«Мозги плавятся.

Слышали, наверное, такое выражение?

Мозги плавятся…

Чаще всего от жары или духоты, иногда – от того, что кто-то их «выносит». Напрягает непрерывным бубнежом, постепенно превращающимся в монотонный шум. Вопли, кстати, мозги не плавят – от них появляется злость, а вот бубнёж злость глушит, растаскивает по шкале монотонности, дебилизирует сознание программой «белого шума». А если добавить жару, то получается адская смесь заунывности и температуры, воняющая потом и давящая на несчастные серые клеточки так, что они плавятся.

Работоспособность стремится к нулю, черепную коробку заполняет гудящая, как трансформатор, тьма, и ты не слышишь даже себя.

Потом гудение уходит, и остаётся…

Вакуум.

Ты не хочешь слышать, не хочешь говорить, не хочешь думать. Ты пребываешь в состоянии томительного полусна, и с каждой секундой желание проснуться становится всё слабее и слабее. Огонёк энергии кажется сначала светом в конце тоннеля, потом свечкой, потом – недостижимой звёздочкой. Где-то решают вопросы, что-то придумывают, выкручиваются, изобретают, то есть живут как все, творят повседневность в постоянном движении, а ты дремлешь, спелёнутый коконом вакуума. Тебе лень. Тебе проще, когда другие.

Некоторым вначале неуютно, но потом привыкают. Все привыкают, потому что так – легче. Вакуум в голове – прекрасное средство от раздражителей, от неприятностей, от необходимости что-то делать и за что-то отвечать. Вакуум умиротворяет, дарит тишину и снаружи, и внутри. Благословенную тишину…

О которой я могу только мечтать.

Потому что в моей голове постоянно щёлкают переключатели и скрипят шестерёнки, гудят сервоприводы и монотонно ходят шатуны… Механика моей машинерии не останавливается ни на мгновение, а в жару или минуты «выноса» она лишь разбегается, стараясь поскорее преодолеть опасное время, способное её остановить…

Потрескивание микропроцессоров, образующих главный вычислительный центр, становится нервным…

Иногда возникает характерное постукивание, но редко – для этого нужно, чтобы стало совсем жарко и в прямом, и в переносном смысле. Впрочем…

Преимущество искусственных мозгов заключается в том, что в случае перегрева автоматически срабатывает охлаждающий контур. Недостаток – вакуум неспособен заполнить мою черепушку.

Мне не грозит опасность поплыть по течению, отрешившись от мира беззаботной тишиной расплавленных мозгов. Я не дебилизируюсь. Я всегда сосредоточен. Я хладнокровно фиксирую происходящее и хладнокровно на него реагирую. Адекватно, прагматично, предельно рационально.

Я свободен от эмоций. Я свободен в выборе действий. Я полностью автономен, но иногда скучаю по временам, когда жара, духота или вынос мозга наполняли мою голову ватой.

Я скучаю по временам, когда умел тупить.

Когда был человеком».

(Аудиофайл 2980–23468–098628

статус: несущественный

стереть: да/нет)

* * *

Первые после Времени Света недели Зандр поражал яростной, едва ли не ежечасной сменой декораций, демонстрируя в калейдоскопическом режиме все феномены, что ожидали выживших в будущем. «Бешеные ливни», до краёв заливающие глубокие овраги и даже смывающие небольшие города; «голубые фитили» – чудовищной силы молнии, удар которых гарантированно расплавлял тяжёлый танк; вымораживающие «адские метели»; «бледные шторма», «радиотеатры», «пыльники», ураганные ветра, радиоактивные облака, яды, отравляющие и обжигающие… Увертюра получилась познавательной, но длилась недолго, примерно месяца два, после чего Зандр стал скучным: жарким, однообразным, угрюмым. Хоть и опасным, но предсказуемым – существовали признаки, по которым опытные люди узнавали о приближении очередного феномена и успевали спрятаться.

А ещё через год на изнасилованной планете началось изменение времён года. Пока достаточно условное, как шутили обитатели Зандра – в тестовом режиме, но, как говорится, лиха беда начало.

Основное время – девять месяцев – по-прежнему занимало лето, а на три оставшихся приходилось всё остальное: весна, зима и осень. Получились они маленькими, но яростными и ярко выраженными. И ещё получились злыми, но каждое по-своему.

Осень Зандра – это Сезон Кислотной Дряни, когда с неба льётся запредельное дерьмо, в составе которого не способны разобраться даже лучшие химики. Лучшие из оставшихся, разумеется, из тех, кто ухитрился пережить Время Света и все последующие испытания. Сначала, конечно, пытались разобраться, анализировали, прикидывали, а потом плюнули и покорно принимали ту мерзость, которой Земля расплачивалась с человечеством. Потому что – куда деваться?

С годами агрессивность Кислотной Дряни падала, и теперь нужно было крепко постараться, чтобы получить ожог, просто выставив руку под дождь, но правила пока соблюдались неукоснительно: начался Сезон – натягивай защиту не ниже АВ+, и люди, которые встретились в небольшой пещере, в трёх километрах к юго-юго-западу от Перевальника, были облачены не в обычную «сбрую» обитателей Зандра, а в защищённую, без прорех и открытых участков.

Первый, тот, что пониже, смог позволить себе лишь дешёвое снаряжение, сделанное умельцами Зандра из того, что оказалось под руками, в основном из грубой, но надёжной прорезиненной ткани. И вооружён был соответственно – простым гладкоствольным дробовиком, выглядевшим так, словно ему пришлось обойти весь Зандр по кругу. Второй – плотный, высокий, плечистый – прибыл на встречу в поношенном, но крепком комбинезоне «Пластун», предназначенном для военных разведчиков и сделанном ещё до Времени Света. «Пластун» обеспечивал защиту уровня АА, и надёжнее его от феноменов Зандра защищал только «Вакуум», который встречался так же редко, как источники чистой воды, открытые взгляду и свету. Что же касается оружия, то помимо нескольких ножей, гранат и кобуры с пистолетом плотный оказался владельцем мощного ТС19, на который щуплый поглядывал с большой опаской.

Собеседники расположились довольно далеко от входа в пещеру, шагах в десяти, куда не залетала даже водяная пыль, однако маски не снимали, не показывали друг другу лица. И это обстоятельство щуплого успокаивало. Несмотря на грозный ТС19.

– Честно говоря, не думал, что увижу вас… э-э… вас…

Щуплый знал сетевой ник собеседника, спокойно использовал его при виртуальном общении, но, столкнувшись с высоким лицом к лицу, растерялся. Потому что ник абсолютно не соответствовал суровому облику.

– Нянька, – спокойно закончил за щуплого плечистый. Возможно, он улыбнулся под маской. – Не стесняйся называть меня так, я сам выбрал себе псевдоним.

– Спасибо.

– Не за что.

Щуплый перевёл дух, нервно прикоснулся к висящему на плече дробовику – ствол строго вниз, Нянька сказал, что, если оружие поднимется хотя бы на сантиметр, он откроет огонь, – и откашлялся.

– Я ведь послание отправил больше наугад. Не верил, что вы существуете.

– Но тебе хотелось, чтобы я существовал.

– В этом поганом Зандре есть место крови и дикости… – Щуплый вздохнул. – Я надеялся, что в нём отыщется и толика справедливости.

– Почему ты не восстановил справедливость сам?

– Я – маленький человек.

– Ты мог собрать нескольких таких же маленьких людей.

– Все боятся…

– Ты мог собрать нескольких таких же маленьких людей, – с нажимом повторил Нянька, намекая, что не слышит искренности в жалком ответе.

– У меня семья. – Щуплый опустил голову. – Зачем вы спрашиваете, если знаете ответ?

– Затем, чтобы ответ услышал ты. – Плечистый заложил левую руку за портупею. – Знаешь, что я сделаю с тобой и твоей семьёй, если выяснится, что ты меня обманул?

В отличие от собеседника, который понятия не имел, под какой личиной прячется в Зандре Нянька, плечистый прекрасно знал, кто его вызвал, где щуплый живёт и что собой представляет. Так он страховался от недоброжелателей, которых у Няньки накопилось более чем достаточно.

– Они действительно воруют детей, – твёрдо произнёс щуплый. Теперь он смотрел прямо в маску высокого с таким видом, будто смотрел ему в глаза. Напоминание о трусости заставило щуплого разозлиться, и это был хороший знак. Это показывало – он способен забыть, что маленький, и вспомнить, что человек. – Только детей.

– С округи?

– Нет, в Перевальнике действуют чёткие понятия: местные под защитой, и гадить рядом с базой Гопак боится. Его падальщики шарят по соседним территориям, но осторожно, чтобы не навести на след.

– Кто в Перевальнике главный?

– Железный Митя.

– Он в деле?

– Нет, брезгует. – Щуплый помолчал. – Но Гопак ему платит. Здесь все платят Железному.

– Нормальная ситуация… – Теперь выдержал паузу Нянька. – Откуда ты так много знаешь?

– Я на Железного водовозом работаю, – произнёс щуплый таким тоном, что стало ясно: он не сомневается в том, что Няньке это известно. – У Гопака с Железным контракт, я каждую неделю привожу на его базу среднюю бочку, и…

– Теперь ты приятельствуешь с ними.

– Приятельствовал, не без этого, – не стал скрывать доносчик. – Сначала я думал, что Гопак и его пацаны – просто падлы, которые договорились с Железным. Потом, когда узнал, чем они промышляют, стало противно… А потом я услышал о вас.

– Куда они отвозят детей?

– Не знаю. Но папаши сюда точно не прилетают, я бы знал.

– А приятели твои не хвастались?

– Вообще об этом молчат. – Щуплый качнул головой. – Не надо говорить, что они мне приятели. Теперь не надо. Я… Я ведь рискую.

– Знаю.

– Но всё равно написал вам.

– Я это ценю.

Они все рискуют. Все они: маленькие, трусливые, обременённые семьями, слабые… Над ними насмехаются, иногда – унижают. Они, как правило, смотрят в землю или в сторону. Они находятся в самом низу пищевой цепочки Зандра, но на них держатся остатки цивилизации. Они работают. Они вынуждены со многим мириться, но это не значит, что им нравится то, что они видят.

И все они знают, чем рискуют, обращаясь к Няньке.

Но обращаются.

Обращаются, несмотря на то что преступление, за которое наказывал Нянька, их самих обычно не касалось. Обращаются, потому что не могут больше смотреть в сторону. И не могут выступить сами.

– Ты знаешь, что я плачу за наводку?

– Пятьдесят радиотабл, – подтвердил щуплый.

– Они тебе нужны?

– Не откажусь, – не стал врать доносчик. – Но я вам написал не ради денег.

Или не только ради них. Впрочем – плевать, сделка есть сделка.

– Твои деньги. – Нянька протянул щуплому снятый с пояса мешочек.

– Спасибо!

Глаз под маской не видно, однако по голосу плотный понял, какие чувства испытывает собеседник, и, не отпуская мешочек, твёрдо произнес:

– Не трать их в ближайшую пару месяцев.

– То есть? – растерялся щуплый.

– Гопак платит Железному, а значит, Железный не обрадуется тому, что я сделаю с Гопаком. И пусть ему противен бизнес Гопака: деньги есть деньги.

– А-а… – Кажется, щуплый об этом не подумал. Никто из них не думает.

– Вряд ли ваш Митя проведёт толковое расследование, но твое богатство разглядит обязательно, начнёт задавать вопросы. Например, такие: за сколько ты продал его, Железного…

– Я его не продавал!

– Ты только что лишил хозяина Перевальника, своего хозяина, одного из источников дохода.

Щуплый нервно передохнул. До него только сейчас дошло, что он натворил.

– Через пару месяцев всё уляжется, и ты сможешь осторожно воспользоваться своим богатством, а пока живи, как жил. – Нянька положил тяжёлую руку на плечо собеседника. – Я видел, что делают с глупыми доносчиками. И я никогда не возвращаюсь, чтобы отомстить за них.

– В моем случае вам не придётся, – сглотнув, пообещал щуплый. Он всё понял.

– Надеюсь.

Давным-давно, в первые, самые мерзкие месяцы Зандра, когда мир только сломался, похоронив под собой и законы, и мораль, и не просто сломался, а продолжал рушиться, накрывая раскалёнными обломками всё вокруг; когда все мечтали выжить, а под словом «будущее» подразумевалось десять-двенадцать часов; когда приходилось выбирать между «плохо» и «ужасно»… В те времена папаши особенно не прятались. Тогда никто не прятался, каким бы дерьмом ни занимался. Убеждённые каннибалы открыто переводили людей на консервы и торговали на улицах «деликатесами»; городские власти покупали рабов для расчистки завалов или разведки грязных зон; хирурги пилили пленных на органы… Люди в те месяцы превратились в заурядный товар, и загоны для рабов стали обыденностью в большинстве поселений Зандра. А папаши считались уважаемыми членами общества.

Однако постепенно в мир вернулись приличия.

В Зандре появились хорошо организованные сообщества – Периметр Дота, области Железных Берцев, территории Зигенского ордена и народных республик, на которых работорговля оказалась вне закона. За этими сообществами стал тянуться и остальной Зандр, но он всё ещё оставался опасным, а жизнь в нём – трудной, и потому папаши не исчезли.

Они маскировались. Осторожничали. И никогда не гадили поблизости от своих баз, не желая вызывать гнев соседей.

Папаши предпочитали захватывать молодых и сильных, которых можно использовать не только на работе, но и для развлечения, а юноши или девушки – не важно. Не отказывались работорговцы и от детей, поскольку в некоторых районах другой их «товар» не находил спроса. И именно у детей, у самых слабых и бесправных обитателей Зандра, неожиданно появился защитник. Человек, называющий себя Нянькой. Человек, создавший в едва поднявшейся сети информационную страничку о себе и попросивший сообщать обо всех случаях похищения детей. Особенно – массовых.

Человек, который приходил к тем, кто похищениями жил, и жестоко их наказывал…

Базой работорговцам служил металлический ангар, построенный в самом конце глубокого и довольно узкого каньона. С одной стороны – тупик, из которого не выбраться, поскольку вокруг почти отвесная скала; с другой – место неприметное, труднодоступное, и одного поста в двухстах метрах от ангара достаточно, чтобы полностью перекрыть дорогу. Осенние дожди, разумеется, изрядно залили каньон, однако основной поток, постепенно превращавшийся в полноценную речку, формировался ниже, за постом и за довольно крутым, но проходимым подъёмом, по которому папаши попадали в своё логово сухопутным путем. Коптер же приземлялся прямо к ангару, но сейчас его не было: щуплый не обманул, сказав, что его отогнали в Перевальник на ремонт.

К сожалению, вместе с коптером улетели пятеро бандитов, однако ждать их Сатана не мог и потому, скрипнув зубами, пробурчал: «Повезло придуркам».

– Что ты сказал? – осведомился сидящий на постоянной связи Майор.

– А ты не услышал?

– Нет.

– Спишь?

– Как раз в том самом ухе ковырялся.

– А-а… – Сатана помолчал, но решил не развивать тему и коротко ответил: – Сказал, что придуркам повезло.

– Коптера нет?

– Угу.

– Ждать некогда.

– Без тебя знаю, – отрезал называющий себя Нянькой Фредди и цыкнул зубом, показывая, что разговор окончен. И поправил капюшон, правда, больше по привычке, чем по необходимости. К полуночи дождь почти прекратился, превратившись в лёгкую изморось, но все знали, что, накопив сил, он польёт вновь: осень есть осень.

Ангар – так же как всё, построенное после Времени Света, – выглядел коряво, да к тому же был слишком мал для базирования папаш, однако щуплый наводчик сообщил, что в этом и заключалась хитрость Гопака: «Там огромная пещера – танк загнать можно, вот они и построили ангар у её выхода. С виду – мелочь какая-то, в которую и бочку не закатишь. А на деле – здоровенное укрытие».

Есть ли из пещеры второй выход, щуплый не знал, но Сатана предположил, что есть – папаши славились предусмотрительностью, – а значит, нужно действовать быстро и аккуратно и не позволить работорговцам уйти. Тем более что главную ошибку папаши уже совершили: не выставили над каньоном даже самой примитивной электронной охранной системы и таким образом позволили Сатане беспрепятственно подойти к краю. Вторая, не менее серьёзная их оплошность, заключалась в том, что папаши не позаботились о средствах радиоэлектронного предупреждения и теперь понятия не имели, что их базу прощупывает переносной военный сканер.

Два ублюдка на посту, трое в ангаре. Остальные, видимо, в пещере, но на неё мощности устройства не хватало.

– Ты готов?

– Не хочешь подождать, когда дождь усилится?

В предложении напарника был смысл: в ливень за порог точно никто не высунется, соответственно, Фредди сможет спокойно добраться до ангара, однако Сатана не хотел ждать и потому отверг его:

– Буду осторожен.

После чего скинул вниз два альпинистских шнура – основной и страховочный – и стал ловко спускаться.