Маша Регина

И снова я повелся. На шорт-лист "Большой книги". На обложку в приятных теплых тонах (хотя обложка довольно адекватная - осенний ветер уносит листы от брошенной книги).
Короче, пичалька.
Нет, сказать, что книга Вадима Левенталя плоха я не могу. Следить за жизнью героини было интересно, сама книга неглупая, много готовых афоризмов, но есть вот такущее НО. Точнее их несколько, этих "но".

- Несмотря на меткие афористичные высказывания, стиль книги в целом ужасен. Тут в рецензиях на эту книгу уже упоминали громоздкость предложений настолько запутанную и переусложненную, что не всегда до конца понятно о чем же речь. Добавлю к этому любовь автора к дополнениям-пояснениям-ответвлениям мысли, заключенным в скобки. Я сам их использую, причем часто, однако не так часто, как автор. У него даже вложенные скобки встретились! Странное выделение авторской речи не по правилам понять могу - автор самовыражовывается, у них в европах так принято, Левенталь же не какой-то там орган собачий, а писатель с претензией. Всё понимаю. А вот принять не могу.

- Следующая претензия тоже относится к стилистике, но я решил выделить ее отдельно. Есть такой неплохой прием в литературе: сначала рассказывается что получилось, а уж потом как дошли до жизни такой. Когда я в книге впервые встретил фразу "А дело было так", то порадовался, что автор так удачно использовал ретроспективу. Когда ровно этот же прием встретился мне в третий раз, ощущение были, мягко говоря, не те. А уж когда я прочитал "А дело было так" в седьмой раз, стало ясно, что автор просто халтурит.

- Мат. Встречая его неоправданное применение в художественных произведениях (авторские амбиции - не оправдание), сразу снижаю оценку, а автора заношу в мысленный список не оправдавших ожиданий и неблагонадежных. Про желание оторвать руки подробно не буду. И главное на обложке что-то не видно крупной надписи "ОСТОРОЖНО! НЕЦЕНЗУРНАЯ ЛЕКСИКА!". И напрасно. Лексики там много.

- Напускная интеллектуальность. Тут тебе и английский с немецким без перевода, и Стоппард с Гегелем, и Ларри Кларк, правда, в отсутствие Лени Риффеншталь. Ну умный ты, так перестань этим кичиться и засунь свой снобизм в ... (см. предыдущий пункт - Мат.) Кстати, об интеллекте. Меня всегда шокирует, когда умные люди используют выражение "растекаться мыслью по древу", что и сделал Левенталь, - еще в детстве, в советское время, я узнал, что это выражение - банальная ошибка переписчика, а правильно "растекаться мысью по древу". Мысь = белка.

- Самое главное: смысл произведения. Это ж не просто история о девочке из глубинки, которая трудилась и потому добилась. С помощью истории ее жизни Вадим Левенталь раз за разом вдалбливает нам нехитрую "истину": жизнь - бессмысленное говно, как из шкуры не лезь, никому это не нужно и ничего не дает. Дорогой автор, я прекрасно понимаю твой кризис среднего возраста, но неужели надо было все эти помои выплескивать на нас - читателей?

...и в конце-концов все три истории приводят по большому счету к одному и тому же - бездарно прожитой жизни

Угу. Как-то так.
Прочитал в интервью, что жена Вадима Левенталя не поддержала его в части содержания книги и взаимоотношений героев. Какая ж она молодец!

- И, кстати, об отношениях. Кроме как бухать и заниматься сексом герои книги мало чем занимаются. Нет, никакой пошлости, но странно как-то. И безобразно.

Правда, мне показалось, что автор хотел сказать: вот, смотрите, все данные были у Маши прожить жизнь в любви и гармонии, а она своими руками всё под откос. Типа, мы сами кузнецы своего несчастья. Не знаю, может и не показалось.
В любом случае я не жалею, что прочитал роман, но вот рекомендовать его не буду ни-ко-гда.

Роман есть биография Художника — русской девушки-кинорежиссера («латинская» фамилия, возможно, намекает на то, что прототипом Маши была Валерия Гай Германика), чья взрослая жизнь состоит из работы над фильмами (регулярно получающими призы, вплоть до Каннского) и чередования коротких моментов любовного счастья — с гораздо более продолжительными периодами трагедии; причем с возрастом диспропорция все более увеличивается. Вокруг Маши лунами всю жизнь кружатся трое мужчин — ее школьный учитель литературы, ее школьная любовь и немолодой немецкий актер. Это, однако ж, не роман о девичьих сложностях выбора — а история о гениальном художнике, о сути искусства и о поисках абсолютной художественной истины. Об аномалии («Маша Регина» в каком-то смысле похожа на сергей-самсоновскую «Аномалию Камлаева»), которая рушит наши представления о траекториях души и границах дозволенного познания истины. О том, что жизнь — ужасно, до смешного, трагична, и тем, чье зрение позволяет видеть эту трагичность отчетливее, приходится гораздо хуже, чем обычным людям. О городских пространствах — Петербурге и Берлине, — которые могут сформировать Художника и входить в резонанс с его счастьем и отчаянием. В худшем случае в пересказе это все кажется пошлостью (за-талант-приходится-расплачиваться-несчастной-личной-жизнью), в лучшем — чем-то средним между формановским «Амадеем» и «Защитой Лужина»; на самом деле ни то ни то. Надо быть таким рассказчиком, как Левенталь, чтобы транслировать историю этой жизни.

Тут не просто «умелый рассказчик», «опытный раконтер»; тут чувствует­ся рассказчицкое, иначе не скажешь, величие; когда очевидно, что рассказчик мудрее, всеведущее, всесильнее даже своей гениальной героини — и, сам зная, что он единственный, кто может доставить ее тайну читателю, не то что не заигрывает с ним, а, наоборот, ведет себя несколько высокомерно и уж точно не унижается до выстраивания чего-то вроде «занимательного сюжета», «интриги»; это все ненужно, когда у вас есть героиня, которая заведомо трагичнее, сложнее, тоньше любого читателя беллетристики; героиня, чей внутренний мир представляет собой огромный, геометрически сложный собор, настолько пора­зительно совершенный, что каждое новое слово, каждый акустический сигнал, каждая эманация этого совершенства воспринимается как благо. У такого рассказчика есть право изъясняться длинными, в страницу, фразами; право озада­чивать ребусами, до смысла которых нипочем не докопаться («…она рассчитывала на то свойство памяти, по которому с материализацией призраков прошлого оживают (несмотря на то что призраки ничуть на себя не похожи) в абсолютной, хотя и объективированной точности наши собственные чувства — которые ей при работе над «Чумой» как раз и были нужны. Хвала вечному кенигсбергскому девственнику, мы-то знаем, что единственная хитрая рифмовка, которая тут есть, в меру сил пытается быть отголоском набоковской»); право отказаться от одной формы времени в повествовании — и использовать сразу все, попеременно («Маша ­сорвалась», «Маша срывается», «Маша сорвется»), имитируя то сухой отчет, то «художественную» биографию, то прямой репортаж, то элегию в прозе. У Левенталя слух зрелого поэта, легкие молотобойца и ум молодого математика; не остроумие, а ум именно, мудрость философа; это Мастер, настоящий, калибра раннего Битова; никогда не скажешь, что это дебютный роман человека, которому 31 год. Из Петербурга; это, пожалуй, кое-что объясняет.

"(классика) из под стонка и теплая"

"Классика из-под стонка" - это, наверное, то самое определение книги. И еще "полный Левенталь".
Трудно найти роман, который злил бы и раздражал больше. Читать эту книгу мне, как страстному любителю художественного русского языка, было больно.

Во-первых. Автор держит читателей за идиотов и бесконечно понтуется своей начитанностью: "Смотрите, я знаю кто такой Секацкий, и еще знаю, что Кант был девственником, и еще много чего знаю, а вы дураки, но я вас сейчас поражу мощью моего ума!".

Во-вторых, это размазанные по бумаге сопли. Много-много соплей, прикрытых отчаянным подростковым цинизмом и "героизмом": ах, какая у нас героиня вся из себя сильная и трагическая.
Буэээ.
В третьих. то Ужасный, просто чудовищный язык. Он точно филолог? Тогда зачем, объясните мне, почему Левенталь строит предложения так, что чтобы понять о чем, собственно, речь, нужно читать три раза. Я не шучу!
Вот типичный отрывок:

"...череда не событий даже (какие ж это события; размазня одна), а чистого, дистиллированного ужаса, — именно она, судя по всему, и подтолкнет Машу к мысли о том, что — опять же: это не была мысль, это было тяготение земли для летящего (привет Стоппарду) с пизанской башни ядра, некоторая внешняя неизбежность того, что — ей нужно как можно скорее родить ребенка."

Хочется спросить у автора: "ЧТОА?"
И так - на протяжении всего текста! (Зато вы узнали, что Левенталь в курсе за Стоппарда.)
Множество несогласованных предложений, вывертов, очень раздражающих вставок английских и немецких слов (звучит как речь понтующегося подростка, смесь французского с нижегородским), и феерическая философия, конечно:

"Утро ушло на извинения — за вчерашнее, да, но не только: подспудно еще и за сегодняшнее, ведь по законам жанра после такого полагается дать, а она не могла: трещала голова, но главное — было противно давать из чувства вины. "

Еще раз: "ЧТОА, простите?"

О сюжете: достоевщина в худшем смысле этого слова: бедная, бедная Маша, все у нее в жизни плохо, полюбуйтесь на нее, поплачьте. А я из вас слезу повыдавливаю. Заодно поразмышляю на тему: давать или не давать.
Крайне безвкусная, сырая и слабая книга.

Непонятно только одно: все эти восторженные отзывы в интернетах ("Гениальный роман!" "Какая мощь!" "Классика!") - это что, проплаченные статьи? Если да, то ну ладно, хотя и злит, конечно.
Но если реально - то очень грустно за читающую публику. Потому что не видеть вот этого вот всего, это, простите, "полный Левенталь".