Путь (вместо пролога)

Люди не могут быть одни -

Собираются в стаи, вьют города,

Люди жалеют, что они

Не летают как журавли.

К.Ш.Меладзе

Человеческая жизнь – сущность непростая. Наверное, уместнее было бы сказать «вещь». Однако я не привык считать её вещью… это, скорее, сущность, что живёт вместе с нами, давая решать какие-то задачи или проблемы.

Всё это нередко создаёт вопросы. Много вопросов. Ответов мало. Каждый человек их ищет по-разному: кто на беговой дорожке, кто на природе или ещё где.

В моём случае, люди, стоящие передо мной изо-дня в день, находят ответы на дне стакана. Иной раз, даже, бутылки.

Подобных людей я вижу уже пятый год, наверное, если не больше. Да я и сам уже сбился со счёта времени с ними…

Я не жалею ни о чём. В детстве я хотел стать врачом, чтобы спасать жизни. Долго грезил этим. Потом хотелось быть то ли учителем, то ли ещё каким специалистом из педагогической сферы – точно не скажу – не суть, я снова желал помогать людям. Всю жизнь свою я видел в помощи другим. Вопрос был в том только… – кто помог бы мне? Увы, на момент окончания мною школы – никто. Экзамены я сдал, если честно, никак. Естественно, ни про какой вуз речи и идти не могло, а в колледж или техникум идти было совсем неинтересно. Может и стоило бы, но уж говорю, как есть.

Где я только не успел поработать: грузчиком (у меня такое чувство, будто все с этого начинали), сортировщиком, разнорабочим – да всё и не упомнишь, важно, что ничего из вышесказанного мне не нравилось, а если вспоминать про зарплаты, аж слеза наворачивается… И тут, как-то так получилось, что стал я барменом в одной кафешке, что, так-то, называется баром, а на деле – довольно культурное заведение. Во всяком случае, уж точно не как в американских фильмах про мафию, ковбоев и прочее. Всё, вполне себе, спокойно и мирно.

Вообще, сколько работаю, а понимаю, что, в принципе, люди приходят к нам, если уж пьют, для того только, чтоб душу излить. Психологи нынче дорогие, хотя, вроде как, и модные… И друзья есть не у всех, не говоря уж про родителей… а у нас, коль пара купюр есть, – нальют, послушают, может, что-то скажут…

Я повидал здесь разных людей. Один что-то обмывал, другой что-то «заливал», третий чуть ли не жил у нас какое-то время.

Многих знаю поимённо. Даже на «ты» уже перешли с ними. Они приходят и уходят, иногда, насовсем.

У большинства людей поводы для питья и судьбы похожи до скуки. Как по шаблону. Уже на автомате говорю дежурные фразы, типа, «всё ещё впереди», «не парься», «это пройдёт» и прочие. Им помогает, как я вижу.

Есть и интересные люди. У них уникальные судьбы, истории жизни, да даже стиль и манера пития отличаются от остальных клиентов. Кто-то приходит часто, иногда, каждый день. Кто-то реже. Кто-то уже и совсем нет, а про их судьбу самые разные слухи ходят…

Интересных клиентов немного, но и не так мало, потому, всех не упомню. Но, всё ж, про семерых, как мне думается, самых уникальных мне и хочется здесь рассказать….

Бабник

Вижу эту куклу: фантастика!

Красивая и не из пластика,

Беру эту барби в момент, за пару монет,

Как грёбаный абонемент…

Д.Н.Григорьев

Клиент не частый. Появляется, в основном, раз в месяц. Всегда приходит в голубом пиджачке, белой рубашке, которую носит, расстегнув три верхних пуговицы. Лёгкая щетина украшает его слегка пухлое лицо с каштановыми, чуть растрёпанными волосами, маленькими серыми глазками, белки которых, всегда как на него смотрю, – красные.

Тем не менее, этими самыми глазками он, то и дело скользит по залу, оглядывая девиц, что сидят у нас, и ему всё равно – одна дама или с кавалером. Как засмотрится, так всё – зависает минут на десять. Покурить можно успеть выбежать – он будет дальше смотреть.

Этого красавца зовут Василий. Я, так до конца и не понял, кто он такой… то ли какой-то актёр, то ли радиоведущий, короче, связан с неким творчеством, что слышно из его хорошо-поставленного голоса, чёткой дикции и неплохого вокала после третьего бокала…

Пьёт Василий исключительно виски, и исключительно от фирмы The Macallan. Пока он трезвый – может быть довольно грустным и закрытым. Когда же чуть пьянеет, то закрытость пропадает, язык развязывается, после чего начинаются печально-комичные истории про его очередные любовные похождения.

– Бросила меня Нина, представляешь! – после второго бокала заявил мне Василий, и отвёл взгляд, видимо, сдерживая слёзы, что у него нередко появлялись во время подобных диалогов.

– Ё-моё! – сочувственно отвечаю я, протирая один из стаканов, хотя сам уже слышу подобную историю от него уже раз этак десятый и, по уму, мог бы послать его куда-подальше, но я прекрасно понимаю, что, кроме как мне, ему некому высказаться, да и истории у него нет-нет, да случаются необычные.

– Ага! Сучка неблагодарная!

– А что случилось-то? – спрашиваю я, подливая ему виски.

– Не, ну, ты прикинь! Буквально вчера познакомились, а сегодня она сказала, мол, иди, Васенька, в жопу! Не нужен ты мне такой!

Оговорюсь, что, когда мой любвеобильный собеседник говорил «буквально вчера» – это означало не меньше месяца назад.

– Да и пусть катится! – продолжал он, опустошая залпом третий бокал. – Ишь ты! Возомнила она о себе непонятно что! Я ей, понимаешь, и цветы, и бриллиантики и прочую хуету, что бабам нравится, ночи ей какие дарил, ой… ты бы знал!.. а она мне всё мозги поласкает! Дескать, пошли в театр, пошли в театр! Да меня этот театр уже так достал! Сука, всем туда надо! Как, твою мать, мёдом помазано! Я ей говорю, мол, давай лучше я тебя в Париж на пару дней свожу, все шмотки тебе оплачу, а она вся такая простушка интеллигентная, что ты?! Зачем, мол, Париж, когда есть театр! Конченная, ёптыть!

– И что, неужто только из-за этого бросила? – усмешливо спрашиваю я, ибо уже знаю какая ещё причина стоит за всем этим.

– Да нет…, – мнётся Василий, протягивая мне бокал, в который я учтиво подливаю Macallan. – Она ж, после того, как я в первый раз не захотел её в театр сводить, сама попёрлась… а мне-то что одному делать? Бутылочку вина подмышку и… – он присвистнул, сопровождая это движением головы, как бы говоря «поехал», – к Катьке… ну а чё? Я многого прошу что ли?! Да я даю намного больше, чем эта сучка только может себе представить! А ей театр подавай! Да пошла она в жопу!

На последних словах Василий резко ставит бокал с недопитым виски на стойку, часть содержимого даже выплёскивается ему на ладонь, растекаясь по ней светло-коричневой массой, что я про себя всегда подмечаю, как у Васи руки по локоть в дерьме…

Сам же мой собеседник уже начинает прям плакать, чуть опустив голову и сжимая бокал до белых костяшек.

– Понимаешь… хорошая баба, ведь! Да не баба она даже! Женщина! Очень хорошая! Всегда так искренне радовалась, когда я ей что-то дарил, водил куда-то… Конечно, она не хотела в Париж! Ей же только двадцать, а тут я – какой-то хуй сорокалетний, с которым она и месяца не знакома ещё, а уже во Францию гулять зовёт!

Я протягиваю ему салфетки. Василий неохотно их берёт и протирает свою ладонь, бокал и даже стойку. Не такой уж и плохой парень, так-то…

– Знаешь, – говорит он, после того, как я ему ещё подливаю, а слёзы его утихают слегка, – уже со счёта сбился скольких я поменял! Три раза женат был, деток хотел… а всё эти бабы, бабы… сука, ничего поделать с собой не могу, просто прёт меня на них!..

– Что же ты так? – как бы осуждающе спрашиваю я, делая вид, что занимаюсь своими делами. – Дома жена нецелованная, а ты мне тут плачешься, да по бабам носишься!

– Эх, брат…, – грустно протягивает он. – Да любил я всех своих жён. Хорошие девчонки были, меня тоже любили… да и подруги мои все хорошие… не бабы, а женщины именно! Я-то баб много повидал – они другие. А, вот, девчонки мои – именно, что девочки, женщины – да как угодно… всех их люблю, понимаешь… просто не могу остановиться…

Он выпивает очередной бокал и добавляет:

– Запутался я! И жёны, и подруги мои – все хорошие, но, сука, местами, такие ебанутые!

Его снова пробивают слёзы.

– А я просто хочу жить! Найти уже одну! Ту самую, блять! С которой до конца! С которой дети!

– Эх, Василий, – вздыхаю я. – Тогда тебе надо перестать ложиться ко всем, кто тебе предложит, глядишь, найдёшь себе…

Он допивает последний бокал виски, что уже видно по выражению его лица и белкам глаз, что покраснели ещё больше и из них, того и гляди хлынет кровь.

– Да! Мне надо помириться с Ниной! Н-надо… помириться!.. Я ей-й с-сейчас позвоню…

– Да какой сейчас?! – усмехаюсь я. – Домой дойди, спать ляг! Утром позвонишь, приедешь с цветами-там или что ты даришь? – прикинь, как обрадуется! В театр, наконец, сводишь! Потерпишь пару часиков, музыку в наушниках послушаешь, в конце концов! Ну, или поспишь! Чё ты как маленький?

– Д-да, – многократно кивает Василий. – Т-ты прав-в… Я… завтра ей… позвоню… Во что бы то ни с-стало…

С этими словами, он просто кладёт на стойку пятитысячную купюру, одёргивает пиджак, снова обводит своим серо-красным взглядом зал и, шатаясь, хватаясь за стены, направляется к выходу.

Думал я, что через месяц снова увижу его с историей про то, как опять его кинула барышня, но, вот, его нет уже почти полгода… вроде как, говорят, что женился на ком-то…. Неужто нашёл свою «ту самую» ?..

В конце концов, Василий не был прям таким мерзавцем-бабником, – мужик просто сильно запутался, и это мягко сказано… Однако, как бы он ни материл своих мимолётных подруг, а для него они были именно женщинами, пускай и… после пары бокалов….