Рюкзак всё сильнее давил на плечи. Наталья уже не глядела по сторонам, шла, глядя под ноги, тяжело дыша и мечтая упасть и не вставать. Хотелось пить, крем не спасал от назойливых насекомых и солнце уже начало припекать. Гид вещал где-то впереди про протекающую речку, что та некогда была более полноводной, так как скалистые берега были вымыты до округлостей на высоте примерно метра.

"Идти не долго!" – говорили они. "Лёгкая прогулка по утренней росе!" – говорили они. И она, дура, чего, спрашивается, попёрлась?

– Ну хочешь, иди! – сказал муж. – Я такое не люблю, ты знаешь. Мне завтра проект сдавать, я лучше над ним ещё поработаю.

В свои сорок четыре Наталья Яганова была женщиной не хрупкой, скорее – с немного лишними округлостями, с мечтами о похудении и кучей душевных терзаний. Мечты оставались мечтами, так как поесть Наталья любила и всякие пироженки-мороженки стороной обойти не могла. Да и муж очень любил выпечку супруги, поощряя своими: "Спасибо, очень вкусно!" выискивать новые рецепты, чтобы порадовать его ещё больше.

Дети выросли, разлетелись в свои семьи. И вот, Наталья столкнулась с пустотой вокруг себя, с "никомуненужностью". Старшая дочь Света была темноглазой, темноволосой, не похожей ни на мать, ни на отца, видимо, в кого-то из дальней родни. Раньше свекровь иногда поджимала губы, глядя на внучку, но вслух свои сомнения не озвучивала. Теперь ни свекрови, ни свёкра уже не было…

Света привозила свою маленькую дочку на выходные. Маленькое чудо успевало навести "шорох" по всей квартире: фантики везде, изрисованный диван и отпечатки шоколадных ладошек на обоях. Но Наталья любила такие их приезды, затискивая "бабину ягодку", пока маленькое чудо само не сбегало к менее тактильному деду.

Наталья считала, что Свете не повезло с мужем. Он всё время был в разъездах. И дом, и Милочка, и больная свекровь были на Свете. Когда зять приезжал домой, появлялись какие-то друзья, "ремонт ласточки" в гараже, в который эти друзья без конца приходили-уходили; с дверями этого гаража напротив окон дома и бесконечной музыкой, что проникала с улицы сквозь закрытые окна. Сваха Ксения болела давно, почти не вставала. Наталья не любила приезжать в дом, где живет дочь, не любила запах, обстановку самого дома, разговоры о болезнях свахи, лекарствах и её вечно плохом самочувствии. Наталья не была особо близка с дочерью, поэтому не знала как у них там с зятем – живут, да и ладно!

Младшая дочь Иринка, в отличие от старшей сестры была похожа на саму Наталью. И, сама того не осознавая, мать любила младшую дочь больше. Иринка, студентка филфака, жила со своим парнем в съёмной квартире. Мать не лезла к ним, не ездила, и с советами не мешала. "Дело молодое. Понятно. Любовь." – думала она. Но теперь появилась куча свободного времени и его надо было куда-то девать.

И вот, она идёт с рюкзаком за спиной, что с каждым шагом становится всё тяжелее, отбиваясь от насекомых, почти не чувствуя ног, в так называемый "поход".

Наталья не заметила, что потихоньку стала отставать от группы с каждым шагом всё больше и больше.

Впереди, в пролеске, она увидела бревенчатый остов дома. Ну, как дома – возможно в прошлом-позапрошлом веке это был охотничий домик какого-нибудь местного барина. Доковыляв, она сняла рюкзак и присела на угол старого сруба, отдышалась, обмахиваясь шляпой. Достала телефон, чтобы позвонить гиду, увидела, что нет связи.

– Как бы я хотела, чтоб это был мой дом! И в нём была моя кровать! Чтобы отдохнуть и никуда больше не идти! – сказала женщина вслух.

Она вздохнула, закинув рюкзак на плечо и поплелась в сторону, куда, предположительно, ушла её группа. Прошагав ещё километра два, Наталья увидела в пролеске дом, чему несказанно обрадовалась. Двор был огорожен ивовым плетнём, позади виднелись какие-то постройки. Наталья постучала в дверь, ей никто не ответил. Тогда она потянула за кольцо, что было вместо ручки, и тяжёлая дверь легко поддалась.

– А чего вы стучите в свой собственный дом?

Наталья подпрыгнула на голос, раздавшийся сзади. С той стороны на плетень влез, облокотившись об него руками, мальчишка лет восьми со светлыми весёлыми глазами и выбеленными солнцем волосами.

– С чего ты взял, что это мой дом?

– Ну, так, а чей же? Вы такая смешная сегодня, – мальчишка состроил гримасу.

– Тебя как зовут?

– Так, Санька же! – мальчишка выглядел удивлённым.

Наталья подумала, что пацанёнок "с приветом", хотя с виду адекватный и на вопросы связно отвечает.

– Сашенька, а ты можешь меня вывести на станцию? Или в деревню? Я заплачу!

– Какая такая станция? Вы чего придумываете?

Мальчишка прыснул, увидев, как она достаёт деньги:

– Зачем тут ваши бумажки?

– Сашенька, а давай ты меня в деревню отведёшь? – она пыталась с ним разговаривать спокойно, хотя внутри всё кипело. – Я устала и хочу уехать домой.

– Так тут ваш дом, тёть Наташ, вы бы Зорьку подоили, мычит там стоит.

Вдруг лицо мальчишки изумлённо вытянулось, глаза расширились, и он, спрыгнув с плетня, побежал вокруг него, мелькала лишь его белобрысая макушка:

– Я понял! Вы в доме первый раз не остались! Вы второй раз пришли! Не в том дне вы! Извините, тёть Наташ! А я, дурак…

Чего уж он там дурак, Наталья уже не слышала. Зато она чётко помнила, что не говорила мальчишке своего имени. Ну конечно, поди гиды так развлекаются! Попрятались за деревьями и смеются над ней, дурой, в кулак. Остроты впечатлений отстающему нагоняют и остальным развлечение.

– Дима! Славик! – закричала она со всей мочи. – Всё это смешно, но пора заканчивать этот балаган!

Ответом ей была тишина. Опять взглянув на экран телефона, Наталья не увидела значок связи. Грустно вздохнув, снова закинула потяжелевший рюкзак на плечо и поплелась в сторону, куда удрал пацан. Ни дорожки, не тропинки.

Прошагав ещё пару километров на морально- волевых, Наталья опять увидела в пролеске дом: "Да что за издевательство?" Но сил больше не было и, еле доковыляв, Наталья без стеснения потянула за кольцо. Дверь в сени открылась, на обувной полке стояли женские резиновые сапоги, висел дождевик и лёгкая куртка невообразимого цвета – синяя в красный цветочек. Дверь, ведущая в дом, была открыта.

– Хозяева! Есть кто?

В доме была тишина. Наталья разулась, прошла в комнату. Села на лавку у стола, сняла рюкзак. Наглеть не стала, на хозяйскую кровать не легла, кое-как устроилась на широкой лавке, вытянув ноги и расслабив спину.

Сон был странным: снилась бабушка, баба Фрося.

– Ну и как тебе дом, Таточка?

– Дом как дом. Что мне до него? Бабанька, я домой хочу! Помоги, а?

– Таточка, дитятко, так ты дома! – бабушка хитро смотрела своими глазками-василёчками. – Ты же мечтала о своём доме, чтобы никто тебе не мешал. Банька, коровка, цветочки в маленьком садике. Всё уже готово! Вот если бы сразу осталась, сама б сажала. А так – ты сильно хотела, всё само собой для тебя сделалось, всё готово – принимай, живи!

– Ну какой – живи, ба?! Мне домой надо. У меня муж, девчонки мои, Милочка.

– Ну ты б сказала, что к мужу хочешь, уже б давно там была. А то: домой хочу, домой хочу. Ты попроси вон, хоть Саньку, он тебя и выведет. Только Зорьку подои, весь день тебя ждёт, вымя разрывается. Санька с Зорькой не справится. Да телиться ей скоро.

Наталья только рот открыла возразить хотела: "Какая Зорька, причем тут вымя?! Какое подои?!"

Она проснулась, как от толчка. Села на лавке, спросонья не поняв сразу, где она находится. Повернув голову, посмотрела в окно. Прямо через стекло на неё, не отрываясь, жуя свою вечную жвачку, смотрела корова. Наталья подпрыгнула, схватила рюкзак и выскочила на улицу. Ей в ноги бросилась черная кошечка, начала кружить, приласкиваясь. Наталья замерла, ей вспомнился её сон. И бабушка, и её наказания.

– Это – Зорька значит. А ты ? – женщина нагнулась, взяла кошку на руки, начала её гладить. – Вот приснится же такое! Где хозяйка ваша, звери? – обратилась она к кошке. Та лишь заурчала, устраиваясь у Натальи на руках.

Солнце почти опустилось за кромку леса, удлинились тени, стал опускаться туман.

Наталье стало очень и очень не по себе.

– Санечка! – позвала она в пустоту. – Саня!

Лес стоял недвижим, опустилась прохлада и потянуло сыростью. Корова издала протяжное: "Мууу", напоминая, что её нужно подоить.

– Да где ж твоя хозяйка неразумная шастает, а? – Наталье стало жаль бедное животное и она вошла в дом в поисках ведра, полотенца, скамеечки и воды для обмывания вымени.

В сарайке стояли свечки и лежали спички. Зорька послушно стояла, не мешая себя доить. Наталья вспомнила, как баба Фрося учила её доить их корову, Марту.

Сначала, с непривычки, было тяжело – руки устали, пальцы начало сводить, но Наталья справилась. Унесла молоко в дом, вернулась, чтоб налить корове воды и кинуть свежего сена.

Когда женщина подходила к дому, увидела в окнах свет. В доме на широкой лавке за столом сидел Санька, макал горбушку хлеба в миску с молоком и с хлюпом втягивал в себя.

– Санька! Ты откуда взялся? – Наталье враз стало так спокойно, так уютно. – Ты, кстати, не знаешь, где хозяйка ходит? Уже почти ночь!

Санька не отрывался от своего занятия, молоко текло по худеньким кистям, до локтей.

– Тёть Наташ, да как вы не поймёте, что это – ваш дом?! Вы вон, давеча, на комаров жаловались, так нет их больше. Дом хотели? Получите! Корову хотели? Есть! – Санька облизывал свои руки. – Вон и Мурка голодная есть!

Словно в подтверждение, в ногах опять заласкалась кошка, мяукая от голода, выпрашивая молока. Наталья опустила на неё потрясённый взгляд и, не шевелясь, долго на неё смотрела.

– Саня, – позвала она тихонько.

– А? – мальчишка с самым серьезным видом наливал себе в миску ещё молока. – Чего?

– Сань, отведи меня завтра на станцию пожалуйста, – Наталья говорила почти шёпотом, боясь, что если Саня сейчас откажет или скажет очередную шутку про "её" дом, она не сдержится и наорёт на пацана.

– Ладно, – легко согласился он. – Надо, значит – надо. Я тогда сегодня у вас переночую, хорошо? Зорьку уже запускать будем, легче будет. Мальчишка встал, вымыл руки под умывальником, налил в блюдце молока и дал кошке.

– Тёть Наташ, вы молоко-то хоть в банку слейте, да в погреб спустим, а утром с собой возьмёте.

Наталья, как сомнамбула, взяла с окошка банку, слила молоко и Санька умчал в сени, там слез в погреб.

– Я спать на печку залезу, мешать не буду, – откуда-то издалека она слышала его голосок.

– А дома тебя не потеряют? – спросила его.

– Да нее! Я ж тут везде свой! Сама, тем временем, оглядела единственную кровать: "Будет ли уместно, если я в неё лягу спать?"

Кровать была не застелена, новое бельё лежало тут же, стопкой.

Опять снилась баба Фрося:

– Ты, миленькая, когда другой раз придёшь, посуды принеси какой, да тюли новые повесь, а то эти совсем старые.

– Бабуль, а зачем мне приходить сюда? Завтра уеду и поминай, как звали.

– А ты, миленькая, подумай хорошо – такой подарок тебе достался: дом в тиши лесной. Сначала мне, теперь тебе.

– А от кого?

– Да поди знай! Барин богатый этой землёй владел, у него такой, как мы, Видящий, вроде егеря был. Он на охоте того барина спас, когда на него кабан-подранок кинулся, так барин одарить хотел, а егерь-то и сказал: "А отдай ты мне, батюшка, тот кусок земли, где с кабанчиком мы встретились." Так что земля по праву Видящим принадлежит, за жизнь спасённую дадена, жизнью другой оплачена – земля жертву кровью кабанчика взяла, теперь нам, ведуньям и служит. Так что, прежде чем отказаться, подумай, дитятко: дом твой, кусок земли твой, он и исцелит и излечит раны душевные и раны телесные. Дочки твои – не наши они, а вот Миланья – такая, как мы – Видящая. После тебя ей всё перейдёт, если захочешь оставить, что ты сохранишь да приумножишь, а нет – так сама и останешься хозяйкой дома в лесу.

Ранним утром Санька разбудил её, едва только сошёл ночной туман. Подоив Зорьку, Наталья погладила коровку по круглым бокам:

– Ну что, родимая, недолго ходить осталось? С месяц, наверное, да?

Корова ответила протяжным "Мууу". Мурка выпросила в миску парного молока. Наталья налила побольше, до прихода хозяйки. Санька уже вывел корову с сарайки, увести пастись в лес. Наталья прибрала посуду, вытерла со стола крошки и, выйдя из сеней, тихонько прикрыла за собой дверь.

Выйдя за плетень, несколько раз обернулась на избушку – такой она ей показалась родной и уютной. Поймала себя на мысли, что и правда отдохнула от города, от людей, от суматохи. А вот и Санька!

– Ну что, идём? – маленький сорванец был сегодня серьёзен. С его плеча съехала потрёпанная рубашечка и Наталья увидела старый некрасивый шрам.

– Санечка, что это, миленький? – ужаснулась она.

Саня быстро поправил рубашечку:

– Ой, тёть Наташ, да зажило уже! Пошлите, торопиться надо!

Дойдя до окраины леса, Санька худенькой рукой показал направление:

– С километр прямо пройдете, там и станция будет.

– А ты, что ль, не пойдёшь меня провожать? – Наталья вдруг поняла, что за такое короткое время мальчонка стал ей дорог. Этакий маленький взрослый – строгий и серьёзный помощник.

– Не могу я, тёть Наташ. Я отсюда посмотрю, пока видно будет. А вы в какой день вернуться-то хотите?

– Как понять: в какой?

– Ну сегодня или когда ушли? – мальчишка смотрел на неё своими хитрыми глазами из под выжженной солнцем челки.

– Да сегодня, – Наталья усмехнулась, – разве что-то можно изменить?

– Ну, а если можно было бы? Вы б что выбрали? – не унимался мальчишка.

– Санечка, к чему эти разговоры? Вот сейчас и поеду!

Наталья повернулась к мальчонке, порывисто обняла его:

– Береги себя, Санька!

И пошла по тропинке, что вывела её к станции. Она несколько раз оборачивалась и махала Саньке, что стоял, улыбаясь, у крайних деревьев и махал ей в ответ.

На секунду будто взгляд расфокусировался, как пленку сморгнула, повернулась – мальчонки нет уже.

***

Утренняя электричка была полна народу, смешанным запахом духов, перегара, пота, невыполосканным ароматом порошка и табачного дыма.

Открыв своими ключами дверь, она тихонько переступила порог, аккуратно поставив рюкзак, чтобы не разлить банку с Зорькиным молоком. Наталья услышала нервный голос мужа (он же должен быть на работе), плачущую младшую дочь и Свету, говорящую по телефону с какой-то больницей. Наталья вошла в зал:

– Что здесь происходит?

– Мама! – Иришка первой бросилась матери на шею и залилась горючими слезами.– Мамочка! Ты где была?!

Светка с телефоном в руках так и осела молча на ручку кресла, а муж взъерошил волосы:

– Ну, знаешь! Это безответственно! Думаешь только о себе! – начал кричать он. – Неужели нельзя было позвонить? Предупредить! Мы все больницы… все морги… а она!!!

– А что я? Ты был бы рад найти меня в больнице? Или лучше в морге? – спокойно спросила Наталья. – Связи в лесу не было. А потом телефон разрядился. Заблудилась я. В лесном домике ночевала, мальчишка меня вывел.

– Какой домик, какой мальчишка, ты себя слышишь? – муж не унимался. – Нашла себе кого-то? Так и скажи! А то придумала: поход! Сиди дома и пеки пироги! Нечего замужней бабе шастать, где попало!

Муж ушел, хлопнув дверью.

– Да, мам, ты того, этого, как-то пятую точку свою прижми, – начала Светка, – мне свекрови с её болезнями хватает, теперь этот твой закидон…

– Знаешь, доча, езжай-ка ты домой, к своей любимой, вечно болящей свекрови, к своему развеселому мужу, которому его маменька не нужна, скинул все заботы на тебя-дурочку. Езжай. Они без тебя не смогут, а я вот без твоих нотаций как-нибудь, да проживу.

Светка молча положила телефон в сумку, перекинула ремень через плечо и, обогнув мать со всхлипывающей Ирой на шее, вышла в прихожую. Скоро раздался звук захлопываемой двери.

– Ириш, ну чего ты рассопливилась? А? Девочка ты моя! – Наталья убрала волосы с лица заплаканной дочери. – Давай, ты чайник поставь, я в душ и поболтаем, а? Иришка кивнула, соглашаясь, и поплелась, шмыгая, на кухню.

Две с лишним недели муж не разговаривал с Натальей от слова "совсем". Она старалась: пироги, блины, чистые сорочки, стрелки на брюках…

А на третью субботу был её сорок пятый день рождения. Как бы не круглый, но юбилей. С утра, закрутившись на кухне, Наталья не слышала, как ушёл муж. Не поздоровался, не поздравил, не попрощался. К обеду пришли дочки со своими половинками, да соседка Таня. Давняя подружка Алла не смогла отчего-то прийти, отговорившись глупостью. Милочка принесла каракули цветными карандашами на бумажке в подарок. Дочь Света подарила новые шторы и тюль. Какая-то искра-воспоминание пронзило Наталью: "тюль новый"…

Иришка с другом купили чайный сервиз в подарок, соседка подарила большой отрез дорогой ткани. Муж так и не пришёл, сердце щемило от несправедливой обиды, но Наталья улыбалась гостям. Ближе к вечеру, когда соседка ушла, девчонки перемывали посуду, мужики курили на балконе, Милочка что-то рисовала в зале на полу.

– Ягодка моя, что же ты рисуешь? – Наталья вошла в зал с тарелками в руках, чтобы убрать их в шкаф за стекло.

– Это киса, – Милочка высунула даже язык от усердия.

– А это – такое большое?

– А это – кавова! Баба, ты когда в лес вейнёсся? Санька Зойку не вы-да-ит!

Наталья замерла с тарелками в руках, медленно обернувшись на Милу.

– А есё он казал, что ей телиться скова. Када ты пьидёсь?

Наталья поставила тарелки на стол, медленно опустилась на стул.

– Милочка, – попыталась спросить она спокойным голосом, хотя внутри кружил ураган из мыслей, эмоций, чувств, – а ты про Саньку откуда знаешь?

– Видела.

– А ты его где видела? – Наталья вспомнила сон, в котором баба Фрося назвала Милочку такой же Видящей, как и они.

– Аа… там, – Милочка махнула рукой в сторону зеркала.

Наталья больше ничего не успела спросить, грохнула входная дверь, ввалился пьяный муж и с порога начал орать:

– Что, верная жена, именины устраиваешь? И не стыдно тебе, потаскуха?!

– Папа! – с кухни выскочила первой Света. – Что ты такое говоришь??

Услышав шум, с балкона зашли зятья.

– А что? Она вам так и не рассказала, как с любовничком своим кувыркалась по всему лесу?! Хорошо придумала мне рога наставлять, да?? – Игорь впервые в жизни замахнулся, Иришка оттолкнула отца, Наталья стояла не шевелясь, даже и не думая защищаться. Только молча смотрела на мужа.

– Да папа, что происходит?! – Иришка уже всхлипывала, её друг, Никита, стоял между Игорем и Натальей, успокаивая будущего тестя.

– А то, что эта сука даже не скрывается! Во сне ему шепчет: "Санечка, миленький, я приду, приду!" – муж коверкал пьяный язык. Наталья вспомнила, что за эту неделю ей действительно снился Санька. Ей снилось, что она покупала ему новую рубашечку.

Все обернулись на Наталью.

– Мама? – Светка повернула к ней изумлённое лицо. – Это правда?

– А правда! – не выдержала Наталья. – Только Саньке восемь лет, придурок!