Офицеры возвращались к темно-бордовому двухдверному «доджу чарджер» Флинна 1969 года выпуска, припаркованному у тротуара неподалеку. Машина стояла напротив длинного бетонного ограждения из полуразрушенных секций с витой охранной колючкой над парапетом. Они свернули с подъездной дороги, ведущей в заброшенное депо обанкротившейся десять лет назад промышленной фабрики по переработке цемента и производству разных видов кладки. Даггерт шел молча, постепенно вырисовывая в голове картину преступления, манипуляции с трупами, возможные шаги убийцы на каждом этапе своих действий.
Это было третье серийное дело за все время его службы в полиции после того, как он перевелся восемь лет назад в новый отдел. Дебютом стало успешное расследование нескольких убийств, совершенных руками двух изощренных и незаурядных маньяков, работавших в паре. Ими оказались муж и жена, извращенцы, заманивавшие в свои сети бездомных сирот и юных красоток, по разным причинам сбежавших от своих родителей. Главная роль в обработке неокрепшей психики доверчивых жертв отводилась супруге; этой змее почти во всех случаях удавалось под разными предлогами затащить бедняг в свой зловещий двухэтажный дом в пригороде, в подвале которого девушек ждали немыслимые истязания, принудительные оргии и мучительная смерть как финальная точка мерзкого шабаша. Не каждая пытка нацистами в концлагерях Третьего Рейха или японскими «врачами» Отряда-731 могла бы похвастаться столь чудовищной изобретательностью. На участке дома этой парочки полицейские нашли останки четырнадцати тел, из которых идентифицировали только девять. По утверждениям самих извергов, еще два трупа были закопаны в окружном лесу. Что-то пошло не так во время объезда супругами-душителями на синем «жуке» по загородным дорогам в поисках жертв, и девушек убили на месте, чтобы не оставлять свидетелей: одну из-за вспыхнувших подозрений, другую – по причине ожесточенного сопротивления. Благодаря успешному расследованию Даггерта супругов-душителей поймали, упекли за решетку, и под давлением прямых и неопровержимых улик обоим грозила смертная казнь. Однако в 1972-м был введен мораторий. Ситуацию разрешил новый закон 1973 года, по которому за ряд тяжких преступлений все-таки полагалось лишение жизни, и сладкую парочку удушили в газовой камере окружной тюрьмы на мысе Сан-Квентин в штате Калифорния, благо суд еще продолжался во время законодательных изменений. Их казнили с интервалом в несколько месяцев. Никакой переписки между супругами не велось, хотя это не возбранялось. Просто во время суда каждый тянул одеяло на себя и пытался перевалить вину на подельника – в итоге жалкие убийцы люто посрались.
Иногда Даггерт спрашивал себя, какое наказание должно настигать таких преступников: электрический стул, виселица, смертельный укол?.. Или пожизненное заключение, гарантированное в случае присуждения двухсот или трехсот лет отбывания в тюрьме округа или штата? Вот только жертвам, в отличие от их палачей, никаких шансов на жизнь не предоставили. Для чего все эти глупые сроки? Недавно одного нью-йоркского убийцу собственных родителей, брата и трех сестер приговорили к шести срокам по двадцать пять лет за каждого члена семьи…
Но ведь и казнь не панацея. Скольких человек судебные ошибки отправили на тот свет? Невиновные люди, подвергшиеся аду на земле вместе с их несчастными близкими. Все они пострадали из-за системы, пока настоящая правда не всплыла на поверхность спустя годы. А сколько правды так и утонуло на дне бюрократического океана, сгинуло в секретных документах несовершенной Фемиды, всеми силами покрывающей собственные ошибки, этого никто и никогда не узнает. Они умеют прятать концы в воду, а поговорка о том, что все тайное рано или поздно становится явным – не более чем людское самоутешение.
– К черту философию, – он вслух прервал поток ненужных сейчас умозаключений и опять сконцентрировался на убийствах, сопоставляя материалы первого дела с подробностями нового преступления.
– Философию? – удивленно переспросил Флинн, поравнявшись с детективом, но тот ничего не ответил, еще глубже погрузившись в собственные мысли.
Этот тип тщательно готовится, продолжал Даггерт. У него свой неповторимый, даже неотразимый и качественный почерк. Не просто неповторимый, а он им восхищается! Один только вопрос: это восхищение процессом или результатом своей работы? Вполне может быть и то, и другое. Любой человек, делающий вещи «красиво» и вкладывающий в них душу, восхищается своим конечным творением… даже если сам процесс кажется ему важнее.
Он использует забытые Богом и муниципалитетом окраины – опустевшие уголки земной преисподней из городских легенд, покинутые даже бесами… изучает их, словно под микроскопом, исследует местность, выискивает пути отхода, проверяет округу на наличие возможных свидетелей… А затем находит будущую жертву, следит за ней, наблюдает, скрупулезно планируя задуманное, и в час «Х» осуществляет свой дьявольский ритуал, как выразился Лэнс, после чего доставляет их по «назначению». Он больной – очевидно. Но что это даст расследованию? Они ведь все больные – здоровый человек на такое не способен.
Борьбы и сексуального контакта не было. Почему? Он просто не может, потому что импотент, и таким образом отрывается на несчастных женщинах из-за своей неполноценности? Не факт, но тоже – версия. А возможно, сексуальный аспект вообще не играет роли. То, как он с ними обращается, нельзя назвать словом «отрывается», скорее – «заботится». Хотя, одно другому не помеха.
И что еще за посмертный грим нам тут явили, жуткий маскарад с непонятными целями? Я больше чем уверен, что все это имеет для убийцы сакральное значение. Именно сакральное – какая удачная формулировка. Сказать проще, так он воплощает свой фетиш, это его двигатель, стимул, мотивация. Отдушина, наконец.
Убийца оставляет жертву на рельсах уже второй раз. Заброшенный тоннель… здание фабрики… и неизменно на рельсах. Что он хочет этим сказать? Они всегда хотят нам сказать что-то своими убийствами. Это своего рода обращение, диалог с внешним миром его внутреннего зверя. Даже если оба места, которые он выбрал, имеют железнодорожную колею, можно было оставить тела просто на земле, но он так не сделал. Совпадение? Я так не думаю. В этом есть определенный смысл, который известен пока только самому убийце.
Куда и как он их заманивает? Приглашает к себе? Если так, то нужно понять, почему они с легкостью соглашаются идти в его чертово логово. Стоп. Откуда такая уверенность, что они даются в руки палача с легкостью? Что ж, по крайне мере физически они не сопротивляются. А если он приходит к ним сам? Значит, женщины спокойно впускают к себе своего же душителя, доверяют ему… Выходит, жертвы были знакомы с убийцей до совершения им преступления, и, возможно, продолжительное время. Интересно, он пользуется успехом у женщин, как пользовался Тед Банди2, или здесь нечто иное? Нет, в этом случае почерк совсем другой. Банди не обожествлял своих жертв – только показуху перед ними крутил и уж тем более не относился трепетно к их мертвым телам. Напротив, эта сволочь не гнушалась некрофилии и прочего свинства. Он был крайне небрежен и туп, вопреки его разрекламированному газетами интеллекту, а наш убийца – эстет, он тихий, неприметный, осторожный… Осторожность – признак высокой организации ума и инстинктов, по крайне мере для той работы, которую он выполняет.
Кто он? Сколько ему лет? Какого он роста и комплекции? Он местный? Или это вообще она? Все может быть…
Нескончаемые предположения, словно рой назойливых пчел вихрем крутились в загруженной голове детектива. Вопросов появлялось больше, чем находилось ответов. И только в вероятности новых убийств у Даггерта не было ни малейших сомнений.
Жертвой, которую офицеры осматривали несколько минут назад, была Трейси Палмер, симпатичная женщина двадцати восьми лет. Ее оставили в черном мешке для трупов поперек шпал, аккуратно положив вдоль рельсов. Как и в случае с первым убийством все детали подготовки трупа совпадали с мельчайшей точностью, не считая способа фиксации челюстей. Обе жертвы при жизни не были похожи, но после манипуляций с гримом, волосами и одеждой стали выглядеть практически как две капли воды. Сделать такое – искусство, требующее мастерского навыка и чрезвычайной филигранности, хорошо понимал Даггерт.
– Он захочет еще одну «Фарфоровую Куклу».
– «Фарфоровую Куклу»? – вопрос Флинна повис в напряженном воздухе без внимания.
Кабинет начальника отдела по расследованию серийных убийств полицейского департамента округа Риверсайд.
– Дело Кэрри Уайт. – Ремс положил на стол перед двумя сидящими напротив офицерами папку с делом об убийстве женщины.
Он достал сигару из фирменной коробки, подаренной шефом полиции на шестидесятилетие, и с удовольствием закурил. Наполовину приоткрытая за спиной форточка впускала легкий сентябрьский ветерок, дробя и разнося сгустки дыма по кабинету.
– Расследованием занимался Стивенсон… – Даггерт вопросительно посмотрел на Ремса, отмахнувшись от налетевших на него клубов. – О трупе сообщил какой-то бездомный. Некий таинственный незнакомец вручил ему вознаграждение, велел позвонить в полицию и заявить о находке… – блеснул он скудными знаниями, почерпнутыми из разговоров.
– Незнакомца, конечно, тот бродяга не разглядел, потому что было темно, – иронично добавил Флинн.
– Да, об этом убийстве здесь знают все. Слишком оно странное. Напомню, труп обнаружили семь месяцев назад в одном из заброшенных тоннелей. Место безлюдное, в радиусе пары миль ни души, свидетелей также не отыскалось. Убийца оставил тело поперек шпал в мешке для трупов.
– При этом о теле он позаботился, словно о божестве. – Даггерт взял папку со стола, положил ее на правое колено и прижал сверху ладонью, не торопясь заглянуть внутрь. – Сегодня на месте я сразу понял, почему вызвали нас.
– Потому что это серия, – закончил его мысль Флинн.
– Догадайтесь с трех раз, кто сообщил в полицию? – Ремс взмахнул рукой.
Офицеры переглянулись.
– В том-то и дело, – начальник отдела подтвердил их догадку.
– Надеюсь, не тот же самый бездомный? – пошутил детектив.
– Это было бы явным издевательством над полицией со стороны преступника и попыткой нас дискредитировать. – Флинн закинул ногу на ногу.
– К счастью, это не он, – Ремс развеял деланные опасения молодого помощника, – а другой нищий из противоположной части города. Однако легче от этого не становится.
– Слишком много всего повторяется, – сказал Даггерт. – И этот бомж, наверное, тоже не видел лица предполагаемого убийцы…
– И у следствия не будет никакого фоторобота, – грустно заключил Флинн.
– Проклятые алкаши даже рост и комплекцию толком не описали. Первый тогда утверждал, что незнакомец худощавый и высокий, а этот говорит, что среднего роста и плотный. – Ремс беспомощно развел руками.
– Может, убийца имеет сообщника, – подкинул Даггерт навскидку.
Начальник отправил офицеров на место преступления, как только получил известие от Стивенсона, который выехал туда первым. Увидев труп, тот сразу запросил Даггерта и Флинна, затем вернулся в свой кабинет, чтобы достать для Ремса дело первой жертвы и высказать свои соображения.
– Оба трупа теперь на вас. – Очередной клуб сигарного дыма покрыл засмоленный потолок.
– Новый закрученный «сериал», – вздохнул Флинн.
– Скверное кино. – Начальник затянулся слишком сильно и откашлял в пространство еще две порции смога. – Мы имеем дело не просто с серийными убийствами. У нас тут целый маскарад, черт бы его побрал.
Ремс высоко поднял брови и словил на мгновение стоп-кадр с нелепым выражением лица. Затем он встал из-за стола, подошел к окну и раздвинул металлические жалюзи, шпионски посмотрев на доставленного утром бездомного: тот сидел в одиночестве на скамейке ожидания, а проходившие мимо полицейские воротили носы, обходя смущенного бродягу стороной.
– Не забудьте еще раз допросить этого бедолагу, он ждет вас снаружи. Желательно в противогазах, если не хотите подохнуть раньше времени прямо в департаменте на глазах у изумленной публики.
Офицеры кинули беглые взгляды на окно, пока Ремс возвращался к столу.
– Маскарад – очень подходящее слово. – Детектив открыл папку с делом, пролистал несколько страниц и перешел к фотографиям. Он достал снимок жертвы крупным планом и внимательно присмотрелся: едва заметная улыбка застыла на гладком лице, неестественном, без единой морщинки, напоминавшем скорее лицо куклы, нежели человека; светлые до плеч волосы отдавали шелковым блеском и выглядели безупречно причесанными; каждую деталь посмертного грима прорисовали с тщательной педантичностью. С фотографии на него смотрела «та же» женщина, которую он видел пару часов назад в заброшенном фабричном депо, при том что это были разные личности. На втором снимке, без грима и прочих манипуляций, она выглядела другим человеком. В деле также имелась фотокопия имени жертвы в виде наклеенных на белый лист черных букв, вырезанных, как указывалось, из бумаги для детских поделок и расположенных неравномерно:
КЭРРИ УАЙТ
– Дела нужно объединить и поймать мерзавца как можно скорее, пока нам на хвост не сели федералы, – подытожил Ремс. – И без них придется держать отчет перед полицией штата – а эти проклятые зануды уже точат свои длинные носы, чтобы сунуть их поглубже в наш зад. Лишняя шумиха с проверками тут ни к чему.
– На этом все? – Даггерт ожидал более детального пояснения. – Мы имеем странности не только с их лицами, которые невероятно похожи между собой… Женщины одеты в одинаковые сарафаны, даже рисунок повторяется… На теле сегодняшней жертвы обнаружены следы от двух инъекций…
– Инъекций… инъекций… – раздраженным эхом повторил Ремс. – Я не удивлен.
– Двух инъекций, – уточнил Флинн.
– Стивенсон выехал из дома на место обнаружения тела сразу, как получил сообщение. Он быстро вернулся, поскольку стало очевидным, что убийство не одиночное, – объяснил начальник отдела.
– Мы были удивлены, что он нас не дождался, – детектив поправил рукава плаща.
– С его выходками я разберусь сам. Стивенсон готовит сейчас отчет и ждет вас для передачи дела и консультаций. Вспомни свое прошлое расследование: пока ты спал до обеда, полиция работала! – неожиданно вспыхнул Ремс. – Мы не могли найти тебя несколько часов, и труп пришлось забирать без твоего осмотра!
Ремс тщетно пытался завиноватить Даггерта, задним числом понимая, что это бесполезно. Детектив не знал угрызений совести и часто поступал наперекор правилам, из-за чего окружающим приходилось с ним нелегко. При этом он оставался профессионалом высокого уровня и с ним считались. Что касается независимости, то данная неискоренимая черта его характера всегда вызывала уважение, в том числе у завистников, которые не могли себе этого позволить. Ремс не был из их числа и относился к Даггерту с теплотой (и это было взаимно), порой даже по-отечески. Его подопечный раскрывал сложные дела, иногда помогая в этом другим коллегам, и начальству приходилось закрывать глаза на частые опоздания, грубоватое общение и самовольность в некоторых служебных вопросах.
– Какого черта? – сдался отходчивый Ремс. – Зачем тебе дома телефон, если ты никогда не берешь трубку? У тебя даже звонок в квартире не работает.
– На моем телефоне постоянно западают кнопки. Дисковый был лучше. Со звонком та же беда, поэтому я обрезал на хрен провода. И слава богу: у него была отвратительная мелодия, словно по мне звонил колокол в башне замка Дракулы. Пусть лучше стучат в дверь, лишь бы не ногами.
– Боже… – Ремс хлопнул себя по лбу рукой, в которой держал сигару, и толстый слой пепла упал на пол.
– Меня это устраивает, – издевательски улыбнулся Даггерт. – К тому же, ту серию преступлений я все-таки раскрыл, и мой затяжной сон до обеда никак этому не помешал.
– За полгода две жертвы в пределах одного округа, – посетовал начальник, вернувшись к делам об убитых женщинах.
О проекте
О подписке