Муха

Не понимаю, что творится.

Во имя благостных идей.

Ложь торжествует, блуд ярится…

Махнуть рукой, как говорится?

Но как же мне потом креститься

Рукой, махнувшей на людей?

(Николай Зиновьев)

Глава I.

Летала муха вокруг дома, нарезала круги, ну никак не может попасть внутрь, летает и думает:

– Позакрывались!!! Хоть бы маленькую дырочку оставили! Ничего, вы меня еще не знаете! Всё равно найду, хоть малюсенькую и проберусь!

На очередном круге:

– Оооо!!! Вот она! Я всё-таки её нашла! Так, осторожно муха, крылышки не помнИ, хорошо… ещё чуть-чуть… вот! Всё, я в доме!!! Боже, как здесь хорошо! Кругом порядок, прохладно, вкусно пахнет и тишина. Теперь полетим на кухню, что там у нас на обед? Ага, салатик – хорошо, а на горячее – ах! Картошечка! Моя любимая! Быстро обедаем, пока не пришла хозяйка.

Только муха уселась на салатик, вошла хозяйка.

– Ну вот! – говорит муха, – не успела, так всегда: только аппетит разыграется – хозяйка тут как тут. Ладно, подождём.

Хозяйка увидела муху и говорит:

– Ты, вообще, откуда взялась? Я же всё везде позакрывала? Ну никакого спасения от них нет!!!

– Ага, – думает муха, – как же! От меня не закроешься! Есть захочешь – так пролезешь!

Хозяйка взяла полотенце и давай гоняться за мухой. Муха настороже, как бы этим полотенцем ей не прилетело.

– Ага! Крадётся! Щщщас! Так я тебе и далась! – перелетела в другое место, – побегай за мной, а я посмотрю, как у тебя получится! Так, сядем на скалочку, вот, хорошо! Опа!!!

Хозяйка ударила по скалочке, которая лежала на краю стола, скалочка резко взлетела, как выпущенный снаряд, и в окно, окно – вдребезги.

Сидит муха на стене, любуется.

– Ну вот, теперь другое дело, большая дырочка появилась, а то чуть крылышки не помяла, пока пролазила.

– Ладно, пока ты стёклышки собираешь, я салатиком себя побалую, а то в твоём коровнике еда какая-то однообразная. Ой, хозяйка, что ж ты так резко метнулась к салатику-то, вот незадача, смахнула салатик на пол! Да ты не переживай так, я муха не гордая, могу и с пола поесть. Ооо! Ловкость рук – это хорошо, а пол-то скользкий! Упала? Ну, полежи, отдохни, а я пока картошечки поем. Мммм! Вкусно!!! Картошечка, похоже, с молочком и маслицем. Так, хозяйка, уже встала? Не надо так резко полотенцем размахивать, уже намахалась, окно разбито, салат на полу, сама вся в салате! Да успокойся уже, я ведь не на картошечке сижу, а на ручке твоей красивой блестящей кастрюли. Тааак! Не вняла уговорам! Мало тебе салата на полу? Убери полотенце!!! Что ж ты им размахиваешь!!! Куда кастрюлю-то, схватила, а я как же??? Мне что, без обеда оставаться??? Поста-а-а-вь!!! О боже! Опять упала? Ну, ты же знаешь, что пол скользкий, а тут стул стоит, на нём посидеть хорошо, а ты об него полежать решила. Ну полежи. Я пока подкреплюсь, хотя бы с пола, зато перелетать не надо, тут тебе и салатик, и картошечка, всё вместе, а то похоже мне в этом доме не рады.

Хозяйка еле поднялась с пола, держась за голову, обеда как не бывало, окно разбито, а эта, паршивка, летает тут, как ни в чём не бывало. Всё равно поймаю, зараза такая!!!

Муха выслушала всё это и думает:

– Ага, не дождётесь! Полечу, наверное, в комнату, а то опять поскользнётся и упадёт, она хоть и злая, но готовит вкусно, жалко её. И полетела в комнату. На стене увидела зеркало и села на него.

– Посмотреть надо на себя, как я выгляжу после этого побоища, а то буду, как хозяйка, летать вся в салате. Нет, ничего! Красавица! Чистенькая, только голодная.

Зашла хозяйка с полотенцем в комнату и стала осматриваться:

– Ага, вот ты где, зззараззза! На!!!

Полотенцем по зеркалу, зеркало зашаталось, сорвалось со стены и вдребезги. Муха успела метнуться в сторону, села на люстру и смотрит, как хозяйка, ругаясь, собирает осколки. Говорит ей:

– Ты, хозяйка, мозги-то включай уже!!! Что размахиваешь полотенцем, как томагавком? Тебе жалко было для бедной мухи салатика? Смотри, что устроила? Весь дом разгромила, и сама без обеда осталась! Ага! Давай ещё по люстре ударь!!! Не жалко люстру? Сядь, отдохни, дыхалка-то ни к чёрту! Отдохнёшь, пойди помойся, лахудра в салате!!!

Муха перебралась на люстре повыше, сидит, прихорашивается, тут прилетела ещё одна, села рядом.

– О, подруга, каким ветром?

– Да чё-то, похоже, я голодная, а отсюда вкусные запахи, думаю, дай залечу по пути, может, перекушу, а то с самого утра маковой росинки во рту не было.

– Ты лети на кухню, пока хозяйка отдыхает, там, на полу полно вкусной еды. О, нет! Подожди! Придётся внести коррективы. Сиди рядом со мной, как только хозяйка подкрадётся и замахнётся полотенцем на нас – резко разлетаемся в разные стороны.

Хозяйка пошла к ним со своим полотенцем, но передумала, открыла ящик тумбочки, вытащила оттуда кругленькую штучку и стала её разматывать.

– Сейчааас, мухи, я вам сладенькую ленточку повешаю, на ней и пообедаете. Тааак, сюда… и вот сюда.

Хозяйка растянула ленту и повесила её. А мухи сидели на люстре и смотрели на её манипуляции.

– Ну, мухи, летите на ленточку обедать!

– Ага! Щщщас! Всё бросим и полетим! Не дождёшься!!!

– Видала? – говорит муха подруге, – что удумала? Так, сидим и следим за хозяйкой. Она резкая, не успеешь крыльями махнуть, как прилетит полотенцем по башке.

Сидели они, сидели, подруге надоело ждать непонятно чего, и она полетела на кухню перекусить, чем бог послал. А муха следит за хозяйкой. Та закрыла дверь, взяла мухобойку и давай гоняться за мухой. Муха металась по всей комнате, стараясь увернуться от хозяйского полотенца, когда запыхавшаяся хозяйка села отдохнуть, муха решила воспользоваться этим и села на дверь. Сидит – дух переводит, загоняла её хозяйка совсем. Тут хозяйка вдруг увидела на двери муху и стала подкрадываться. Только подкралась к двери, резко замахнулась… дверь открылась, и нааа!!!

– Твою ж мать… ты сдурела?!! Что это было?!!!

– Сватья!!!! Да блин!!! Ты откуда взялась?!!!!!

– Вот спасибо, сватьюшка, вот это приласкала между глаз!!! Ты за что это меня так? Я, значит, ей своего бычка племенного привела для её Рыжухи, а она меня – между глаз!!! Вот тебе, а не моего бычка!!! – показав огромную фигу своей сватье Настасье, Марья пошла из дома, так и не поняв, что это было. Шла и ругалась:

– Блиииин, за что прилетело, я чёт не поняла! И что за разгром у нее такой в доме…? Как Мамай прошел.

      Настасья, забыв про муху, побежала догонять свою сватью, налаживать отношения. Где она ещё найдет такого племенного бычка для своей Рыжухи? И надо же было так резко ударить? Выскочила, как была, вся в салате, волосы в разные стороны, в руках мухобойка, о которой она с расстройства забыла.

– Сватья! Марья!!! Ну, сватья! Ну прости ты меня, я же на муху нацелилась, а ты так неожиданно открыла дверь, – бежала за ней со своей мухобойкой и вся в салате расстроенная женщина. А когда Марья к ней повернулась – Настасья поняла, что, скорее всего, не видать её Рыжухе племенного бычка. Под оба глаза сватьи Марьи опускалась краснота, которая к утру точно посинеет, и сватья с ней пока ещё разговаривает, потому что себя не видела в зеркале.

А та повернулась и говорит:

– Всё! Никакой первой очереди, хоть ты и сватья мне! В порядке общей очереди и не раньше! – отвернулась и пошла, гордо подняв голову, с осознанием того, как она строго наказала свою сватью и подругу, хоть и понимала, что та не специально её ударила мухобойкой.

А Настасья, вернувшись в дом, посмотрела на весь этот разор, тяжело вздохнула и принялась за уборку. Пока она всё убирала и отмывала, обед прошёл и наступил ужин, но не было ни обеда, ни ужина. Все, что она приготовила, лежало на полу красивыми разноцветными разводами, а по стенам стекал ручейками майонез.

– И что делать с этой мухотой? – убираясь, думала Настасья, – теперь ещё окно ремонтировать надо…, – затосковала она, – придется деда Василия привлечь к этому делу, он у нас от скуки на все руки.

***

Жила Настасья одна вот уже два года. Дочь Алёна, двадцатилетняя красавица, вышла замуж за сына ее подруги Марьи, которая жила рядом. Домик у Настасьи небольшой, но аккуратный, покрашенный снаружи. Внутри просторный, на окнах красивые белые занавесочки, всегда чистота, и когда только успевает.

Настасья с мужем разошлись, когда Алёне было десять лет. После развода он сразу уехал и даже не сказал куда. С тех пор он не появлялся и не писал, даже дочери. У Марии сын – Сашка, год назад пришел из армии, отслужил и вернулся в деревню к матери. Работящий, рукастый, смекалистый парень. Когда они после свадьбы с Алёной уехали в город, он быстро нашёл работу, устроился на СТО ремонтировать машины. В деревне, до армии и после армии, он работал с техникой, навык был, и поэтому, его сразу взяли на работу в ремонтную мастерскую. Отец Сашки, Родион, был охотник отменный, тайга тут большая, много всякого зверья, однажды попал на медведя-шатуна, он его и заломал, Сашке было одиннадцать лет. Отец его многому успел научить. Молодые женщины: Настасья и Марья вместе растили детей, помогали друг другу, как могли, им обеим не повезло в жизни, рано потеряли мужей, так вместе всю жизнь и крутятся, выполняя и женскую работу по дому, и мужскую. Раньше дети крутились вокруг них, забота была, а теперь остались одни. Дети в городе, приезжать им некогда. И теперь сватьи коротали время вместе.

На следующее утро не успела Настасья очнуться ото сна, принеслась к ней Марья и давай с порога орать:

– Ты, зараза!!! Ты чё мне с лицом сделала? Это что? Я теперь так должна ходить? А что люди подумают, кто это меня? – возмущалась и размахивала руками Марья, пришедшая показать, что с ней сотворила она своей мухобойкой.

А Настасья, ещё не проснувшись как следует, сидит и молча смотрит на свою сватью, а у сватьи фиолетовый синяк под оба глаза. Смотрела-смотрела, потом, как захохочет громко и заразительно!!!

– Ну и рожа!!! Да ты, Марька, просто красавица!!! Тебе синяки так идут, и глаза не надо красить!!! Ты только не говори никому, что это я тебя мухобойкой, лучше уж скажи, что твой бычок взбрыкнул, ты не удержалась на ногах и упала! – решила она повеселиться над Марьей, всё равно уж, хуже, чем есть – не будет. Рыжуху только жалко.

А Марья, сверкая глазищами из своих синяков, стоит злющая, и молча, смотрит на эту хохочущую сумасшедшую, которая, видимо, не понимает, что решается судьба Рыжухи. Смотрела-смотрела на нее и спрашивает:

– Смешно? А Рыжуху не жалко, шутница ты наша?

– Жалко! – перестав смеяться и тяжело вздохнув, говорит Настасья, – но я всё равно ничего уже изменить не могу. Слушай, Марька! А может, вечерком баньку истопим, – пришла ей вдруг идея в голову, как задобрить сватью, – посидим, отдохнём, мировую выпьем, а?

Сватья Марья постояла, посверкала глазами, подумала, что с синяками, с баней и водочкой лучше, чем с синяками, без бани и без водочки, взгляд её смягчился и она, махнув рукой, сказала:

– А, чё, можно, давай баню! Хоть какая-то компенсация! Только за то, что ты сделала, топить баню тебе и стол накрывать тоже тебе, только с мухами осторожней, а то я вчера видела твой обед на полу, и тебя – всю в салате.

– Договорились! – обрадовалась Настасья.

И они, глядя друг на друга, стали хохотать и вспоминать, как всё это вчера было.

– Я открываю дверь, а мне оттуда – нааа!!! У меня аж звезды в разные стороны из глаз!!!

– А я вижу, муха сидит, ну она меня уже достала, я как дам по ней, а тут ты… и прямо тебе в лоб…, мне аж поплохело! Стою и чувствую…, у меня от страха… во всех местах… взмокло!

Нахохотались от души прямо до слёз и пошли управляться по хозяйству, договорившись встретиться позже.

Вечером натопили баню, напарились, сели за стол, выпили по рюмашке, и так им хорошо стало, что они решили не вспоминать, с чего начался их праздник. На столе у них стояла незатейливая закусочка: огурчики, помидорчики, картошечка отварная, посыпанная зеленью и, конечно же, бутылочка беленькой.

Тут, проходивший мимо сосед, дед Василий, услышав веселье, доносившееся из дома Настасьи, решил зайти посмотреть, по какому случаю праздник у соседки. Открыл калитку, зашел во двор, идет к дому, а оттуда смех, веселье. А Марья увидела его в окно и говорит:

– Идёёёт, старый пень, не сидится ему дома, щщщас начнет жизни учить!

Дед Василий вошел, огляделся, думал, тут целая компания, а оказалось, сидят две сватьи, Марья с Настасьей и веселятся. Стол накрыт, как положено: рюмочки, водочка, огурчики. Тут Марья поворачивается, чтобы посмотреть на деда, а дед Василий как увидел её лицо, глаза выпучил и замахал руками:

– Марья!!! Итить твою в корень! Чур, меня, чур!!! – и захохотал во весь голос, – иде таких красавиц дають, закажу две!!! Хто это тобя так, Марья, ухайдокал?!! Ты таперича у нас на панду похожая! Не дай бог приснисси!

– А тебя сюда звали? Щщщас дохохочешься – сам пандой станешь! Не хочешь? Тогда иди отсюда, нам и без тебя весело!

– А, чё за празник-то у вас, хучь скажитя?

– Синяки новенькие, только вчера приобретенные, обмываем.

– Вона чё…, ну вы, девки, даёёёётя!!! – сказал удивлённый дед, – всяки празники бывають, но чобы новеньки синяки обмывать, не слыхивал об ентом празнике!!!

– Иди, иди, пень старый, не мешай нам! Переминается стоит с ноги на ногу, самим мало! Не ломай праздник женщинам! – говорила подвыпившая Марья.

– Ну и чё за жизть, таки жлобски девки, етить твою в корень, пятьсят граммов пожалели для суседа!

– Не жалуйся на судьбу, ей, может, с тобой тоже не очень повезло! Представь, что тебе всё это приснилось, и иди куда шёл! Мужиков нам не надо, у нас девичник!

– Вота ведь вы каки, девки! Не цените, чё мужик на вас обратил вниманье. Сами знате, чё у нас, у деревне, не хватат мужиков-то. Сидите вот тута вдвоём, шерочка с машерочкой, без мужиков празнуете, а како тако празднество без мужиков-то?

– Ага! Были бы у нас мужики, так мы, может, уже давно бы спились от таких праздников! Дефицит мужиков еще не повод цепляться за кого попало! Вся деревня развалилась, которые были более-менее мужики, уехали в город на заработки, а здесь остались одни старики да пьянь.

– Девки! Обидеть хотите? Ты, Настька, вот, к примеру, знашь, чё у табе крылечко покосилося? И чё ты могешь исделать сама? Тута мужик нужон! А я же чисто по-суседски! Ты к мине по-хорошему, и я к табе по-хорошему. Вот завтрева сберу струмент, прийду и поправлю табе крылечко.

– Знаешь, дед Василий, – сказала Настасья, – вот когда поправишь, тогда мы с тобой обсудим, сколько грамм тебе налить, и дефицит каких мужиков у нас в деревне. А сейчас давай, иди домой!

– Ну, ёлки-зелены! Чё заходил? – разочарованно сказал дед Василий, – думал празник у людей, посижу, пообчаюся! А оно воно, как обернулося! Помешал девкам празновать, новы синяки…, хм! Ладно. Пошёл я. Завтрева приду, крылечко править, слышь, Настасья? – обернулся в дверях дед, – загуляли, не слышат! – ворчит дед Василий, выходя из дома Настасьи.

***

Утром чуть свет, Настасья встала, чтобы подоить Рыжуху, вышла на крыльцо, посмотрела вокруг, порадовалась наступающему дню, посмотрела на деда Василия, который уже колдовал около крылечка, примеряя доски.

– Дед! Ты чё так рано? Еще петухи не пропели, а ты уже за работу взялся.

– Ты, Настька, за мене не волнуйси, я своё наспалси, а ты вот чё таку рань вскочила? Корову доить ишшо не время, иди, спи!

– Да чё-то не спится!

– Не спится ей! Мужик табе нужон, чёб хорошо спалося! – ворчал дед Василий.

– Поздно мне, дед, думать о мужиках, вон скоро внуки уж пойдут.

– Настька!!! Ты охренела!!! Лет то табе сколь? Поди сорок нет ишшо?

– Нет, дед, мне уже сорок два годика натикало. Дочь уже год, как замужем, может, скоро внуков дождусь.

– Одно другому не мешат, можно и замуж выйтить, и внуков ждать.

– Дед! Да не за кого у нас в деревне замуж выходить!

– Как не за кого? А вона у Кольки Загороднева, сын Лёха, из городу возвернулся, красавец, весь причесанный, приглаженный, чем табе не жаних?

– Ага, причесанный, приглаженный! Тянул, тянул с родителей деньги, а теперь приехал к ним, на шею сесть. Нет, дед, это не жених, а обуза. Даже с приплатой не возьму. Что ж его жена то выставила? Хороших мужиков не выставляют за дверь.

– Ох, Настька, и капризна ты девка! Он жа молодой мужик, найдёт работу, будя деньгу у дом приносить, опять жа, мужска рука у дому.

– Дед Василий, ты меня сватаешь, что ли? – Настасья присела на крылечко рядом с дедом и хитро на него посмотрела.

– Да больно надобно! Тебя сосваташ, как жа! Ты вона кочевряжлива какА! Всё табе не так. А он токмо приехамши, када бы успел работу найтить?

– Дед, он столько лет жил в городе, что ж ему там не работалось? Приезжал к своим старикам и тянул с них последние копейки, рассказывая всякие жалостливые истории. А, старики, уже еле ползают, свои копеечные пенсии складывают в коробочку, чтобы ему, здоровому мужику, отдать, которые он пойдет и тут же пропьет. Урод! – зло сказала Настасья.

– Ну…, это да… – сказал дед, задумчиво глядя вдаль.

– Ладно, дед, поговорили и за работу надо браться, пойду завтрак приготовлю, пока ты тут досточки примеряешь.

Настасья ушла готовить завтрак, а дед, сидя на крылечке, задумался о своей жизни. Плохо ему одному, вот уж год, как похоронил он свою старуху, а сын Ванька уж лет пять, как сгинул, ни слуху о нём ни духу. В розыск подавал – без толку. Где он сейчас? Жив ли? Где-то семья у него в городе, сначала, как женился, да внучок родился – приезжали, правда, редко, а потом всё. Как отрезало. Никого уж сколько лет. Правда, все это время приходили переводы. Хорошие деньги присылали, а кто – неизвестно. А для чего ему деньги? На питание? Так он пенсию от государства получает, ему хватает этих денег. Складывает в шкаф все эти присланные деньги, там уж много накопилось, а ему они без надобности, разве что на похороны. Посидел дед, склонив голову, горестно вздохнул, встал и пошёл примерять досточки к покосившемуся крылечку Настасьи.

Пока дед выравнивал Настасьино крылечко, деревня проснулась, где-то коровы замычали, началась утренняя дойка, скоро погонят их в стадо. Санька, деревенский пастух, всегда рано начинает собирать стадо, чтобы коровки поели росной травки, она помягче и вкуснее. Жил Санька в покосившемся домишке на окраине деревни. Кормился у всех, кто корову выгонял в стадо, по очереди. На зиму дров покупали ему, сбросившись всем миром понемногу, кто сколько сможет.

Тут прибежала Марья, Настасьина сватья, влетела во двор и встала, как вкопанная. Смотрит на деда удивлённо, она уже забыла, что вчера дед обещал поправить Настасье крыльцо а, может, и не слышала.

– Дед! Ты чё тут спозаранку ползаешь? – спросила Марья.

– Ааа, Марья…! Ну, как твои новеньки синяки?

– Нормально, дед, сияют! – захохотала Марья.

– Енто хорошо, чё ты с утра така весёла, я думал, будешь с похмелья больна и злюща! Ты не помнишь, чё я вчерась обещался Настьке крылечко выправить? Вот… пришёл…, правлю.

Настасья, услышав разговор во дворе, вышла на крыльцо посмотреть, кто пришёл.

– А…, Марья! ЗдорОво! Что спозаранку прибежала, что-то хотела?

– Да, я пришла сказать, чтобы ты Рыжуху сегодня в стадо не выгоняла, я приведу своего бычка Борьку, пусть они денёк вдвоём у тебя тут побудут. Может, сговорятся.

А дед послушал Марью да говорит:

– Ты, Марья, лучше Настьке приведи какого-нить бычка, а то девка бессонницей мается, када в её года должна спать крепко и под боком у мужика.

– Да ладно тебе, дед, я вот тоже одна, но бессонницей не маюсь! Лучше уж быть одной, чем с каким-нибудь упырём. Под чужого мужика подлаживаться? Да ни за что!!!

– Да ты, Марья, и без упыря умудряшьси синяками обзавестися! Дааа… – дед посмотрел на Марью, – синяки у тя отменны!

– Ладно, дед, дались тебе мои синяки, – сказала Марья и отвернулась от деда.

Тут Настасья решила прекратить эту перепалку.

– Пойдемте завтракать, а то остынет всё. Дед, бросай работу, Марья – заходи.

Все строем потянулись в дом. Дед подошел к умывальнику, степенно и основательно долго мыл руки и вздыхал. Настасья услышала его тяжкие вздохи и говорит: