

Вот только когда дворовые пацаны звали меня в поход на Пугачёвскую гору за городом искать сокровища, а по весне собирать птичьи яйца или рвать молодую сирень я задумывался брать малыша с собой или нет. Были у нас в детстве и такие увлечения!

В лесу за городом возле пионерлагеря была большая гранитная скала, звали её Пугачёвской, по преданиям старины седой правая рука Пугачёва атаман Хлопуша вёл остатки мятежных войск в Башкирию после разгрома армией Михельсона и в этой горе спрятал награбленные дворянские сокровища. И мы пацаны имели обыкновение собравшись стаей лазить по расщелинам и гротам этой скалы в поисках несметных богатств, даже строили планы, что на них купим если найдём.

Было также хобби у нас тогда лазить по деревьям и грабить птичьи гнёзда. Мы даже вполне профессионально, может даже лучше всяких там орнитологов, разбирались в размерах и окраске яиц различных птиц: от воробьёв и грачей, сорок, ворон, кречетов и даже орлов. Надо было ухитриться забраться на дерево, аккуратно вытащить тёплые ещё яйца, сложить их в сумку или фуражку, при этом может придётся отбиваться от возмущённых птиц и спуститься вниз. Бывало, что падали с деревьев и калечились. Дома, вернее в подвале дома надо было потом аккуратно выдуть желток из яйца, проколотого с двух сторон шилом и хвалиться своей коллекцией при обменных операциях.

Когда буйно зацветала сирень в пойме реки Уй у моста через Золотую Сопку мы гурьбой ходили туда рвать сирень, возвращались оттуда с руками набитыми огромными букетами. Мама очень любила сирень. Вся квартира наша, заставленная букетами целую неделю, благоухала запахами сирени.

В таких вот случаях я старался избавиться от почётной обязанности, потому что надо было далеко идти в лес за город, и брат мог устать, тащи его потом на себе. Но строгая мама говорила. «…что это моя священная обязанность присматривать за младшим братом, потому что он такой один и другого вы все не дождётесь, а будешь старенький он тебе тоже потом поможет!».

Насчёт «…будешь старенький и он тебе будет помогать», мне не всё было понятно, как он мне может помочь-если он такой маленький сейчас. Однако я уже догадывался, что люди растут и не живут вечно, когда увидел, как разбился, упав с канатов насмерть канатоходец в цирке Шапито, растягивавшим свои шатры иногда летом на нашем футбольном поле во дворе дома.

С доводами родителей я соглашался и тащил потом брата на Пугачёвскую гору стараясь не отстать от пацанов и потом удивлялся, что он не плакал и не хныкал, а громко сопел в нос тихо семеня за мной. Мне даже казалось временами, что он меня воспринимает как вторую маму. Он полюбил меня, а я его. Особенно помнится случай, когда, разжигая печь на кухне уже ранее колотые отцом дрова я дополнительно расщеплял их на мелкие щепки и порезался ножом. Решив для шутки придать дополнительный драматизм ситуации, я помазал себе живот ещё и малиновым вареньем, так как крови было недостаточно (кетчупа тогда ещё не было), а потом положил сверху нож, наблюдая сквозь прищуренные глаза за братом. Это надо было видеть – малыш сначала недоумённо наблюдал за мной и ждал, когда я встану, потом увидев кровь на животе и попробовав её на вкус признал в ней варенье, попробовал растормошить меня, а потом видимо не желая продолжения драмы или комедии решил просто заплакать. Это было мило и трогательно!

Когда он начал ходить в садик, однажды забирая его вечером оттуда, то увидел у него синяк под глазом. Я готов был разнести весь этот садик на куски и побить любого обидчика, правда позже выяснилось, что он просто упал так неудачно. Но я-то почувствовал, ту священную обязанность и любовь, о которой говорила мама, что я теперь должен присматривать за ним всю оставшуюся жизнь.

Позже в школе его одноклассники говорили, что они с ужасом ждали тот день, когда вернётся старший брат-боксёр из армии и всем покажет…

День Строителя