Лежит в столовой на столе
труп мира в виде крем–брюле.
Кругом воняет разложеньем.
Иные дураки сидят
тут занимаясь умноженьем.
Другие принимают яд.
Сухое солнце, свет, кометы
уселись молча на предметы.
«Мальчик ест мороженое» и «Вбегает мертвый господин» — какое из этих утверждений покажется вам бредовым? Вероятнее всего, второе. Что, в конце концов, бредового в мальчике, который ест мороженое? В отличии от мертвого господина, который и не господин, собственно, а труп, и вбегать он точно никуда не может. Итого, бред это второе. А теперь представим себе, что «Мальчик ест мороженое» — то, что видит подводник, находящийся в плавании на подводной лодке, на глубине в сотню метров под водой. Очевидно, что он бредит — никакого мальчика в этом месте быть не может, да еще с мороженым. А по второму утверждению — может ли это быть метафорой? Поэт словами «вбегает мертвый господин» говорит о процедуре реанимации, которая завершилось успешно — и больной, будучи уже, фактически, мертвым — возвращается в свое тело, как бы вбегая в него? Обратите внимание, как быстро «бред» и «не бред» поменялись местами — то, что казалось нам явным бредом, обрело смысл, то, что бредом нам не казалось — оказалось явным бредом.
Что делает бред — бредом? Почему про «мальчик ест мороженое» мы склонны сказать, что это не бред, а «вбегает мертвый господин» — бред? Все дело в согласованности — первое согласуется с чем-то внутри нас, а второе — нет. Но если мы изменим тот контекст, с которым согласуются эти утверждения — их оценка может измениться. Т.е. есть что-то внутри нас, с чем соизмеряясь мы делаем вывод о бредовости или о «нормальности». Но что это? Это то, с чего фактически начинается книга величайшего русскоязычного философа рубежа ХХ — XXI века Вадима Петровича Руднева.
Когда-то моя знакомая посоветовала мне почитать его книгу «Словарь культуры ХХ века» . Я прочитал, и до сих пор благодарен ей за неё — это одна из самых гениальных книг, которую я читал. И именно благодаря этой книге я понял и современное искусство, и современную литературу, и ХХ век — эта книга для меня была как открытие Нового света для всего мира. Когда-нибудь я напишу на неё рецензию, и это будет самое лучшее, из всего что я написал (обсессивно-компульсивный бред) — так я попытаюсь сделать её популярной (бред мегаломании) на весь ЛайвЛиб. Но пока мы поговорим о Логике бреда — в чем-то не менее интересном труде, хоть и без того явного заряда постмодернизма, характерного для Словаря (кстати он был недавно переиздан ).
Вадим Петрович в свойственной манере, со ссылками на Лакана , Фрейда , Витгенштейна (ему он посвятил не одну книгу ), Делеза , Фуко , с примерами из вынесенной в заголовок поэмы Введенского «Кругом возможно Бог» , Пушкина , Сологуба , Достоевского , в строгом соответствии с предлагаемыми им новыми моделями реальности и новыми моделями шизофрении проводит простую мысль — все бред. Но есть бред массовый, согласованный, а есть бред индивидуальный. И если за первый бред ты получишь звание полноценного члена общества, то за второй тебя упекут в психушку. Соглашаться с тем, что повышение налогов есть благо, и говорить, что кукла танцует на телевизоре — что более бредовое? Ответ — «оба бред». Но первый бред согласован, а второй — нет. Так что, все шизофреники? Ответ — да, все шизофреники — только вот шизофрения эта проявляется по-разному. И главный Рубикон здесь — язык. Все мы внутри себя шизофреники — у всех у нас в темных уголках головы таятся странные вещи. Мы или не замечаем их, или не хотим признаваться себе в них — но они в нас есть. Ситуация становится критической когда то, что внутри нас, выходит в наше языковое пространство. И наш согласованный, повседневный бред перестает быть таковым, превращаясь в несогласованный бред.
...безумец пребывает в истине, в то время как «нормальный человек» — в иллюзии своей нормальности.
Есть же реальность, скажете вы. Мальчик ест мороженое, мертвые господа не бегают — да, язык языком, но есть то, что есть. Но что такое реальность?
Реальность — это система нарраций, зашифрованных посланий, смыслов, превращающихся друг в друга и проникающих друг в друга, а также отождествляющихся и разотождествляющихся друг с другом.
...ничего не существует, все только кажется! И самое неприятное, что кажущийся тоже лишь кажется самому себе. Кто-то назвал мою философию лингвасолипсизмом. Это неверно. Солипсист по крайней мере убежден в существовании себя самого. Но я не верю в существование себя самого. Более того, я не верю в существование ничто.
Руднев как философов чрезвычайно неудобен — он не стоит на твердой почве, а висит в какой-то метафизике — более того, он эту почву старательно выдергивает у вас из-под ног. Реальность — что такое реальность? Нормальность — а это то что? Где тот эталон нормальности? Этот человек нормален? А если он ночами убивает людей он все-ещё нормален? Аааа, вы не знаете, но вам кажется что он нормален, т.к. это совпадает с имеющимися у вас представлениями о нормальности в текущую минуту. А откуда они взялись?
Шизофреник противопоставляет свой индивидуальный бред социальному согласованному бреду, свою индивидуальную бессознательную наррацию — согласованной бессознательной наррации, свои индивидуальные странные объекты — социальным странным объектам.
Человек эта та обезьяна, которая сошла с ума. Сумасшедшая обезьяна отринула «палку» и «дерево» (и «кору», и «насекомое») как реальные объекты, а взяла и выдумала их абстрактные копии, то, чего нет и не существует — она выдумала слова: палка, дерево, объект, насекомое. Отныне физический мир исчез для обезьяны, а вместо этого появилось бесконечное множество миров. И «палка» может означать как палку с дерева. а может половой член, а может половой акт, а может нарисованную на бумаге линию. Мы настолько давно живем в шизофрении, настолько закостенели в ней — что для нас это самая что ни на есть норма. Отказ от неё — вот что не норма. И если среди толпы сумасшедших обезьян появляется либо нормальная обезьяна, либо обезьяна сумасшедшая иначе — она считается сумасшедшей обезьяной другими сумасшедшими обезьянами. Потому что язык, наш язык, человеческий, язык сумасшедших обезьян — есть прикладное воплощение той самой шизофрении. Язык не как система символов, а как некое абстрагирование. Когда шахматист играет в шахматы, просчитывая комбинации — он упражняется в своей шизофрении, формируя возможные миры. И не надо говорить, что он делает это сознательно — то, насколько быстро это происходит особенно у профессионалов, исключает сознательность — это именно что бессознательность.
Мы говорим: «Шерлок Холмс жил на улице Бейкер-Стрит». Это правда или ложь? Это ложь, ибо никакого Шерлока Холмса никогда не существовало, и это правда, потому что в вымышленном мире Шерлок Холмс жил на Бейкер-Стрит. Мы говорим: «Шерлок Холмс жил на Даунинг-Стрит» и это ложь, ибо никакого Шерлока Холмса не было, и это ложь, потому как он не жил на Бейкер-Стрит, и это правда, т.к., в другом вымышленном мире он живет на Данунинг-Стрит. Стоять, кричите вы — какое это другой мир? Есть только два мира — этот и выдуманный Конан Дойлем. Не надо нам тут шизофрении — мира только два. И кто после этого шизофреник? Реальность тоже ошибка .
Шизофрения — отказ от реальности — состоит в отказе от семиотического осмысления вещей и знаков, в трансгрессивной позиции по отношению ко всему семиотическому.
Если вас не пугает специфический язык автора, равно как и использование очень специфического тезауруса, вы не без удовольствия прочитаете эту книгу. С чем-то можно согласиться. с чем-то нет — но автор выдвигает аргументы, и, если вам они не нравятся, — попытайтесь их опровергнуть. А если нет — тогда не обижайтесь.
Во многом семиотика, структурализм, логический позитивизм, математическая логика, кибернетика были также рационалистическим заслоном против шизофрении, попыткой при помощи пусть логического, но все-таки позитивистски (причем обостренно позитивистски) окрашенного научного мышления противопоставить логику шизофреническому мифотворчеству.
В нашем мире нет здоровых, но больны мы по-разному. Шизофреник на взгляд сошедшей с ума обезьяны, болен. Он использует язык не так, как привыкла его использовать сумасшедшая обезьяна. Нормальный с позиции сумасшедшей обезьяны это тот, кто ходит каждый день на работу, пашет, приходит домой, пьет пиво и смотрит футбол — вот это норм. А если он, например, гомосексуален, и пишет стихи — он явно какой-то не очень. А если ест мыло — так совсем не очень. Ну т.е. пить Байкал это норм, а есть мыло — нет (хотя и то, и то конкретно отдает мылом). Обратите внимание - если человек не знает про напиток «Байкал» популярный в СССР, то на фразе «пить Байкал» он подумает, что я несу бред.
Учение Христа — это шизофренизация человека, но не в том согласованном режиме, в котором человек пребывал до Него. А после Него для отцов церкви это становилось нормой. Отсюда бредовое высказывание Тертуллиана «Верую, ибо абсурдно». Конечно, верить можно только в абсурд. Глупо верить в очевидные вещи. Абсурд — третье следствие шизофренического принципа онтологизации возможных миров: раз все возможное становится действительным, то самое существенное, что абсурд тоже действителен. Новый Тертуллиан мог бы сказать: «Да здравствует круглый черный квадрат!».
Логика бреда — абсолютно чистая философия (привет Витгенштейну), замешанная на психоанализе (привет Фрейду и Юнгу ), культурологии (привет Лосеву ), филологии (привет Гаспарову и Лотману ). Как бы вы не относились к современной философии — эта книга действительно может заставить вас задуматься о вещах. Разумеется, вы не согласитесь с автором во всем — так и не должно быть. Даже если вы не согласитесь с 80% его тезисов. Но оставшиеся 20, чем черт не шутит, могут заставить задуматься. И я не знаю современных авторов, которые бы смогли сделать аналогичное — заставить задуматься над такими темами.