Пролог

Вторник, 7 марта 1978 года. Вечер

Москва, улица Малая Бронная

Солнце село, но сумерки не сгущались, набухая той пронзительной синевой, в которой город виделся полным неразгаданных таинств. Над крышами полыхали закатные знамёна, и в их победном сиянии тени сливались в потемки, пряча скучную явь за смутным покровом вечера.

– Даже свет не хочется зажигать, правда? – негромко проговорила Рита, подходя и легонько прижимаясь.

– Правда, – вытолкнул я, тиская девушку сильней.

Улыбка поневоле изломила мои губы. Вот, вроде бы ничего особенного не произошло – по-прежнему рассеянно гляжу за окно, но уже вдвоем – и это придает бездумному созерцанию глубочайший, едва ли не сакральный смысл.

– Тебя что-то тревожит? – шепнула Рита, щекоча ухо теплым дыханием.

– Да так… – кисло усмехнулся я. – Мировые проблемы.

– К столу! – гулко разнесся по коридору голос Светланки.

– Всегда готовы! – жизнерадостно отозвался Изя.

Я напряг слух. Сейчас тебе от Али ответка прилетит, юный пионер…

– Ой, ну ты как скажешь!

– А чё?

– Ой, да садись ты уже…

Хихикнув, Рита взглянула на меня.

– Пошли?

Я молча приобнял ее за талию, и повел в гостиную. Света с Тимошей накрыли большой овальный стол – опустили на камчатную скатерть пузатую супницу с бордово-янтарным борщом, разложили хлеб в фигурных вазочках, а на флангах отливало глянцем крепкое и крепленое.

Прозрачная насквозь, бутылка «Столичной» ничего не скрывала в своей грубой спиртной простоте. Затемненное стекло «Киндзмараули» как будто прятало кавказское солнце, растворенное в красном соке лоз, а вот коньяк «Армения» выставлял настой цвета крепкого чая напоказ, однако таил в себе нутряной жар и хмельное коварство.

– Тимоша, ты что будешь? – Дюха Жуков подался вперед, тщась услужить капризной подруге.

– Ну, не зна-аю… – затянула Зиночка.

– Коньячку, может?

– Нет, – Тимоша исполнила сценку из «Бриллиантовой руки»: – Только вино!

Я оглядел пришедших. Ряды редеют…

Юрка Сосницкий на службе, Наташа в командировке, Маша в роддоме. Женьку мы еле утащили оттуда – молодую жену положили на сохранение, ей еще дня три до срока. Ну, и чего там молодому мужу делать? Пускай лучше готовится стать отцом…

– Всем налили? – звонко спросила Света.

– Всем! – авторитетно подтвердил Изя.

Шевелёва глянула на меня, уловила кивок, и встала. Гости притихли, а Светлана, задумчиво покачав бокал с рубиновым содержимым, заговорила, невесело улыбаясь:

– Сегодня я особенно сильно чувствую себя взрослой. Раньше – помните? – мы собирались на дни рождения… потом свадьбы пошли… А теперь у нас – поминки. Сорок дней, как погиб Игорь Максимович. Мне очень жаль, что я мало знала Котова, совсем мало. Мы и встречались-то с ним пару раз, наверное, но теперь я прописана в его квартире, а здесь всё напоминает о нем – книги, картины, даже вот эта посуда… Земля ему пухом!

Изя простодушно потянулся бокалом, и Ефимова тут же прошипела негодующе:

– Не чокаясь!

Улыбнувшись безуспешности Алькиных воспитательных потуг, я поднес к губам рюмку. Коньячок припахивал изюмом. Не люблю терпкий, обжигающий вкус, но ощущать, как тепло стекает по пищеводу, грея и пьяня, приятно. А наваристый борщ на закуску… Что может быть лучше?

– Давай, я за тобой поухаживаю, – сказала Настя с ворчливой нежностью, и щедро наложила мне «борщецкого».

– Да куда ж ты мне столько! – всполошился я.

– Лопай, лопай, – заулыбалась сестричка.

Рита засмеялась, и притянула ее к себе. Обе стали шептаться и хихикать, делясь нескромными девичьими секретами, а Изя важно провозгласил:

– Мужики, покурим, может?

– Ой, тоже мне, куряка нашелся! – недовольно забурчала Аля.

– А чё? Да я ж не в себя, я так только, дым пускаю за компанию! – завилял Динавицер.

– Ой, да иди уж…

Натужно посмеиваясь, Жека направился к высоким дверям балкона. Дюха с Изей утопали за ним.

– Рит! – жалобно воззвала Тимоша. – И почему твой Миша не курит?

– Не любит! – ослепительно улыбнулась моя суженная. – Да, Миш?

– Угу… – отозвался я, делая вид, что всецело поглощен борщом. – Свет, а ты ничего не хочешь нам рассказать?

– Ох, забыла совсем! – всплеснула руками Шевелёва. Ее лицо на миг приняло виноватое выражение, но тут же изобразило деловитость, лишь на скулах розовели пятна смущения. – Я тут немного… м-м… поисследовала нашу благоприобретенную потенцию и… Короче говоря, та самая Сила, как ее называл Котов, или психодинамическое поле, как ее называю я, генерируется в мозге особым сростком нейронов, связанным с лобными долями, с гипоталамусом… Ну, тут еще изучать и изучать! Предположительно, у части людей с самого рождения вот тут, – пальцем Света коснулась лба, – возникают зачатки… м-м… назовем это метакортексом. Как правило, они «спят» до самой кончины индивида, но иногда, хоть и очень редко, активируются. При сильнейшем стрессе или под воздействием энергии мозга – вот, как у нас с вами, – оглянувшись на балкон, откуда доносились невнятные голоса, она заговорила быстрее. – Не пустим мальчиков в эгрегор, нам и одного хватает… В общем, выводы такие. Во-первых, мы все, кроме Насти, уже можем обойтись без Мишиной помощи. Во-вторых, получается, что он, когда с нами делился, расходовал слишком много Силы – и она резко убывала в нем. Сейчас Миша почти сравнялся с Ритой по своей метапсихической потенции…

– Ой, ну это же несправедливо! – взволновалась Альбина.

Я доел борщ и успокоительно улыбнулся Насте.

– Не волнуйся, поделюсь с тобой… Уж не настолько обессилел! Девчонки, да знал я, что деление – это вычитание. Но не причисляйте меня к раздавахам! Спасибо Котову, научил концентрировать энергию. Да, что-то я утратил, но это всё – мелочи! Вы главное поймите – собирая, пестуя эгрегор, я таки добился того, чего хотел. Девушки, подруженьки мои милые! – у меня это получилось не игриво, а очень даже прочувствованно. – Когда мы вместе, нам уже никто не страшен. Вы даже не представляете, на что способны! Я ослабел лишь для того, чтобы сила эгрегора выросла в разы! – и подпустил к губам улыбку: – На что только не пойдешь ради коллектива! И теперь для меня основное – ваше доверие, ваше сопереживание, общее понимание цели…

– Ой, да мы тебе и так верим! – воскликнула Ефимова.

А Тимоша, словно уловив исходившие от меня волны непокоя, спросила тревожно:

– Что-то случилось?

– Может случиться, – сдержанно ответил я, и усмехнулся неловко: – Вчера мне было видение… О том, что произойдет этим летом.

– Рассказывай! – велела Рита.

– Лучше не словами, – замялся я. – Соберемся попозже «хороводом», раскрою вам… хм… душу – сами увидите…

Грюкнула, задребезжала балконная дверь. Кто-то бубнил:

– Мальчик… Девочка… Какая разница?

– Лично я – за девочек! – выразил свое мнение Изя.

– Да пуркуа бы и нет? – вздохнул Зенков, раздергивая занавески. – Я ж не против… Скорей бы только!

Девушки, словно по команде, склонились над столом, перегорая от любопытства.

– Ой, ну скажи, скажи, что ты видел! – заныла Альбина, ерзая в нетерпении.

– Что будет? Что будет? – поддакнула Светлана в Машиной манере.

– Атомная война, – сухо обронил я, и сжал губы.

Глава 1.

Суббота, 11 марта. Утро

Москва, Комсомольская площадь

Всегда питал самые нежные чувства к Ярославскому вокзалу – для меня, в бытность дальневосточником, его высокие крыши в стиле а ля рюс доказывали, наглядно и зримо: «Ты в Москве!»

Шум, суета, гулкие голоса дикторов, крики носильщиков, басистые гудки не утомляли, а тонизировали.

Остановившись, я смотрел, как широкомордый тепловоз, бликуя прожекторами и пыхтя, доволок состав и замер. Волною прокатились лязги, скрипы, шипенья…

С неистребимым жестяным призвуком заговорил серебристый динамик:

– Поезд «Свердловск – Москва» прибыл на вторую платформу…

Пружинисто ступая, я выбрался к нужному вагону с точностью до секунды – Наташа Ивернева как раз показалась в дверях тамбура. Заозиралась беспокойно, увидела меня – и просияла.

«Ну, еще бы, – подумал я с почти родственной теплотой, – неделю шефа не видела…»

Девушка сошла на перрон с изяществом Плисецкой. Прильнула на секундочку, чмокнула по-приятельски, без наигрыша, но и не совсем в щечку. Хотя платонического поцелуя у Наташи и не выйдет – пока дотянется до моих губ, груди вдавятся, как два мячика. И, если в такой момент градус крови не скакнет, то одно из трех – вы или женщина, или особь с радужными наклонностями, или дерево.

– Привет! – воскликнула секретарша и зарделась, словно уловив потаенные мысли.

– Привет! – ответил я, касаясь вытянутых губок, и снова с удовольствием ловя упругое касание. – Давай свой чемодан…

Подхватив ручную кладь, я зашагал, поглядывая на спутницу.

– Как съездила?

– Удачно! – Наташа закинула ремень сумочки на плечо, легко переходя на деловитый тон.

У нее, вообще, здорово развита чувствительность, доходя до тончайших перепадов настроения. Ивернева всегда остановится вовремя, балансируя у опасной черты, но не позволяя себе переступить грань дозволенного. Наши с ней невинные игры на тему «Может ли мальчик дружить с девочкой?» – всего лишь приятное баловство.

– Модульные протезы уральцы запустили в серию, – докладывала Наташа. – Сейчас они маракуют над бионическими моделями – с датчиками, шестеренками и моторчиками, чтобы безрукий мог сам брать стакан или, там, кисть. Фронтовикам – без очереди. А косметические протезы, так те вообще! От живой конечности не отличишь! И с виду, и на ощупь. Нет, правда, молодцы! Ребятам обязательно надо помочь. Да, Миша?

– Да, Наташа, – улыбнулся я, выходя на площадь. Серый «Ижик» затесался в моторизованное стадо кургузых «Москвичей», но не слился с автотолпой, по-прежнему выделяясь нездешними формами.

– А Рита где? – Ивернева изящно плюхнулась на переднее сиденье, и заерзала, поправляя юбку.

– Упорно постигает науки! – я сел за руль, и повернул ключ. Стартер с пол оборота завел движок – тот сыто заурчал, как кот, налопавшийся сметаны. – Кстати, тебе тоже пора.

– Пора – что? – Наташа захлопала ресницами, притворяясь глупой очаровашкой.

– Постигать, – усмехнулся я. – В смысле, поступать. Пристроим тебя на вычтех, в МГУ по блату! Хотя ты и по уму пройдешь.

– Я подумаю, – пробормотала девушка, розовея.

– Не думать надо, – в моем голосе зазвучали наставительные нотки, – а готовиться! Учти: я с тебя не слезу.

– Да ты еще и не залезал на меня, – сладко улыбнулась Наташа. Милое коварство в ее глазах сменилось блеском удовольствия – теперь уже мои щеки изрядно потеплели.

– Договоришься, – буркнул я.

Вполне удовлетворенная маленькой победой, Ивернева мигом перевела стрелку разговора.

– Там от девчонок «е-мэйл» приходила… Или приходил? Как правильно? – защебетала секретарша. – В общем… Они рассказали, ты… как это… ванговал, да? – ее глаза голубели изощренной невинностью. – И что там, в будущем?

– Ничего хорошего, – вытолкнул шеф, избавляясь от неловкости. – Как бы тебе… Понимаешь… – я задумался. – Блин, не знаю, с чего начать! Да просто не любят на Западе, когда мы становимся сильнее. Боятся они! И конкуренции не хотят. Вот и гнобят по-всякому. Санкции вводят, эмбарго всякие, в конфликты втягивают… – моя мысль кружила вокруг да около, подбираясь к сути. – А мы, вон, как на Ближнем Востоке развернулись! Саудовцев в пустыню загнали, Багдад отжал у них нефтепромыслы, берберы шалят от гор Атласа до Нила, вот-вот в Иране полыхнет… Американцы сразу забеспокоились, уже два авианосца пригнали с охранением. «Энтерпрайз» в Аравийском море болтается, «Джон Кеннеди» – в Персидском заливе. А наши их сковывают! Там сейчас «Минск» дежурит, три ракетных крейсера, атомарины… Да чего тут рассказывать! Дай руку.

Наташа быстро протянула узкую ладошку, и я сжал тонкие девичьи пальцы. Отрешился от земного, сосредоточился…

…Советская группировка ВМФ могла выдать тридцать две ракеты в первом пуске, и шестнадцать – во втором. Это сильно нервировало штатовцев, атмосфера наэлектризовалась до того опасного предела, когда любой пустяк мог грянуть последним громом. А море стелилось необъятной лазурью, переливаясь на солнце, набрасывая колеблющуюся световую «сеточку» на необъятный серый борт «Минска». ТАВКР следовал полным ходом мимо АУГ вероятного противника – силуэт «Энтерпрайза» топорщился на краю небес малозаметной щербинкой, зато в полумиле от флагмана советской эскадры двигался параллельным курсом крейсер «Уэйнрайт». Вероятно, его кэп увлекся поиском атомной «Щуки», не подозревая, что субмарина скользит прямо у него под днищем, прячась в лиловой глуби.

Всё началось в лучезарном воздухе, тронутым горячим дыханием пустыни. К «Фантомам» и «Крусайдерам», вившимися над морем, советские моряки привыкли, отслеживая вражескую авиацию в условиях, приближенных к боевым. Когда над «Энтерпрайзом» зареяла мелкая мошка – противолодочный «Викинг», с палубы «Минска» поднялось звено «Як-38». Взлетев с короткого разбега, штурмовики просвистели над «Уэйнрайтом», неся убийственный спецбоеприпас – атомные бомбы РН-28.

Выполнял ли пилот «Викинга» приказ или допустил губительную оплошность, не ясно. С борта «Минска» только и видно было, как самолет качнулся, то ли роняя, то ли сбрасывая глубинную ядерную бомбу В57. Она канула в море, пробуждая десять килотонн скомканной энергии. Волны вздыбились горой бурлящей пены. И грянул гром…

Корпус атомарины «Сёмга» не выдержал удара. Взрыв сдул с «Минска» и «Уэйнрайта» антенны, креня корабли и ломая надстройки. Воздушной волной смело и «Викинга», и «Яки», а вот «Щука» приняла бой. Люки торпедных аппаратов, в гуле движков и блеске пузырей, покинули одиннадцатиметровые «Киты». Они, правда, несли не специальную БЧ, но и от полутонны тротила «Энтерпрайзу» достанется не хило.

Целое стадо «Китов» неслось в глубине, нашаривая завихрения воды – кильватерную струю, взбитую винтами, гидролокатор сканировал даже спустя часы после прохода корабля.

А наверху в это время разгоралось морское сражение. У фрегатов «Хепбёрн» и «Грей» с направляющих срывались ракето-торпеды «АСРОК», расходясь веером, вот только без толку – доставали они едва на девять километров, а «Щука» благополучно выгребала за тридцать кэмэ от АУГ.

БПК «Севастополь» и «Владивосток», втроем с крейсером «Грозный», обстреливали американцев «Базальтами» – ракеты взлетали в реве и грохоте, сбиваясь в стаи и распределяя цели. Одну из ПКР со спецзарядом сбили, зато другая нашла свою мишень – атомный крейсер «Лонг Бич» исчез в адском пламени распада.

А торпеды 65-76, ласково прозванные «Китами» за величину и мощь, уже заходили в корму «Энтерпрайза», не обращая внимания на поплавки буксируемых шумовых ловушек «Никси». В воду полетели противолодочные торпеды Мк.46, но было уже поздно. На перехват бросился крейсер «Фокс» – чудовищный взрыв переломил его пополам. Прикрыть авианосец не удалось – первый из «Китов» рванул под кормой «Энтерпрайза». Гигантский корабль сотрясся от киля до клотика. Еще одно смертельное ранение… И еще…

Поднятые самолеты кружили в воздухе бессмысленным роем, утратив свой улей – содрогаясь, авианосец кренился, роняя за борт «Орионы», не успевшие взлететь. Два или три «Базальта», пробившись сквозь заслон ПВО, вошли в палубу, как гвозди в трухлявую доску – и вскрыли ее, вывернули наизнанку, пряча распоротое нутро корабля за дымом и пламенем…

– …А Б-52 уже летели к нам через Северный полюс, и бомбоотсеки у них были полными, – сумрачно выговорил я, отпуская Наташину ладонь. – Ну, как тебе картинка?

Девушка рассеянно постучала пальчиками по губам.

– Ужас… – неугомонные пальцы взялись накручивать золотистые волосы. – Но как будто чего-то не хватает. Не знаю… Может, это мне одной так показалось? Твои мыслеобразы… ну, картинка эта – она немного… плоская, что ли. Как будто в кино, а не в жизни.

– Пожалуй… да, – согласился я. – Лично меня другое смутило. Ну, ладно. Допустим, летом… не дай бог, конечно… разразится «Аравийский кризис». И что? Ну, пусть даже сцепимся мы, напустим ядрёной копоти! И что, сразу ракеты спускать? Я видел, как откидываются крышки шахт, как оттуда прут «Минитмены», а из-под воды выскакивают «Поларисы»! Что – мир в труху, в пепел из-за чьей-то провокации? Ну-у, не знаю… Глупо как-то.

– Слушай… – осторожно проговорила Ивернева. – А, может, ты ошибся? – и заспешила: – Нет-нет, послушай! Мозг – очень сложная штука, и он нас частенько подводит. Да каждый может вспомнить, как он шел-шел в темноте, и было страшновато, и вдруг как померещится фигура чудища – вот-вот набросится! А утром смотришь – тьфу ты! Да это дерево! Или куст. Обман зрения! Мы же никогда, по сути, не видим того, что существует в реале, а лишь образ, созданный мозгом. Так и тут, с пророчествами. Обман ясновидения! Пришла информация из будущего, а мозг ее так исковеркал, так исказил, что впору бомбоубежище искать!

– Да мы и слышим не то, что есть, до нас доходят звуки, отфильтрованные мозгом, – с энтузиазмом подхватил я. – Наши «маленькие серые клеточки» работают до того ухищренно, что шум листвы легко смикшируют в крик о помощи!

И мы с Наташкой стали наперебой вспоминать забавные случаи, о которых со смехом вспоминаешь при свете дня, зато, когда они происходят в ночном мраке, поневоле оплываешь липким страхом. Мне до того понравилась гипотеза Иверневой, до того легко и просто снимала она вину и непосильную ношу ответственности, что я, воспарив душою, болтал без умолку. Не замечая даже, как Наташины губы раздвигаются все шире и шире, продавливая милые ямочки на щечках.

Не выдержав, девушка прыснула в ладонь, лукаво косясь на меня.

– Что? – не понял я, обрывая многоглаголание.

– Шеф, – хихикнула секретарша, – поедем, может?

Словно проснувшись, я глянул за ветровое стекло – там по-прежнему ракетировал к небу серый объем «Ленинграда». Людская толчея у вокзалов растекалась ручейками – кому в метро, кому в камеру хранения или к кассам, а кому – на мякоть сидений светло-оливковых «Волг» с шашечками.

– Заговорила меня совсем! – пробурчал я, особо не смущаясь.

Наташа шлепнула меня по плечу, изображая ласковую обиду, и пикап тронулся.

«Всё будет хорошо, – прыгало у меня в голове. – И даже лучше!»

Не помогало. Заковыристый вопрос висел, беспокоя, как красный сигнал «Выхода нет»: как же я смог увидеть будущее? «Сила» во мне держалась, но мало, чтобы ванговать.

Всё происходило так, как говорил Котов. Я и девчонок своих надурил слегка, утверждая, будто из-за них ослабел.

«Да куда там…»

Не знаю уж, в чем измерять энергию мозга (может, в мегафрейдах?), но ее «напряжение» падало всю осень и зиму, установившись накануне весны. Я даже из ридеров выбыл! Нет, я брал Ритины мысли, когда она тискалась рядом, но самому слать телепатемы силенок не хватало. Только втроем или вчетвером, с девчонками из эгрегора.

Если честно, то я не слишком расстраивался – в джедаи никогда не рвался, а уж в квисатц-хадерахи и подавно. Мне так спокойнее. Хоть уровень целителя и самый низкий для метагома, зато стабильный. Пожизненный.

Но как же тогда быть с видением термоядерного апокалипсиса? Раз уж сам не гожусь в пророки, стало быть, предсказание мне слал другой ридер? Так ведь? А вдруг…

Вдруг он из будущего? Может, вообще все прорицания оттуда, из туманной послезавтрашней дали?!

«Чудны дела твои, человече…»

Воскресенье, 12 марта. День

Москва, улица Малая Бронная

Большая квартира наполнилась суетой, радостной и бестолковой. Девчонки пищали за дверью спальни, но их мощное сюсюканье перебивалось пронзительным «Уа-а-а!» Звучало почти как одинокое «ура!», знаменуя очередную победу жизни.

Мягко улыбаясь, я посмотрел на распаренного Женьку. Он не спал всю ночь, забывшись на рассвете. Прикорнул, сидя за столом, из-за чего прядь волос забавно торчала, как рожок. Даже голубой берет не смог ее умять. А в шесть утра грянул телефон: «У вас девочка!» И старший сержант Зенков помчался бегом по безлюдным улицам – встречать Юлию Евгеньевну…

Изя с Дюхой заняли деревянный диванчик. Сидели тихо и смиренно. Девушки носились то вверх, то вниз по гулкой лестнице, таская пеленки, распашонки, подгузники, а эти двое провожали подруг взглядами растерянными и робкими, как будто открывая для себя нечто новое, неизведанное. Юрка Сосницкий крепился, но наверх не пускали и его.

«Сами еще не наигрались!» – фыркал он, кривя губы в снисходительной усмешке.

Первой «наигралась» Светлана. Усталая, но довольная, она тихонько спустилась в гостиную, шепотом сообщив, что «обе умаялись и спят!»

На цыпочках сошла Рита.