Военные продолжали ждать взрыва, но сначала повалил дым – из всех шести отверстий. И из других щелей, которые смог отыскать. Густой чёрный дым, показывающий, что внутри занялся жестокий пожар. Дым поднимался вверх, но не весь, весь не успевал, особенно тот, что вырывался снизу корпуса, из оружейных портов и других отверстий – он не улетал и струился вдоль «сигары», словно слипаясь с ней, окутывая серебристый доминатор извивающимся чёрным.

А затем стала краснеть обшивка.

Изнутри. А значит, температура поднялась до чудовищных значений… и наконец-то раздался столь ожидаемый военными взрыв. Первый, но не последний. Положивший начало целой серии взрывов, прогрохотавших внутри раскалённой «сигары» и разваливших её на части. То, что ещё недавно было гордым, пусть и старым, доминатором, кусками осыпалось на сухую землю Каждальского полигона.

///

– Впечатляет, – протянул дар Антонио, наблюдая за горящими обломками. – И команда ничего не может сделать?

– Я видел три атаки и ни разу команда не сумела справиться с начавшимся на борту пожаром, – ответил Помпилио.

– Кроме того, мишень была пуста, дар, – тихо добавил адмирал. – А на боевом корабле будут боеприпасы. И когда огонь до них доберётся, взрыв превзойдёт то, что мы сейчас видели.

– Судя по всему, смесь сама по себе удивительно хороша, – заметил адмирал дер Чизипер. – Нужно всего лишь направить ракеты в баллоны с газом: смесь прожжёт их, и цеппель окажется на земле.

– Успех, – министр промышленности потёр руки. – Успех.

К виновнику торжества стали подходить офицеры.

– Командор дер Даген Тур, позвольте вас поздравить: оружие блестяще себя показало.

– Оно действительно сделано из шутихи?

– Придумали, как сделать, кузен, – уточнил Помпилио. – Некоторое время назад мои люди оказались в крайне затруднительном положении, требовалось вести бой с превосходящими силами, и им пришлось выкручиваться.

– Победили?

– И в тот раз, и в следующий.

– Они у тебя молодцы.

– Я собирал их много лет.

– Я помню…

По случаю завершения – и весьма успешного завершения! – испытаний было подано игристое и лёгкие закуски. Свежий воздух способствовал улучшению аппетита, и гости с удовольствием принялись за угощение. Помпилио взял бокал и присоединился к академикам.

– Что скажете?

– Великолепно.

– Мы внимательно изучим устройство этих… ракет. Полагаю, они требует некоторой доработки.

– Три лиги – это очень мало, – добавил старый дер Чизипер. – Нужно не меньше десятка.

– Что же касается смеси, уже сейчас видно, что она великолепна. Я с удовольствием возьму твоего алхимика в свою лабораторию.

– Артиллерия устарела.

– Нет. Ни в коем случае.

– Но пушки весят много. А для шутих нужны только направляющие.

– Для ракет.

– Зато снаряды дешевле. И не забудьте, что галаниты делают ставку на аэропланы, а их шутихами не собьёшь.

– Ракетами.

– Всё равно. Против быстрых аэропланов нужны крупнокалиберные пулемёты и скорострельные пушки, это обстоятельство ещё долго не изменится. Что же касается ракет…

– Если сделать ракеты достаточно большого размера, то можно накрывать не единичные цели, а площади. Например…

– Города, – негромко закончил подошедший со спины старого адмирала дар Антонио. И при его появлении все замолчали. – Если сделать достаточно большие ракеты, они позволят обстреливать военные лагеря, места дислокаций, а при желании – поселения.

– С мирными жителями? – тихо спросил министр промышленности.

– Да, – спокойно подтвердил дар.

– Кто на это пойдёт?

– Те, кто вырезал всех адигенов планеты, включая стариков, детей и женщин. Те, кто заблокировал Ши-Кализ на Верзи и уморил голодом всех его жителей. Те, кто считает себя высшей расой и единственно правыми. Они без колебаний зальют наши города этим огнём. – Взгляд старшего Кахлеса упёрся в брата. – Ты показал нам страшное оружие, Помпилио, очень страшное. Но по-настоящему ужасным оно станет, когда будет скопировано и обрушится на наши города…

– Значит, мы должны убить их первыми, – твёрдо произнёс Помпилио. – Только и всего.

* * *

«И я благодарен судьбе за то, что мне довелось служить со столь замечательными людьми…»

из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

///

– Ты это чувствуешь? – Толстый мужчина, облачённый в синюю полицейскую форму, поднял голову и принюхался. – Чувствуешь?

– Что именно, синьор капитан? – осторожно поинтересовался его спутник, не менее массивный полицейский вахмистр.

– Вихель, – коротко ответил капитан.

– Правда? – вахмистр принюхался. – Что-то не чувствую.

И немудрено: разговор уважаемых блюстителей порядка происходил на открытой корме идущего в Даген Тур парома, и гуляющий над озёрной гладью ветер легко и непринуждённо разгонял дымок – если он был, – появляющийся при курении запрещённой травы.

– Точно тебе говорю: кто-то здесь дует, – уверенно ответил капитан. – Я служил в Маркополисе и эту дрянь за лигу учую. Уж очень у неё характерный запах.

Капитан Южир действительно начинал службу в сферопорту Линги, однако проработал недолго – набрался опыта, уверенности в себе, дослужился до штаб-лейтенанта, после чего вернулся в родное захолустье, на сытую и спокойную должность начальника полиции.

Ну как захолустье…

Небольшой городок Даген Тур действительно мог претендовать на звание самого «медвежьего» из всех «медвежьих углов» Линги: древний, гордящийся тем, что в него забредал сам Добрый Маркус, не меняющийся, богатый, неспешный настолько, что казался полусонным, но при этом известный на весь Герметикон. Разумеется, благодаря тому, что принадлежал Помпилио дер Даген Туру, знаменитому путешественнику, исследователю, первооткрывателю и родному брату дара Антонио Кахлеса. Благодаря этому обстоятельству жители «классического лингийского захолустья» привыкли к визитам высших адигенов и даже коронованных особ, причём не только лингийских и прочих персон, которых жители настоящего захолустья видели исключительно в газетах. При этом должность полицейского начальника действительно была на редкость спокойной: поголовно вооружённые жители Даген Тура отличались выдающейся взаимной вежливостью и легко могли урегулировать с чужаками эксцессы любой сложности; что же касается экипажей посещающих захолустье цеппелей, они прекрасно понимали, где оказались, и вели себя благоразумно.

Другими словами, на вверенной попечению капитана территории если кто и позволял себе выкурить трубку с вихелем, то лишь приняв нереальные меры предосторожности. И потому подозрительный дымок вызвал в душе Южира целую гамму эмоций: мало того, что нарушение происходит в общественном месте, так ещё и на глазах начальника полиции!

Ну, почти на глазах.

– Нужно проверить.

Вахмистр, которому было приятно и покойно молча бездельничать на корме, подавил вздох разочарования и послушно двинулся за устремившимся на поиски нарушителя капитаном, размышляя о том, что никто из жителей Даген Тура дуть на пароме не станет, да и никто из благоразумных лингийцев не станет, а значит, дело они имеют или с отморозком, которого придётся успокаивать в рукопашной, или с забывшимся адигеном.

И ошибся.

– Теперь я уверен, что это вихель, – пробормотал синьор капитан, направляясь к ведущей на верхнюю палубу лестнице – по мере приближения запах становился всё сильнее и сильнее. – Никаких сомнений: на борту нарушитель!

Однако добраться до преступника Южиру помешал преградивший дорогу матрос. Попытался преградить. Матрос стоял около лестницы и, казалось, просто бездельничает, но увидев, что полицейские намерены подняться на открытую палубу, мгновенно оказался перед толстяком и сообщил:

– Закрыто.

– Что значит «закрыто»? – изумился Южир. – Ты знаешь, чем тут пахнет?

А пахло около лестницы необычайно сильно. И теперь уже не оставалось сомнений в том, что на пароме кто-то употребляет вихель.

– Знаю, – уныло ответил матрос. – Но наверх нельзя.

– Прочь с дороги.

– Палуба полностью выкуплена.

– Кем?

– Теми, кто решил добраться до Даген Тура в одиночестве.

Будь Южир чуть менее взволнован, он бы наверняка заметил, что хитрый матрос, явно не любящий полицию, изо всех сил избегает называть подозрительных пассажиров, отделываясь общими фразами. Однако синьора капитана интересовали другие вопросы:

– Их много?

– Несколько человек.

– Я хочу их видеть!

– Они просили никого не пускать.

Вахмистр хмыкнул, но тут же заткнулся. Капитан понял, что теряет лицо, и начал злиться. Но неспешно начал, поскольку его целью был нарушитель, а не матрос.

– Сынок, ты знаешь, кто я? – негромко, но с явной угрозой в голосе осведомился Южир.

– Знаю, – кивнул матрос. – Но лучше вам туда не ходить.

– На верхней палубе совершается преступление, и я обязан его пресечь.

– Я вас предупредил, – вздохнул матрос, отходя в сторону. – И добавлю, что за последствия не ручаюсь.

– Да кто бы там ни был!

Южир поднялся по лестнице, распахнул дверь, уверенно вышел на открытую палубу и… замер неподвижно. Уверенность оставила синьора капитана в тот момент, когда он увидел лежащего в шезлонге мужчину. Не отморозка и не адигена.

– Ипсанский муль, – прошептал нецензурщину стоящий за спиной вахмистр, и синьор капитан был полностью согласен с подчинённым: именно муль. Необязательно ипсанский, конечно, но явно муль.

В шезлонге расположился очень высокий мужчина – рост был заметен даже сейчас, когда он почти лежал – с тёмными, с густой проседью волосами и бородкой клинышком. Из-за бородки мужчина походил на заумного профессора, однако синьор капитан никогда не встречал учёного, так сильно похожего на военного. А вот военного, сильно похожего на профессора, полицейскому видеть доводилось. Познакомиться лично им ещё не пришлось, но развалившегося в шезлонге мужчину синьор капитан знал: это был Аксель Крачин, старший помощник капитана «Пытливого амуша», бывший эрсийский кирасир, отчаянный и лихой настолько, что мессер Помпилио лично предложил ему войти в команду рейдера. И это был последний человек в мире, с которым полицейский рискнул бы связываться. Точнее, предпоследний: в первую очередь Южир не стал бы связываться с самим мессером Помпилио, за ним с Крачиным, следом шёл Бедокур, который однажды в одиночку поколотил десятерых цепарей с зашедшего в Даген Тур доминатора, и уж потом следовали дары, бамбальеро и прочие воины. И вот перед синьором полицейским капитаном полулежал второй номер списка, и тот факт, что Аксель пребывает в благодушном настроении и с удовольствием подставляет лицо свежему ветру – пытаясь прийти в себя, – не вводил Южира в заблуждение. Но и отступить капитан не мог, поскольку за его спиной мялись вахмистр с матросом, и уйди он сейчас, по его авторитету будет нанесён колоссальный удар.

– Добрый день!

– Разве мы не оплатили палубу целиком? – грубовато поинтересовался второй шезлонг. – Пусть они уйдут.

– Они не уйдут, – лениво ответил Крачин, избегая смотреть куда-то, кроме бескрайнего простора. Судя по всему, вид озера его успокаивал.

– Почему?

– Потому что это полиция, – сообщил Аксель.

При этом Южир мог поклясться, что длинный эрсиец ни разу не взглянул в его сторону!

– Меня сейчас стошнит, – пожаловался второй шезлонг.

– Из-за полиции?

– Просто так.

– Ты – медикус, сделай что-нибудь.

– Могу подойти к борту.

– И всё?

– Могу не подходить, – подумав, ответил тот, кого Крачин назвал медикусом.

– Нет, лучше подойди.

– Не уверен, что успею.

– Тогда меньше болтай.

– Зачем мы взяли билеты на утренний паром?

– Паром уходил в три пополудни.

– Я ведь говорю: ранний…

Мужчина из второго шезлонга закашлялся и поднялся.

Альваро Хасина, корабельный медикус «Пытливого амуша», был высок, почти как Крачин, и очень худ, чем напоминал марионетку. Однако основное внимание привлекала не столько худоба, сколько голова медикуса – формой она удивительно походила на яйцо. Впечатление усиливалось тем, что волосы у сорокалетнего медикуса оставались только за ушами да на затылке, и яйцо открывалось взглядам окружающих во всём своём великолепии. Большое яйцо с большими ушами. Альваро был отличным медикусом, во время стоянок «Амуша» подрабатывал в городской больнице и как-то вылечил племянника Южира от подцепленной в Маркополисе гидры. О чём племянник вспоминать не любил, потому что нехорошая болезнь едва не стоила ему свадьбы.

– Действительно полиция, – пробормотал Хасина, проходя мимо синьора капитана.

– Добрый день, – зачем-то сказал Южир.

Ответа не последовало, поскольку медикус как раз добрался до борта.

И оказался возле Галилея Квадриги, корабельного астролога «Пытливого амуша», который, собственно, и был источником привлекшего полицейских запаха. В смысле его источником была трубка, которой астролог беспечно пыхтел, с интересом разглядывая бескрайнее озеро Даген. Самое большое на Линге. По праву называемое «морем Кахлесов». Берегов сейчас видно не было, поэтому рассеянный взгляд Галилея скользил по волнам, изредка задерживался на кружащих вокруг парома чайках, спотыкался о само судно, но ни разу не нашёл ни синьора капитана, ни вахмистра. Полицию астролог в упор не видел.

А полиция смотрела на него и не знала, что делать, по той простой причине, что корабельные астрологи обладали официальным разрешением от всех властей Герметикона на нарушение всех связанных с веществами законов.

– Я говорил, что сюда лучше не ходить, – пробубнил матрос, с трудом сдерживая смех.

И Южиру захотелось его арестовать. За препятствование правосудию, например. За то, что вредный матрос сразу не сказал, кто арендовал верхнюю палубу.

– Пусть принесут ещё пива, – распорядился Аксель, закрывая глаза. – Хватит пить вредную минералку – от неё у Хасины сделались судороги.

– Слушаюсь, синьор Крачин, – рявкнул матрос и бросился исполнять.

Сам Хасина по понятным причинам от комментариев воздержался. Офицеры продолжали демонстрировать запредельное хладнокровие, никак не реагируя на присутствие представителей законной власти, справедливо полагая, что сами служат этой самой власти, ничего такого не сделали, а значит, могут игнорировать кого хотят. Что же касается Южира, то придя в себя после первого шока, он почти собрался уйти, но задержался, слегка обиженный равнодушным отношением к своей, безусловно, значимой персоне. И с каждой секундой ситуация становилась всё более непонятной, то есть непредсказуемой, поскольку обида нарастала, а физиономия полицейского багровела.

Но в тот самый момент, когда показалось, что скандал неминуем – как раз внесли пиво, – к обиженному Южиру подкатил невысокий кругленький человечек и улыбнулся, как родному:

– Синьор капитан!

– ИХ, – выдохнул полицейский.

– Как приятно, что вы меня помните.

– Давно помню…

– Да… история нашей дружбы насчитывает не один год, – пустился в воспоминания суперкарго. – В ту зиму меня изрядно потрясла чимпанская лихорадка, которая завершилась неприятными высыпаниями.

– Тем не менее тебя не повесили.

– И правильно, надо сказать, сделали, – расплылся в улыбке кругленький.

Знакомство Иоахима Христофора Бабарского с жителями патриархального Даген Тура началось с небольшого мошенничества и как следствие – с оперативного решения местного судьи о повешении нахального инопланетника. Это своих лингийцы могли судить годами, тщательно обсуждая предыдущую жизнь оступившегося соседа, а с инопланетниками особо не церемонились. ИХ уже попрощался с жизнью, но на его счастье в Даген Тур вернулся Помпилио, и судьба незадачливого мошенника совершила лихой поворот. Узнав, что его обычно спокойные, но временами буйные подданные вновь собрались кого-то вешать, Помпилио затребовал материалы дела, потом переговорил с ИХ, оценил уровень его пронырливости как интересный и принял решение о помиловании. Потому что ему как раз требовался толковый суперкарго. С тех пор Бабарский служил на «Пытливом амуше», знал поимённо всех жителей Даген Тура и со всеми раскланивался. Тем более с начальником полиции.

– Решили заглянуть на верхнюю палубу, синьор капитан? Тоже нужно проветриться?

– В смысле?

– Свежий воздух ещё никому не вредил. Особенно по утрам.

– День к вечеру идёт.

– Именно это я и имел в виду, синьор капитан.

Южир понял, на что намекает ИХ, собрался возмутиться, но передумал, сообразив, что никто, кроме Бабарского, с ним разговаривать не станет.

– Я посещал Челлингрид для участия в полицейской конференции.

– Мы слышали о ней, – подтвердил Бабарский. – И старались не появляться в том районе, где вы… где ваши коллеги… гм… В общем, мы старались не появляться.

– Весьма предусмотрительно.

– Поэтому мы – офицеры, синьор капитан, нам положено быть предусмотрительными.

– Были бы предусмотрительными – возвращались бы завтра, – громко произнёс Аксель.

– А что бы изменилось?

– Пожалуй, ничего, – подумав, согласился Крачин. После чего сдул пену и одним глотком опустошил половину кружки.

Господин полицейский капитан изволили посмотреть на старшего помощника с некоторой завистью. И не зная, как напроситься на угощение, поинтересовались:

– То есть вы развлекались в Челлингриде?

– Да как сказать… – протянул Бабарский. – Скорее отдыхали. Цепарская жизнь полна опасностей, знаете ли…

Помпилио запрещал офицерам шуметь в патриархальном Даген Туре, да и шуметь, говоря откровенно, в нём было особо негде, поскольку из тонких развлечений Даген Тур предлагал исключительно трактиры с известным набором спиртного. Вот и приходилось посещать крупные города, благо до Скокконбриджа было всего два часа на поезде, а до Челлингрида – четыре, но по озеру, прогулки по которому Бабарский весьма любил. Города эти нельзя было назвать эпицентром разврата, однако развлечений хватало, и на репутации мессера Помпилио похождения офицеров никак не отражались.

– К тому же в Челлингриде есть несколько замечательных клиник, а мне как раз требовалось посетить хороших медикусов, способных разобраться с букетом моих смертельных заболеваний…

Словоохотливый Бабарский очень любил делиться с собеседниками трагическими диагнозами, которые сам себе ставил и с которыми мужественно сражался. Вот и сейчас он собрался оседлать любимого конька, сообщив:

– Вы тоже заметили, что здесь очень дует?

Но при этом неожиданно помог полицейскому вернуться к позабытой, было, теме:

– Здесь действительно дует… – громко произнёс Южир, направляясь к Галилею. – В смысле кто-то дует.

– Какой интересный сленг, – пробормотал семенящий слева ИХ. – Употребляете?

– Ты ведь знаешь, что нет, – резко ответил капитан. – Вихель запрещён.

– А когда не на службе?

– На что ты намекаешь?

– Дело в том, что вчера я случайно оказался в трактире «Пятнистая пятница», в котором коротали вечер ваши коллеги… уставшие после конференции… и я…

– Об этом тебе лучше помалкивать, – с прежней резкостью оборвал суперкарго Южир. И остановился перед Квадригой. – Дуешь?

Астролог ответил полицейскому не очень долгим, но дружелюбным взглядом и щедро поинтересовался:

– Будешь? – небрежно пыхнув синьору капитану в лицо.

Со стороны могло показаться, что Галилей не понимает, кто перед ним оказался, но в действительности ему было всё равно.

А вот окружающим – нет. И если Бабарский по-прежнему демонстрировал представителю власти полнейшую лояльность, то двух его длинных спутников навязчивость Южира стала раздражать. Они понимали, что полицейский ошибся и теперь отчаянно пытается спасти лицо, но помогать ему не собирались. Впрочем, нет: как раз ИХ и попытался оказать синьору капитану посильную помощь.

– Уже уходите? – осведомился суперкарго, глядя на полицейского начальника вежливо.

– Я хочу в точности знать, что здесь не употребляет никто, кроме астролога.

– Не употребляет, – торопливо заверил Южира Бабарский. Поскольку заприметил, что у Акселя дрогнули пальцы левой руки.

– Я хочу убедиться.

– Лучше вам поверить на слово.

– Это угроза?

– Ни в коем случае, синьор капитан. Мы бы себе не позволили…

– Может, бросим кого-нибудь в воду? – вдруг спросил Хасина. – Принесём, так сказать, в жертву озёрным духам… Бедокуру понравилось бы.

Медикус как раз закончил перегибаться через борт, выпрямился, откашлялся… и спросил, заставив кругленькую физиономию Бабарского несколько вытянуться.