Правда, есть и другой аспект этого же вида пространства, порабощённого тиранической властью, – иерархическое, злоупотребляющее тяжестью господства, насилием и покорностью подданных. Конфликт между центральной властью и крестьянством в древней Руси (да и позднее) снимался «бегством» в резервные пространства. Воображение искало выход в утопиях чистых пространств. Идея «вольных земель», «ухода» действительно открывала крепостным другое пространство жизни, неподотчётное имперскому произволу и насилию. Это «бегство» как раз и должно пониматься как поиск другой жизни, чью пространственную форму ещё надо создать. Отсюда архетип странника и странничества, ведь странник – это тот, кто обрёл свободу в непрерывном бегстве и отказывается от определённости своей цели; он – персонаж чистого движения, без остановок и укрытий, вневременное существо[20].