Горы свернет, реки вспять оборотит.
Русское народное присловье.
Дальше историю о «похищении» Арсеньева рассказывают по-разному. Люди доверчивые и наивные считают, что именно опасный случай на охоте и сблизил Арсеньева с Кимриным. Кимрин пригласил Арсеньева к себе поохотиться с борзыми.
А борзые у Кимрина лучшие во всей губернии, а может, и не только в губернии. Слава о них не гремит только потому, что, как человек осторожный, Кимрин не выставляет напоказ то, что имеет. А так его борзые не уступят ни знаменитым Троекуровским, ни хваленым губернаторским – их хвалят-то больше по чину хозяина.
Ну а где охота, там и застолье, а где застолье, там и задушевная беседа. А Арсеньев не так и молод, пора подумать о обзаведении семейством, а у Кимрина дочь на выданье, да и красавица. Так они и породнились.
Сам Кимрин невысокого роста, с круглым животиком, услужлив и суетлив, хотя видно, что себе на уме. И глазки у него – маленькие, черненькие, быстрые как тараканы. Жена его была хороша собою – высокая, стройная брюнетка.
А вот дочь – белокурая, с ясными голубыми, словно два глубоких озера, глазами. Жена умерла родами. Дочь Кимрин любил больше собственной жизни. Попроси она солнце и луну с неба, то по истечении некоторого времени эти астрономические тела окажутся в покоях свет-Лидии, вопреки тому, что им по законам небесной механики приличнее вращаться по своим орбитам в межзвездном пространстве, у Кимрина другой закон: чем бы родное дитя не тешилось, лишь бы не грустило да не печалилось.
Кимрин происходил из чиновного сословия, но когда подросла дочь, при случае иной раз рассказывал, что вообще-то род их очень древний и даже княжеский, правда, обедневший и утративший и титулы и звания за давностью лет.
Согласно полузабытым семейным преданиям, род свой Кимрины должны вести от Кима, короля германского племени кимвров, кои едва не завоевали Древний Рим, а позже расселились на севере Скандинавии, откуда некоторые из них отправились на Британские острова, а иные – на Русь, где некий Ким, потомок короля Кима, основал город Кимры на реке того же названия.
Город этот из-за отсутствия торговых путей стал по разряду селом и его приписали к царскому дворцу по причине знатности своего властителя – Кима. Один из его потомков утратил княжеский титул следующим образом.
Потомок этот на досуге овладел сапожным искусством и сшил сапоги для самого царя Алексея Михайловича, родителя великого императора Петра I. Сапоги, исполненные с необычайным мастерством, очень понравились царю, и, узнав, что их сработал князь Ким, Алексей Михайлович велел упразднить княжество, а князя записать по ремеслу его царским сапожником.
С тех пор Кимрины и утратили свой титул. Однако германское происхождение дает о себе знать – именно отсюда и у дочери его, Кимрина, чиновника уже шестого класса, коллежского советника – а там, смотришь, и пятого класса – статского советника – белокурые волосы и голубые глаза, совсем как у какой-нибудь Кримгильды, возлюбленной какого-нибудь Зигфрида.
Подчиненные Кимрина вполне соглашались с генеалогическими воззрениями коллежского советника на историю племен и народов. Хотя в большинстве своем склонялись к иной точке зрения, так как белокурые волосы и голубые глаза вызывали у них мысли о другом князе, правда, тоже явно германского происхождения, Отто Карловиче Кайзерлинге, вице-губернаторе, при котором Кимрин начинал свою служебную карьеру коллежским регистратором четырнадцатого класса.
Отто Карлович был – дай нам Бог память, а его высокопревосходительству землю пухом – и белокур и голубоглаз, на то он и немец…Правда, годочков ему тогда минуло за восемьдесят… Однако мужчина видный и строгий, и ничего не скажешь – крепкий…
Однако подчиненные Кимрина сами, кто седьмого, кто восьмого класса – все не четырнадцатого, а потому и не глупы и с опытом – мысли свои умели держать при себе, что обычно немало способствует продвижению по службе.
Но как бы там ни было, а Лидия Кимрина – красавица. И мно-гим отказала в просьбе руки своей. Но как отвергнуть Арсеньева, если он, тронув рукою трепетные струны цыганской гитары, попросит:
Не уходи, побудь со мною
Пылает страсть в моей груди
Восторг любви нас ждет с тобою
Не уходи, не уходи!
Ну где уж тут уйдешь, если «Восторг любви нас ждет с тобою»? Тут не откажешь, даже если у тебя каменное сердце. А ведь оно, сердце, не каменное… И Лидия, конечно же, не отказала…
Люди, более догадливые и умеющие увидеть то, что не всякому бросается в глаза, а иной раз и надежно скрыто, рассказывают историю брака Арсеньева совсем по-другому.
Не просто так уехала тогда, не догостив, Лидия Кимрина от Карамышевых. А потому что Арсеньев, сам того не приметив, поразил ее в девичье сердце, неустанно ожидающее любви. И, вернувшись под отчий кров, она не могла ни есть, ни пить, одолеваемая девичьей неотступною думою.
А когда любезный, души в ней не чаявший родитель приступил к дочери с расспросами, открыла ему причину своего смятения и тайные свои чаяния. И Кимрин положил во что бы то ни стало добыть желанного жениха.
А надобно знать, что если Кимрин что-либо решил, то так тому и быть. И ловчее и оборотистее человека, чем Кимрин, не то что в Тверской, а и в соседних губерниях не сыскать. Да что там в губерниях. Занеси причудница судьба Кимрина в столицы, и там бы очень многим важным и значимым людям пришлось бы подвинуться, пристройся где-нибудь сбоку неприметный вроде бы на вид Иван Кузьмич Кимрин.
Кто-кто, а он любое дело мог повернуть так, как надобно. Такой уж это человек – Кимрин. Он в мороз не замерзнет и из воды выйдет сух, и в полыме не сгорит. Это только простакам кажется, будто хозяин в губернии – наш добрый губернатор. А умные люди давно приметили, что без Кимрина губернатор и пальцем не шевельнет, и шагу не ступит.
Да что губернатор. Сама губернаторша, чуть у нее какое нестроение – тут же посылает за Иваном Кузьмичем. Он любой узелок распутает, с ним и чай хоть без сахара пей – а слаще не сыщешь, он любую печаль-беду руками разведет, любую звездочку с неба достанет. А уж наряды…
Кажется, и немолода губернаторша, и не то чтобы статью удалась. А выйдет на балу в полонезе – первым красавицам от зависти хоть тут же и умри. А за всем этим тень Ивана Кузьмича, вроде бы и неприметная…
Иван Кузьмич не из тех, кто любит прихвастнуть. И многое из того, что им сделано, ни одной душе неведомо. Сын губернатора, блестящий молодой человек, служит в гвардии, сколько раз проигрывал за карточным столом – и двадцать тысяч, и пятьдесят, на то она и гвардия, дело известное. А ни отцу, ни матери о том и невдомек. Иван Кузьмич все покрыл, тихо, без разговоров и без шума.
А уж что по хозяйским делам… Чего не коснись Кимрин – все сделано и в самом лучшем виде. И чуть какая неувязка – все к Ивану Кузьмичу. И казалось, нет таких затруднительных положений, из которых он не сумел бы выйти.
Одним словом, любую загадку разгадывает, любого хитреца перехитрит, любой замысел осуществит. Ну а если родной, любимой дочери надобно – тут уж перед ним никто и ничто не устоит.
И на охоту к Арсеньеву, прикинувшись званым гостем, Кимрин приехал не ради того, чтобы поволковать. Все-то он знал заранее. Все только для того, чтобы поближе сойтись с будущим женихом. А главное, чтобы с глазу на глаз сказать ему словцо о приданом.
Приданое за дочкою Кимрин давал – пятьдесят тысяч и новый каменный дом в Твери. Немалое приданое. И не сказать, что большое. Ну да это только для отвода глаз. Все знали – приданое за дочкой Кимрина – миллион.
Откуда же у скромного чиновника миллион? При его-то жалованье? Ну, жалованье это одно, а дела – с его-то, Кимрина умом – другое. Взяток Кимрин не брал. Только долю. И все купцы и подрядчики знали: долю отдай и не знайся, да зато дело верное. А с хороших прибылей – отдать долю не жалко.
А уж за Иваном Кузьмичем – как за каменной стеной. Поставки в армию – выгоднейшее дело, миллион на миллионе едет и миллионом погоняет – прибрала к рукам любимая племянница светлейшего князя Потемкина, Александра, в замужестве Бранницкая. И все, черпавшие из этого бездонного золотоносного источника (а из него только зачерпни – вот тебе и горсть золотого песка, а то и самородок фунта в два-три), лишились надежного, немалого дохода, который и сосчитать-то не так легко.
Все да не все. Иван Кузьмич Кимрин съездил к Александре Васильевне, потолковал – с умным человеком кто откажется потолковать – и тверские купцы, и подрядчики своего не потеряли.
Казалось бы, доходы купцов должны частично уменьшиться, что и понятно, что и слава Богу – иные ведь остались совсем без ничего. Ан нет! Доходы и прибыли как раз увеличились! А почему? А потому что умен Иван Кузьмич, ох умен! Так как же не отдать ему долю? А с таким умом разве не сладит он дело с Арсеньевым?
А что на охоте с ними приключилось – дело случая. Уж коли Иван Кузьмич умен, ловок, изворотлив, предусмотрителен и догадлив, то почему бы среди этих достоинств не сыскаться храбрости и решительности? И исправной меткости в стрельбе из хороших, надежных ружей? Ведь это надо же – вдвоем, в одну ночь – взяли семь волков! Что ни говори, а Иван Кузьмич еще ко всему и удачлив.
Ну а Арсеньева, как уехал с Кимриным поохотиться с его борзыми, так два года в родных Холодных Ключах и не видели.
Только слышали. И что женился на дочке Кимрина, и приданое – для отвода глаз – пятьдесят тысяч и новый каменный дом, а на самом деле миллион, и что свадьба – вся Тверь век помнить будет, и что губернатор в посаженных отцах, и что Арсеньев – с его-то обхождением – теперь у губернаторши второй человек после Ивана Кузьмича Кимрина, и что выезд у молодых – не меньше ста тысяч, и что сразу же в чужие кря, под голубые италийские небеса, и что прикупили новое имение, а борзые теперь у Арсеньева такие, что даже сам князь Барятинский предлагал ему за одну его свору своего знаменитого полубрудастого Зверя, которому, по мнению знатоков, нет и не будет равных. Предлагать предлагал, Арсеньев подумал, подумал да и не согласился, его свора и Зверю не уступит.
Вот так, ни с того ни с сего Марья Алексеевна Холмская лишилась, почитай, готового жениха для старшей дочери.
О проекте
О подписке