Цитаты из книг автора «Валентин Лавров»

а потом над Россией (с помощью враждующей Германии!) засияло солнце якобы пролетарской революции[4]. Солнце было таким жарким, что спалило жизни десятков миллионов граждан. Захватив власть обманным путем, большевики развязали чудовищный террор, многократно инспирировали голод, доводивший до людоедства и детоедства, извратили нравственность, привели к тотальному расцвету преступности и алкоголизму. Наверх взбирались не самые умные и лучшие, а самые порочные, жестокие и коварные.

В этот момент в трактир ввалился какой-то пролетарий в кожаной кепке и в длиннополом замусоленном пиджаке. Он с порога крикнул: – Министра Сипягина сейчас в Мариинском подстрелили…

Юля, а ты загодя постарайся подобраться поближе к губернатору Петербурга Клейгельсу и в упор мочи. Вот, возьми фото Клейгельса, у него рыло на гадюку похожее.

Когда распорядитель ритуала объявит: «Прощальное слово имеет обер-прокурор Синода Константин Победоносцев», тот встанет возле гроба и начнет гундосить. Ты спокойно подойди и стреляй в него.

Гершуни резко переменил тон, стал серьезным: – Ты, Микола, возьми на себя мракобеса Победоносцева. Хватит, этот кровопивец небо покоптил, небось скоро восемь десятков стукнет.

Наклонился к жениху, дыхнул в ухо: – Сейчас Сипягина спишем в расход. А на его похоронах такой революционный праздник устроим – земля будет дрожать, как корова во время отела!

Вот и теперь, когда Сипягин еще был жив, Гершуни придумал на его похоронах устроить двойное убийство. Кандидатами в народные герои стали жених и невеста – сын парикмахера и великого украинского народа, офицер Михайловской артиллерийской академии Микола Григоренко, живший много лет по паспорту Евгения Григорьева, и расторопная Юлия Юрковская, дочь польского дворянина, мечтавшая о сцене театральной, но неожиданно для себя оказавшаяся на сцене политической.

Гершуни повернулся к Мельникову, весело подмигнул: – Эх, черт, дело наладили. Только Степка мне не понравился, раскис в последний момент. Ну, авось выстрелит, а как в киче сопли распустит –

Сыграть в ящик за свободу народную при публике – радостно и легко. Но принять свой смертный час в застенке, где, кроме врача, священника да палача Филипьева, никого нет, – испытание трудное. Крепись, не поддавайся, мы, друг, с тобою! Каждое мгновение мы будем только думать о тебе. Клянусь честью! Народ твою жертву будет помнить вечно! Дай слово, что не станешь перед сатрапами унижаться и каяться!

Гершуни скрипнул зубами. Он решил: «Струсил, паразит! Увильнуть хочет, но не выйдет…»