1.4. Под властью Третьего Рейха

Война для жителей Ярышивки началась тем, что возле самого села близ насыпи железной дороги немецкой авиацией было сброшено две большие авиабомбы. Очевидно, фашисты имели целью этими бомбами повредить железную дорогу, чтобы воспрепятствовать доставке военных грузов советским войскам. Бомбы упали в самый раз возле того места железнодорожного полотна, где под насыпью находилась большая водосточная труба. Эта труба отводила остаточные воды сельских прудов в небольшой ручеек, который протекал под насыпью железной дороги в направлении реки Южный Буг. Бомбы в насыпь не попали, однако в домах на ближних улицах от мощных взрывов повылетали все оконные стекла. На месте падения этих тяжеловесных авиабомб значительное время оставались большие ямы.

Кроме авиабомб о войне часто напоминал немецкий аэроплан, так называемая «рама», который иногда летал над селом, посыпая его сверху агитационными листовками. Ветер живо гнал эти бумажки по улицам села и огородам. Часть из них навсегда оставалась в водах сельских прудов. Другую часть сельские комсомольцы, озадаченные сельской властью, собирали и сжигали.

Уже в первые дни войны советская власть села, по разнарядке военных комисариатов, поспешно проводила мобилизацию мужчин села призывного возраста. Часть этих мужчин, которые работали в Ярышивской тракторной бригаде Винницкой машинно-тракторной станции, было освобождено руководством МТС от мобилизации. Они получили задачу эвакуировать свои трактора на восток. Однако эта задача была поставлена с явным опозданием, поэтому трактора доехали только до села Счастливое Липовецкого района. Там колону машин встретили фашистские пулеметчики на мотоциклах, которые двигались со стороны Козятина. Поэтому тракторная колонна вернулась назад. Вернувшись в село, все трактористы, среди которых были Борис Заремба, Григорий Видавский, Виктор Пугач, Николай Таранюк и Николай Буяновский были вынуждены остаться на оккупированной врагом территории и работать на оккупационную власть.

Утром 19 июля 1941 года из села отбывал последний отряд мобилизованных в Красную Армию ярышивских сельчан. С этим отрядом отправился в военную дорогу в четыре длинных года и Филипп Табачнюк. Провожали его в этот неизведанный путь жена Ксения, сын Анатолий и маленькая дочь Леонида. Двухлетняя Леонида, съежившись в клубочек, безмолвно притихла на руках у матери, ощущая приближение неминуемой разлуки с отцом. Анатолий, которому к тому времени уже исполнилось почти семнадцать лет, продолжал, начатое еще дома, увещание отца взять его с собой на ту войну.

– Отец, ну чего же вы меня не желаете взять с собой? Вот были бы вместе на той клятой войне, все же легче, чем одному.

– Сынок, ты же еще по возрасту не подлежишь мобилизации. Куда ты так спешишь? Умереть всегда успеешь, а спешишь – потому что совсем не знаешь, что такое война. А я хорошо знаю все ее прелести, прошел же и первую империалистическую, побывал в плену, да и бурные события революции меня не обошли, – как мог обосновывал свой отказ Филипп Кузьмович.

– По возрасту я тоже мог бы не идти в ту армию, знаешь же, что имею почти пятьдесят лет. А однако и остаться не могу – немцы в первую очередь постреляют евреев и коммунистов, как это они сделали у себя в Третьем рейхе, – продолжил свою речь отец.

Филипп Табачнюк стал на сторону большевиков еще во времена революции, а потом был принят в их партию. Занимая активную позицию в жизни своего села, он длительное время работал председателем сельского совета. Определенное, хотя и не продолжительное, время был и председателем колхоза. Принимал участие в раскулачивании сельских богатеев и преобразовании сельской церкви в клуб. А потому зажил лихой славы у некоторых жителей села из тех же кулаков и у верующих односельчан. Оставшись в селе, был бы, наверное, в первую очередь, на уровне с теми же Кольцовим, Скакуном, Вугерничеком и некоторыми другими, арестован и расстрелян.

– Но, отец, я же тоже комсомолец. Даже был секретарем комсомольской организации села, тогда и мне нужно отсюда куда-то убегать, – продолжал настаивать на своем Анатолий.

Однако отца он тем не убедил, тот возразил:

– Оно то так, сын, однако не думаю, что те немцы настолько тупоголовые, что сразу же станут истреблять всех подряд, даже комсомольцев. Будут, думаю, их определенное время перевоспитывать. Поэтому, ты держи связь с Александром Ксеничем, он остается в селе для организации подпольной работы.

Тем временем поступила команда строиться, и отряд, распрощавшись с родными, медленно отправился в сторону Винницы. К средине июля 1941 года войска Красной Армии еще сдерживали наступление превосходящих сил врага на территории области. Но после жестоких и кровопролитных боев немецкие войска уже 17 июля 1941 года заняли Браилов, 19 июля Винницу, а уже 30 июля завершилась оккупация всей области.

20 августа 1941 года вышел приказ Гитлера об образовании „Рейхскомисариата Украина“. Предполагалось создание семи генеральных комиссариатов, среди которых из Житомирской и Винницкой областей образовывался генеральный комиссариат „Житомир”. Территория же самой Винницкой области была разделена почти пополам между Германией и Румынией. Южные районы отходили под управления Румынии, а северные – к Германии. Граница раздела области прошла непосредственно по реке Южный Буг.

Как на немецкой, так и на румынской стороне области, оккупанты оставили бывшее административное деление (село, район). Но, кроме того, были созданы еще и округа, в состав которых включались три сопредельных района. Во главе сел стояла сельская управа, возглавляемая старостой. Во главе района стоял районный комендант (как правило, немец) и районная управа. В округе руководил гебитскомисар (снова же таки немец) и окружная управа. Область возглавлял генеральный комиссар и областная управа. Руководить Винницкой областной управой оккупанты назначили профессора ботаники медицинского института А.А.Севастьянова. Как правило, в управах работали люди, обиженные советской властью, но их роль была довольно ограничена. Кроме официальных представителей власти из местных жителей, на всех решающих административных и хозяйственных участках управляли сами немцы. Так, сельским хозяйством (верней, заготовками сельхозпродуктов) ведал непосредственно сам немецкий комендант района. Отделом работы (в том числе, отправкой населения в Германию) руководил немецкий комиссар работы. Во всех предприятиях (МТС, МТМ, сахарных заводах, даже на заготзерно и нефтебазах), кроме директоров и управляющих, были назначены шефы (немцы), которые и являлись действительными хозяевами положения.

Колхозы, названные общинными хозяйствами, теперь стали возглавляться колхозными старостами. Но действительным хозяином колхозов стал немецкий сельхозинспектор (начальник штецпункта). Он руководил 10-15 колхозами, доводил им планы сева и других работ, следил за дисциплиной. Так за невыход на работу он мог посадить в тюрьму, или выслать на работы в Германию и тому подобное. Вооруженной силой, которая должна наводить порядок в районе, была постоянная немецкая жандармерия в составе 5-6 человек. В дополнение к ней действовали участки местной полиции с 30-50 полицаев на район.

Вечером 20-го июля, преследуя отступающих красноармейцев, в село на ночлег забрели немецкие оккупанты. Откормленные на дармовых харчах из всей Европы, вооруженные до зубов автоматами и винтовками, завоеватели презрительно относились к крестьянам, постоянно требуя от них „яйко“, „млеко“ и „шнапс“. Село неожиданно наполнилось пронзительным визгом свиней, перепуганным кудкудахтанием кур и невменяемым ревом скота. Отовсюду раздавались автоматные очереди, хлопали одиночные выстрелы из винтовок и звучали веселые песни победителей под акомпонемент губных гармоник.

Посетили они и двор Табачнюков. Забрав там трое кур и малого свиненка, они подались дальше по улице подыскивать себе подходящий дом дня ночевки. Дом Филиппа Табачнюка им не понравился, потому что его строительство было не завершено после пожара, устроенного кулаками в 1926 году. Под жилье была завершена только половина дома, а другая временно использовалась под складирование хозяйственного инвентаря и провизии.

Вслед за такими событиями в Ярышивку пришел „новый порядок“… Вскоре в село из городка Гнивань в сопровождении десятка полицейских прибыл немецкий комендант района. К прибытию представителя немецкой власти некоторые жители, которые находились под влиянием своего односельчанина Петра Яремчука, заранее приготовились. Они встретили его хлебом и солью, а после того был собран сельский сход. На этом сходе к сведению жителей села довели основные требования новой власти к местному населению. Также зачитали распоряжение о назначении сельским старостой того же Петра Яремчука.

Сельская управа Ярышивки расположилось в помещении бывшего сельского совета. Дом, в котором размещался одновременно сельский совет, клуб и библиотека, был построен почти перед самой войной рядом с территорией колхоза. На строительство использовали деревянные конструкции из разобранной перед этим церкви.

Свою работу на новой должности староста начал из организации в селе участка полиции. Своим помощником он назначил Степана Линду, а в полицаи взял своего родственника Омельяна Яремчука, трех жителей села Игната Мудрика, Арсения Пугача, Ефима Захарчука и двух чужаков из Западной Украины, которые отзывались на имена Влодко и Бодя. Те зайды приблудились в село, после освобождения их немецкой властью из Винницкой тюрьмы. Не откладывая дела в долгий ящик, Петр Яремчук сразу же составил перечень комсомольских активистов, которые остались в селе. После чего собрал их и других сельчан возле помещения управы для проведения разъяснительной работы. Пригласили на тот сход и Анатолия с его другом, тоже бывшим комсомольцем, Петром Ткачуком, а также и Александра Ксенича, который проживал почти рядом с Табачнюками на одной улице.

Когда все приглашенные расположились вокруг входа в сельскую управу, староста вышел на крыльцо и начал свою речь.

– Вот слушайте сюда все, а прежде всего комуняцкие выкормиши и их комсомольские служки. Как видите, ваша дорогая советская власть быстро накивала пятами в свою Московию и уже, наверное, там навсегда и останется. А здесь установилась власть непобедимого Рейха, представителем которой являюсь я – ваш староста. Было бы справедливо вас здесь на месте и уничтожить, как вы нас когда-то уничтожали, садя в тюряги, высылая в Сибирь и расстреливая без суда и следствия лишь за подписями трех палачей. Однако немецкая власть более гуманная, чем советская, она дает вам шанс заслужить прощение и загладить свою вину хорошей работой.

Староста немного приостановил свою речь, прокашлялся, а потом продолжил.

– Пришла мне с районной управы директива – ввести в нашем селе на базе бывшего колхоза „Колос” общинное хозяйство, чтобы своевременно собрать урожай и обеспечить сдачу продовольственного налога для нужд немецкой армии. Поэтому все, кто до этого работал в колхозе „Колос” должны немедленно завтра же выйти на работу и приступить к выполнению своих бывших обязанностей.

– А кто же будет руководить тем хозяйством, может вы, господин староста? – несмело прозвучал из толпы вопрос к оратору.

– Нет, не мое это дело, я буду только присматривать за вашей работой. А руководить общинным хозяйством на первых порах, на так называемой должности колхозного старосты, будет Александр Ксенич. Он был же когда-то первым председателем этого колхоза. Если бы Авксентий Скакун остался в селе, то возможно его и поставили бы председателем. Немцы, знаете, не такие дураки – знают, что менять коней на переправе не следует. Но если кто не оправдает доверие, то пусть ждет наказания!

В дальнейшем староста распустил сходку, оставив в управе только своих помощников и Александра Ксенича, как вновь назначенного руководителя общинного хозяйства.

Бригадиром тракторной бригады также оставили на первое время Бориса Зарембу. Однажды во время жатвы 1941 года произошло непредусмотренное событие – вышла из строя колхозная молотилка. Вследствие отсутствия к ней необходимых запасных частей уборочные работы были на довольно значительное время приостановлены. Сельская власть, чтобы снять из себя обвинение в задержке сдачи хлеба, заподозрила саботаж и арестовала подозреваемых. Бригадира Зарембу вместе с механиком Иваном Сапигурой полицаи доставили в Гниванскую комендатуру для допросов. Выбивая признание, немецкие жандармы применили резиновые дубинки. Однако, не добившись признаний в саботаже, со временем арестованных отпустили.

В начале Великой Отечественной войны с целью вбить клин между разными слоями населения Украины немецкая власть распространяла миф о так называемой «лояльности» украинцев к немецкому оккупационному режиму. Правды ради следует отметить, что их утверждение на то время почти отвечали действительному состоянию вещей. Это было следствием того, что среди всех советских республик, именно Украина больше всего потерпела от насильственного навязывания советской власти, тотального раскулачивания исправных хозяев и такой же насильственной коллективизации. Люди еще не забыли всех ужасов продразверстки, голодомора 1932-1933 годов, закрытия и разрушения церквей и политических репрессий 1937-1938 года. А потому далеко не все украинцы лояльно относились к советской власти. Немало было и таких, кто еще со времен Украинской народной республики затаил скрытую враждебность. Они ждали благоприятной возможности, чтобы поквитаться с представителями ненавистной большевистской власти. В первые месяцы войны в знак «признательности» к украинцам за выявленную «лояльность» немецкая власть даже открыла часть закрытых советской властью церквей и начала отпускать из контрационных лагерей на территории Украины военнопленных украинской национальности.

Для большинства населения Украины, которое вследствие политики поголовной коллективизации практически жило в условиях голода, убогости и репрессий, естественной была такая стратегия поведения, которая позволяла, даже при советской власти, пассивно уклоняться от любого государственного контроля за их жизнью. Такое поведение четко проявило себя также и в первый год немецкой оккупации. Одним из направлений этого поведения было беспробудное пьянство, которое широко распространилось практически среди всего сельского населения Украины. Одной из основных причин пьянства при советской власти был постоянный страх перед ней. Этот страх, однако, быстро появился и перед немецкой оккупационной властью.

Даже сами представители немецких властных структур в первые два года оккупации (1941-1942) отмечали неопределенно-выжидательную позицию основной части населения относительно них, а вместе с тем ее антибольшевистскую настроенность. В разговорах людей того времени практически не употреблялись слова „советы“ или „большевик“. Вместо слов „бывшая власть“, как правило, говорили „те“ и указывали рукой на восток. Хотя во многих жизненных случаях реальное поведение людей невольно оставалось „советским“. Так, например, на собрании рабочих одного из заводов Украины, один из рабочих, который выступал, выразил глубокую благодарность за освобождение „немецкому народу и его большому фюреру товарищу Гитлеру!“

Следует отметить еще одну особенность сознания многих украинцев того времени – их интересы в основном определялись масштабами своего села, района и ближайшей ярмарки. Для большинства населения, которое осталось на оккупированных территориях, формальная советская политическая лояльность исчезла. Но что пришло вместо того? Верность Гитлеру и третьему рейху? Этого тоже не было. Люди начали с того, что стали внимательнее присматриваться к немцам, прислушиваться к их агитации, бояться друг друга, подозрительно или враждебно относиться к тем отдельным представителям советской власти, которые остались на оккупированной территории.

Уже в конце октября 1941 года отдел контрразведки группы войск „Юг“ предупреждал немецкое военное командование о возможных последствиях проявления со стороны немецких солдат высокомерного отношения к Украине и ненависти к ее населению. Отмечалось, что крайне отрицательно на украинцев влияло нечеловеческое обращение с военнопленными, их массовые расстрелы с оставлением трупов на местах. Несмотря на определенный антисемитизм местного населения, люди боялись и расстрелов евреев, подозревая, что оккупанты начнут в дальнейшем расстреливать и украинцев.

В кругу сельчан быстро распространялись слухи о массовых грабежах, которые осуществляли фронтовые части вермахта. Велись разговоры о непомерных м'ясопоставках, „о молоке, которое носить не переносить“, постоянных реквизициях продовольствия, о мизерности оплаты за трудодень при работе в оккупированных колхозах. В быт даже вошла стихотворная поговорка: