Андрею поначалу пришлось нелегко – его Снегурочка никак не могла оттаять. Место колючего ежика, жившего в любимой многие годы, не спешил занять пушистый котенок. «Все плохое осталось в прошлом. Верь мне», – из раза в раз повторял он до тех пор, пока жена не приняла эту простую истину в качестве аксиомы. С тех пор Маша царила и парила, осознав смысл, казалось бы, простого словосочетания: счастливая женщина. В нем оказалось столько изумительных оттенков! Нет, жизнь ее не стала безоблачной сказкой. Так не бывает, да и не должно быть. Как во всякой семье, у них с Андреем были размолвки и трещинки, но за всеми ними стояли любовь и желание понять дорогого для тебя человека. Рядом с мужем было тепло и уютно, а главное – надежно. Редкие мгновения недомолвок напоминали капли дождя, который собрался, но так и не случился. Они испарялись при первых же лучах солнца. В доме Тополевских установилась теплая и ясная погода. Впрочем, нет. Погодные явления отличаются непостоянством. В их новом доме полностью сменился климат! В нем ожил и стал меняться к лучшему сын. Миша больше не напоминал затравленного зверька, он расправил плечи и научился доверять людям. Изменились даже его взгляд и походка, появились внутренняя сила и уверенность. Саму Машу стало неудержимо тянуть домой. И никакие друзья и даже самое ответственное задание были не в состоянии нарушить этот волшебный магнетизм. На четвертом десятке лет она, наконец, безоговорочно приняла незыблемость постулата «Мой дом – моя крепость». Словно, нашелся вдруг забытый пазл, и все сложилось. Замужество изменило ее, и эти изменения нравились, прежде всего, самой женщине. Логическим завершением нового жизненного витка стала успешная работа. Все вместе это называлось простым человеческим счастьем. Чего еще ей оставалось желать?! Маша была благодарна Андрею и в ответ дарила ему всю свою нерастраченную любовь. «Была женщиной-работой стала женщиной-заботой», – шутила она. И молила лишь о том, чтобы с любимым ничего не случилось…

Глава седьмая

Машина за Машей и Никитой прибыла к гостинице вовремя. Погрузив аппаратуру, они отправились на съемки. Проезжая мимо одной из высоток, журналистка кивнула: «А вот моя армейская телестудия». «Как же тебя, мать, под ружье занесло?» – «От голода спасалась». Тон собеседницы был настолько серьезен, что у Никиты пропало желание острить. На глазах Маши навернулись слезы.

…Тесная монтажная комната местной телестудии напоминала пункт видеопроката. Самодельные стеллажи в потолок были заполнены пестрыми рядами кассет. Оператор, не сходя с места, легко мог дотянуться до любого из материалов. В тот день они с Машей отсматривали отснятые утром кадры. Над входом взорвался колокольчик.

– Кого там несет?! Написано же: «Идет запись», – возмутился Сергей, направляясь к двери.

В студию буквально вломился довольно-таки смазливый майор и, демонстративно обойдя его, уверенно вырулил на центр комнаты.

– Мария Андреевна, здравствуйте.

– Простите, не припоминаю…

– Не утруждайте себя, мы пока не представлены, – офицер бесцеремонно поцеловал ей руку. – Это ваше лицо с недавних пор известно каждому школьнику, а мы – работники невидимого фронта. Нам публичность ни к чему, – загадочно улыбнулся он.

– Простите, чем обязана?

– Обязательствами мы пока не связаны, но с этого момента, надеюсь, будем работать бок о бок. Разрешите представиться, – гость заправски щелкнул каблуками, – майор Октябрьский.

– Достаточно революционная фамилия.

– И ситуация, – не растерялся весельчак.

– Неужели вы новый руководитель нашей программы?

– Скорее литературный редактор.

– О, да мы коллеги? – с вызовом поинтересовалась Маша.

– В каком-то смысле да, хотя я на филфаке не учился, – проявил осведомленность мужчина. – И столь легкого слога пока не приобрел.

– Не скромничайте – это не ваш стиль. Как вас величать?

– Игорь Викторович, с вашего позволения.

– А если я не позволю, позывные изменятся?

– О, ваш острый ум и впрямь отточен.

– Это кто же столь лестно меня охарактеризовал? Или это военная тайна? – понимая, что лучше промолчать, не удержалась Маша.

На губах Октябрьского играла легкая усмешка. Он подметил заминку журналистки и решил взять инициативу в свои руки:

– Не стоит обострять обстановку. С сегодняшнего дня тексты будущих сюжетов рекомендую согласовывать со мной.

– Чем же обусловлен интерес к моей скромной персоне?

– Дело вовсе не в вас. Так сказать, насущная потребность, – пошел в атаку гость. – Новые материалы уже готовы?

– Завтра… к обеду. Скажите, это цензура?

– Скорее государственная необходимость. Думаю, мы сработаемся. Договорились?

– Надеюсь, вы договорились с моим руководством.

– А зачем? Разве мы не можем решить вопрос полюбовно? – хитро прищурился майор. – В порядке дружеской взаимопомощи.

– Дружба дружбой, а субординацию пока никто не отменял, – воспротивилась журналистка, снимая телефонную трубку. – Как человек военный, я обязана доложить по команде…

– Как человек военный, по Уставу вы обязаны выполнять приказы начальника …по воинскому званию, – с металлом в голосе заметил Октябрьский, буквально вырвав трубку из рук строптивой визави. – Полагаюсь на ваше благоразумие.

Маша выразительно промолчала. Офицер нахмурился.

– Позвольте откланяться? – лилейно произнес он.

– Прощайте, – на всякий случай женщина спрятала руку за спину, не оставляя шансов для финального поцелуя.

Заметив ее жест, гость отвел глаза, пытаясь скрыть улыбку.

– До свидания, любезная Мария Андреевна. До скорого свидания, смею заверить вас, – склонил он голову в легком поклоне и иронично заметил: – Надеюсь, мы подружимся.

Визитер бесшумно удалился, а Маша продолжала растерянно смотреть ему вслед. Столкнувшись у лифта с курящим Сергеем, Октябрьский сделал вид, что не замечает его. Оператора подобная бесцеремонность только рассмешила. Он намеренно заслонил спиной кнопку вызова. Майор недовольно сдвинул брови, безмолвно протянул вперед ладонь, пытаясь дотянуться до панели, но, видя несговорчивость курильщика, гордо проследовал к запасной лестнице.

Вернувшись в студию, Сергей застал Машу в прострации.

– Что это было? – не могла прийти в себя она.

– Увы, не сон. По всему видно, товарищ – из конторы. Когда мы монтировали оборудование, их здесь было немеряно, насмотрелся.

– Думаете, нас пишут?

– Вот это вряд ли. Мой прежний шеф сам был из органов и, без сомнения, проверил все углы. При прослушке тексты не просят. Вы ведь их начитываете вслух. Чего проще писать нас, не светясь?

– Тогда что ему нужно?

– Наверное, сами материалы. Или ваша сговорчивость.

– Неужели это приглашение к сотрудничеству?

– Не моего ума дело, – открестился Сергей и честно признался: – Работу свою я люблю, и терять ее не намерен. И вообще, человек я сугубо гражданский и вникать в эти шпионские страсти мне бы не хотелось …

– Вам легче, – Маша села и ойкнула. – Сережа, а ведь текст все же пропал! Бумаги лежали прямо на столе и исчезли!

– Спокойно, Марья Андреевна, – оператор хитро улыбнулся и извлек из выдвижного ящика стопку листов. – Мне показалось, что будет лучше, если я уберу их подальше от чужих глаз и загребущих рук. Тем более вы заверили, что текст будет готов только к завтрашнему обеду.

– Сережа, вы умница! Надо доложить руководству.

– Как я понял, у нас перерыв? Могу подбросить вас до КПП.

– Я сейчас кое-кому позвоню, и машину пропустят прямо к штабу, – раззадорилась Маша, снимая телефонную трубку.

– «Семен Семенович»! – оживленно процитировал Сергей, нажимая на рычаг. – Не стоит.

– Почему?

– Не исключено, что телефонного «жучка» нам все же подсадили. Зачем же недругам знать, что вы запаниковали?

Маша схватила плащ и бросилась к выходу.

– Семен Семенович! – рассмеялся ей вслед напарник.

– Что опять не так? – испугалась женщина, оглядываясь.

– А материалы? – оператор протянул ей текст и видеокассету. – Не исключено, что в наше отсутствие студию снова захотят посетить…

Спустя четверть часа Маша вбежала в штаб космодрома и столкнулась со своим непосредственным начальником полковником Онищенко. Тот в удивлении замер и привычным фальцетом уточнил, почему она не в студии. Маша попыталась рассказать про непредвиденные обстоятельства, но шеф замахал руками и потребовал, чтобы завтра утром пленка лежала у него на столе. «Мне необходимо уточнить кое-какие детали». – «Это к заму по науке!»

В приемной с надписью «Полковник Тополевский А.В.» был слышен телефонный разговор хозяина. Маша заметно нервничала. Она то тянулась к ручке двери, чтобы постучаться, то прятала руку за спину и косилась на зеркало. Вглядываясь в свое отражение, журналистка приложила ладони к пылающему от волнения лицу. Проведя пальцем по массивной резной раме, она немного успокоилась. Спустя мгновение собралась с духом и вошла в кабинет. Тополевский, видя на пороге редкую гостью, приятно удивился. По его лицу едва уловимой тенью скользнула радость. От смущения Маша этого не заметила и еще больше покраснела. Полковник галантно встал и жестом пригласил ее войти:

– Какими судьбами, Мария Андреевна? Вы у нас дама самодостаточная, просто так не заглядываете. Что вас привело?

– Неловко отрывать вас от срочных дел, но мне срочно требуется консультация, – Маша протянула текст и присела.

Их взгляды встретились. Оба как по команде опустили глаза. Он – в документы, она – на свои руки. Повисла незначительная пауза. Щеки женщины запылали с новой силой. Чтобы разрядить обстановку, Маша хотела задать вопрос. Андрей опередил ее долей секунды.

– Вы что-то хотели сказать?

– Майор Октябрьский настаивает, чтобы я показывала ему тексты и видеоряд еще до выхода передачи в эфир.

Во взгляде Андрея скользнула улыбка:

– Неужели вербовал?

– Андрей Васильевич, я серьезно! Посоветуйте, что делать? Это же сотрудник особого отдела. С ним потом проблем не оберешься. Если решено контролировать работу космодрома, начальство в курсе?

Тополевский с интересом изучал гостью, пытаясь скрыть явную симпатию. От волнения она теребила носовой платок.

– А не выпить ли нам чая? – с улыбкой заговорщика предложил вдруг он. – Зарубежные коллеги угостили меня какой-то ароматной новинкой. «Ни с чем несравнимый вкус!»

– Не боитесь, что подсыпали яд кураре?

– Нет, не боюсь.

– Почему? – по-детски непосредственно удивилась Маша.

– Испытал на них же, – улыбнулся одними глазами Андрей.

– И как?

– Пока все живы-здоровы и, судя по вашему недавнему интервью, – в здравом уме.

– Это главное.

– Что? Ум? – посмотрел на собеседницу офицер.

– Да. Не вас ли называют мозговым центром космодрома?

– Кто называет? – стал серьезным полковник. – Мозговой центр у нас один – командир. А мы ему лишь помогаем.

– Понятно… – разочарованно протянула дама. – Армейский принцип единоначалия в действии: «Кто, скажи мне, всех умнее, всех румяней и белее…»

– А вот внешность командира обсуждать не стоит, – Тополевский перевел взгляд на фотографию начальника – тот был ярко выраженным «альбиносом».

– Очень нужно… – обиделась Маша. – Важны и ум, и доброта.

– Вот и славно, – миролюбиво заметил хозяин кабинета и подвинул ей блюдце с сухариками. – Перейдем к делу. Думаю, пасовать перед Октябрьским не стоит. Может, вы ему просто нравитесь, и он ищет повод обратить на себя внимание? Предположим, ваша вербовка сугубо личная инициатива майора. Вполне возможно, он проявляет излишнее служебное рвение. К слову, руководство не всегда в курсе его начинаний. Я расскажу вам о нашей первой совместной работе с участием иностранных специалистов. После этого многие ваши вопросы отпадут сами собой.

– Буду вам благодарна, – согласилась Маша.

Ей давно не терпелось побеседовать в неформальной обстановке с человеком, который вызывал в ней чувство глубокой симпатии и о котором на космодроме, как это ни странно, в отличие от других замов не ходило дурных слухов.

– Я, кстати, давно хотела поинтересоваться, почему именно вы, зам по науке, занимаетесь организацией работ с иностранцами. Разве эти задачи по вашему столу?

– Как утверждает командир, у меня на лице написано, что я – простофиля. Потому мне поручают дела, от которых другие отказываются, не видя в них своей выгоды, – полковник усмехнулся, заметив, как от подобной откровенности глаза Маши заметно округлились. – А если серьезно, это сложилось исторически. Видимо, руководство убедилось, что я умею хранить военную тайну, – пошутил он. – Тогдашние коллеги Октябрьского бдительно охраняли государственные секреты, но с началом «перестройки» военные объекты были открыты для посещения иностранных специалистов. Нашим контрразведчикам пришлось менять тактику и в таких условиях работать бок о бок с испытателями…

– И? – с интересом замерла Маша.

– Работа закипела. Подготовка к первому визиту иностранцев заняла почти два месяца. За это время в авральном режиме была отремонтирована гостиница, подготовлены кафе и специальный транспорт, обустроено отдельное рабочее место в МИКе. Замечу, главенствующую роль в этом процессе отвели себе специалисты известных органов. С ними согласовывались абсолютно все вопросы, от конкретного номера, где будет поселен каждый из прибывающих иностранцев, до распорядка дня и маршрутов их передвижений. Это была рутинная, отнимающая уйму времени и нервов работа, которая командиру быстро надоела. Он решил поручить ее одному из своих замов. Выбор пал на меня.

– И кто же стал первооткрывателями космодрома?

– Французы. Признаться, довольно занимательная история.

…Весенним, но еще снежным утром на военный аэродром космодрома прибыли три француза. Точнее, двое мужчин и одна дама. Копна рыжих вьющихся волос девушки напоминала прическу недавнего лидера американских борцов за свободу Анджелы Дэвис. Группу иностранцев сопровождали не менее двух десятков россиян. Восхищенно оглядываясь, зарубежная троица с шумом погрузилась в автобус и эмоционально комментировала вид за окном. Уставший от перелета и их гвалта гид долгую и восторженную тираду гостей перевел весьма лаконично: «Радуются изобилию снега». Подъехав к гостинице, французы обратили внимание на асфальт, который в радиусе десяти метров от здания сиял девственной чистотой. На лицах гостей появилось недоумение. Переводчик невозмутимо прокомментировал:

– Интересуются, зачем изуродовали красоту?

– В каком смысле? – напрягся Октябрьский.

Одетый в броское пальто с чужого плеча, он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Гостям больше нравится, когда снег, – пояснил гид.

– Твою мать! – выпалил кто-то сзади. – Весь гарнизон неделю корячился с ломами и лопатами, убирая гребаный лед, и – на тебе!

– Так и перевести? – флегматично уточнил переводчик.

Октябрьский обернулся к болтуну, недовольно сверкнул глазами и как ни в чем не бывало сдержанно пояснил:

– Переведите: снег убрали с целью обеспечения наилучших условий для успешной реализации проекта.

– А каким образом это связано? – не понял гид, но перевел.

Французы в недоумении переглянулись. Октябрьский любезно улыбнулся в ответ:

– Спросите, есть ли у гостей какие-либо пожелания?

Переводчик перебросился с иностранцами парой фраз и сообщил:

– Просят больше не убирать снег.

– А по существу?

– Хотели бы связаться с родной Тулузой.

– Пусть пока расселяются, а мы подумаем, как решить эту проблему, – пришел на выручку Тополевский и попросил офицера особого отдела помочь гостям разместиться.

– Между прочим, Москва установила запрет на связь, – важно шепнул Игорь, когда иностранцы отправились за вещами.

– Сказать «нет» проще всего. Давайте подумаем, стоит ли обострять обстановку и лишать гостей надежды?

Первый рабочий день визита начался для Октябрьского неудачно. Осматривая перед прибытием иностранцев зал МИКа, старший лейтенант поскользнулся на свежевымытом полу, сильно ударившись «пятой точкой» и измазав при этом локоть светлого пиджака. Вдобавок ко всему, в момент, когда гости входили в зал, Игорь от волнения выронил из рук пухлую папку. Французы застали его практически на четвереньках, собирающего разлетевшиеся в разные стороны бумаги. Впрочем, они даже не обратили внимания на суетливого человека под ногами, а побледневший от досады офицер едва сдерживал слезы и проклинал свою неуклюжесть.

Зарубежные коллеги с неунывающими улыбками на открытых лицах поздоровались с присутствующими, подошли к своим ящикам и стали бережно распаковывать содержимое. Активно переговариваясь, они весело шутили. Весь незамысловатый процесс работы занял не более часа. «Распаковка оборудования завершена. Все в наличии и в работоспособном состоянии, – сообщил Андрею гид. – Гости просят разрешения сфотографироваться вместе с вами на память». «Нет возражений», – согласился полковник. Иностранцы в радостном возбуждении разместились на фоне родного прибора и замерли с сосредоточенно-серьезными лицами. Сделав несколько кадров, они что-то объяснили переводчику.

– Наши друзья готовы к отъезду, – коротко сообщил тот.

– Уточните, в котором часу их ждать после обеда? – деловым тоном поинтересовался Октябрьский.

Гид отошел, но очень быстро вернулся:

– На сегодняшний день программа завершена. Испытания прибора запланированы на завтра.

– Не понял! Как так завершена? Что это за порядки?

– Молодцы, что управились, – разрядил обстановку Тополевский и жестом пригласил иностранных коллег в автобус. – Постарайтесь следить за своими эмоциями, Игорь Викторович, – холодно посоветовал он на ходу особисту и вежливо уточнил: – Пожалуйста, напомните мне вашу основную задачу?

– Обеспечить безопасность…

– Вот и обеспечивайте то, что предписано! А все технические вопросы доверьте решать специалистам.

– А чем мы гостей занимать будем? Они улетают только через три дня. Не могу же я все время держать их в гостинице.

– Покажите им наш город, музей, окрестности. Не мне вас учить.

– Но этого нет в программе пребывания. Там только работы с оборудованием, но они на сегодня уже закончились.

– В следующий раз составляйте более толковую программу.

Сопровождая гостей по городу, старлей испытал первый конфуз. Видя пустые полки продовольственных магазинов, для красоты украшенные гроздями рябины, иностранцы в недоумении поинтересовались, как продаются ягоды, на вес или поштучно. Игорь смутился, не зная, что ответить, а потому пропустил мимо ушей комментарий гида. Прогуливаясь позже по универмагу, Октябрьский сгорал от любопытства, за какой надобностью гости, весело переглядываясь и загадочно перешептываясь, десятками скупали залежавшиеся баночки вазелина. Зачем он им понадобился, офицер не знал, а спросить не решился. И весь вечер переживал, как отразить сложившуюся ситуацию в отчете.

На второй день французы приступили к испытаниям летного комплекта прибора. Лица их светились особой значимостью. Торжественно включив аппаратуру, иностранцы визуально убедились, что контрольный транспарант загорелся, и восторженно захлопали в ладоши. Минут через десять, выключив прибор, они снова сфотографировались на память. Перехватив переводчика, Октябрьский хмуро предположил:

– Неужели и на сегодня все?

– Вы угадали! – торжественно объявил гид.

– Ну и организация труда, – злорадно прошипел особист.

Третий день работы был посвящен упаковке ящиков и традиционному фотографированию участников.