Глоссарий

Навь – Преисподняя

Явь – Наш мир (реальность)

Межземелье – приграничные земли, отделяющие Явь от Нави

Вий – сын дракона Чернобога (Сварога) наследник трона. Красный дракон смерти.

Ниян – брат его родной имеет две сущности драконью и змеиную. Черный Аспид. Воин. Доставляет избранниц Вию.

Мракомир – родной брат Чернобога проклят и изгнан за колдовство и восстание против царя.

Волхв Лукьян – жрец, колдун имеет сущность ястреба. Открывает вторые врата в Навь. Повелевает четырьмя стихиями.

Врожка – оруженосец Нияна имеет свою тайну.

Лихо – одноглазый царь лесной. Открывает первые врата в Навь.

Пелагея – ведьма умеет обращаться в зверей.

Ядвига – сестра Мракомира, проклятая им и околдованная (Яга). Открывает третьи врата в Навь.

Мракомир – царь мира мертвых казнен и похоронен там, где никто не знает. Умел повелевать мертвецами, поднял армию против Сварога.

Властибор (водяной) – царь водной стихии. Враждует с драконами. Повелевает водным миром.

Часть 1

Пролог

 
Лиха не ведала,
глаз от беды не прятала.
Быть тебе, девица,
нашей – сама виноватая!
Над поляною хмарь —
Там змеиный ждет царь,
За него ты просватана.
 

Невеста полоза. Мельница

Дракон Смерти – царь змей и ящеров ползучих да летучих. Жил он со своей свитою за горами в море-океане и каждую весну забирал себе невесту из семей должников своих.

По поверью, коли одолеет люд мор жестокий и нищета, следует плыть океаном, искать Драконий Остров и просить милости у царя змеиного. Поутру ждут просящих богатства несметные. Но расплата рано или поздно нагрянет. Если родится в семье должника девочка, то, спустя восемнадцать весен, найдет она в воде перстень янтарный и, взяв дар драконий, станет невестой его, заберет деву Черный Аспид, верный страж Дракона, в подземное царство, а что ждет там ее, неизвестно: то ли счастье неземное, то ли смерть лютая.

* * *

Он бежал. Бежал быстро, спотыкаясь и оглядываясь назад. Ему казалось, его преследует нечто жуткое, черное, необратимое, как сама смерть. Земля содрогается, и в ушах свистит, словно воздух рассекает тонкая сталь, цепляя кончиком напряженные до предела нервы. Мужчина прячет за пазухой узел, сверкают в его прорезях каменья драгоценные, и сыплются на землю монеты золотые, переливаются при свете звезд и месяца. Ему бы успеть до корабля добежать и отплыть из места этого проклятого. Сам не знал, как оказался здесь. Не иначе как нечистая сила заманила. Он слышал голоса русалочьи, певучие. Звали его к себе. Или казалось ему. Но заплыл сюда, сам не ведал как. Место незнакомое, ни на одной старой карте нет его, и не слыхивал никто. И рыскал князь по берегу, пока в ущелье не забрел и сокровища не увидел. Горы целые. Перед глазами хоромы новые промелькнули, шелка да жемчуга, откуп бусурманам проклятым, новое войско и признание бояр и купцов.

Нагреб князь драгоценных камней и золота, сколько руки унести могли. И кинулся прочь из ущелья, но едва вышел на свет, как обмер от ужаса. Земля волной морской вздыбилась вокруг него, плюется грязью в разные стороны, словно сама Навь^[1] рвется наружу из ее недр вместе с языками пламени.

Содрогнулось все вокруг, и жуткая огромная чешуйчатая голова взвилась ввысь на длинной мощной шее, покрытой иглами костяными, а черные перепончатые крылья чудища закрыли весь небосклон, одним взмахом выкорчевывая деревья и отшвыривая князя, как сошку, назад к ущелью на самые камни. Он уже думал, смерть свою встретил. Глаза зажмурил и богам взмолился. Ничего ужаснее в жизни своей не встречал. Серой воздух провонял, и чешуя зверя невиданного отливала на свету переливами из аспидно-черного в темно-синий. Зверь голову жуткую к князю склонил и зашипел, как змея, совсем рядом, так, что ноги задрожали, и по коже рябь ужаса прокатилась, поднимая дыбом каждый волосок. И вспомнилась ему легенда о золоте Драконьем и страже его верном – Черном Аспиде. Страшно стало до обморока и липких от пота ладоней. Неужто правда все, и он Драконьи острова нашел?

Так и стоял, прижимая к себе узел и не решаясь даже веки распахнуть, пока голос у себя в голове не услышал:

«Бери, сколько унесешь. Хоть все забирай. Но за долгом я приду потом!»

Страшный голос. Он изнутри вьется, как хвост монстра вокруг ног князя, в мозгах паутиной черной разрастается, заставляя чувствовать, как все сжимается от тоски неведомой, как вся радость покидает тело и душу, чтобы никогда не вернуться обратно. Кивал князь головой, не смея слова сказать, и драгоценности не выпускал из дрожащих рук.

«А можешь все здесь оставить – живым дам уйти, и дорогу сюда забудешь, словно не видел никогда».

Но мужчина вцепился в узел и прижал к груди, все еще жмурясь и не решаясь взглянуть на аспида.

«Жди меня и готовься, смертный. Я приду за дочерью твоей младшей, когда время настанет. А пока купайся в богатстве и роскоши. Вся власть этого мира к ногам твоим упадет, только радости ты больше никогда не испытаешь. Ни радости, ни счастья».

Не испугала угроза князя – детей у него не было. За все годы супруга ни разу не понесла. Каким только богам не молились и шаманам не платили, да лекарям заморским. Думал, легко отделается от твари.

«Да кому оно надо, счастье-то, с такими сокровищами!».

Прошептал князь и веки приоткрыл. Тут же вскрикнул и пошатнулся – прямо перед лицом его глаз драконий. Смотрит не моргая. Душу всю вытягивая. Янтарно-желтые глаза змеиные с тонкой полоской зрачка посередине затягивают во мрак. А в полоске – отражение самого мужчины, и золото поблескивает всполохами. Несмотря на цвет диковинный огненный, холодом смертельным повеяло, и кровь в жилах князя заледенела.

«Беги, смертный, пока не передумал я!» – побежал он, спотыкаясь, к берегу, и назад не оглядываясь. Поутру проснулся князь уже на корабле своем далеко в море. Солнце жжет лицо, и небо пронзительно-синее сверкает над головой. Думал, приснилось ему все и привиделось. Только узел развязался, и драгоценности по палубе рассыпались. Как домой вернулся, оказывается, почти год отсутствовал, а в его отсутствие родила жена двойню. Мальчика и девочку… мальчик сразу после родов умер, а девочка – вся в мать, красавица дивная с глазами небесного цвета… С тех пор князь разучился улыбаться и радоваться.

Глава 1

 
С тех пор, как сумрак настал,
Ты так безмятежно спал,
И шёл в страну своих снов.
А мой не сложился путь,
Никак не могла уснуть,
Всю ночь смотрела в окно.
Холодный ветер подул
И много смёл в пустоту
Беспомощных спящих тел,
Разрушил мир, разобрал,
Развеял и разметал,
И делал, всё, что хотел.
 
 
Холодный ветер стирает всё,
И весь наш мир в пустоту снесён,
И ни при чём здесь ни тьма, ни свет,
Взойдёт ли солнце, раз неба нет?
 

Флёр

Паника – самое отвратительное чувство, которое может испытать человек. Она оглушает своей необратимой тоскливой липкостью, когда кажется, что даже сама смерть стала бы избавлением. И я чувствую, как она забивается в меня повсюду, просачивается сквозь грубую мешковину, надетую на голову, оборачивается вокруг веревок на запястьях и на щиколотках, обжигает босые ноги, ступающие по подтаявшему снегу. Словно вода ледяная замораживает все тело не только мартовским холодом, но и суеверным ужасом перед какой-то обреченной неизбежностью. Это сон. Просто страшный сон, и я скоро проснусь. Открою глаза и пойму, что утро уже за окном, и не было ничего.

Меня толкают в спину грубо и больно. Межу лопаток бьют чем-то острым, и я понимаю, что все же это не сон. Боль и ужас слишком реальны. Спотыкаюсь о комья мерзлой земли. Куда ведут меня? Зачем я им? Где мы, и кто они такие? Эти вопросы с ума сводят и заставляют задыхаться в истерическом припадке ужаса.

– Пошла! Шевелись давай!

Кто-то хватает за затылок и, нагибая к земле, толкает вперед так сильно, что я падаю на колени и лицом вниз в подтаявший снег. В нос ударил запах сырости и близость водоема. Я молила про себя Всевышнего лишь об одном: «только не в воду, пожалуйста, только не в воду». Все что угодно, но не вода.

Больше всего я боялась именно этого. Упасть в ледяную бездну и, хватая противные солоноватые глотки с привкусом крови белыми губами, задыхаться, и сходить с ума от адской боли, разрывающей легкие. Словно знаю, каково это – тонуть. Этот страх уходил корнями в самое детство, в самые недра памяти, где царила непроглядная вязко-грязная тьма неизвестности. Иногда мне казалось, что окружающий меня мир всего лишь иллюзия, а на самом деле ни его, ни меня не существует. Особенно после того, как начала видеть во сне монстра с янтарными глазами, притаившегося в черноте беззвездной ночи.

Чья-то тяжелая рука подняла за волосы с колен и тряхнула в воздухе так, что из глаз искры посыпались. Как вещь или мешок с ветошью. Стало страшно, что швырнет обратно на землю, и я раскрошусь на части от силы удара. Совсем рядом послышался плеск воды, и я вздрогнула от испуга, а от холода зуб на зуб не попадал. Своих ступней я не чувствовала уже давно, как и ладоней с кончиками пальцев. Но ублюдкам, подгоняющим нас грубыми окриками, было плевать на это. Их было много, я слышала, очень много. Мне чудились или слышались женские голоса среди мужских.

– А она точно то, что нам надо? Кажется, Хозяин говорил, что у нее рыжие волосы.

О боже, кого в наше время еще называют «хозяином»? Это действительно страшный сон или жуткая шутка? Со мной не может все это происходить! Не можееет. Я не бездомная, я не шлюшка какая-то и не красавица писаная, как Лизка. Кому я нужна такая? Дочь алкоголички. Безотцовщина. За меня и выкуп не у кого просить. Разве что бутылками пустыми или тем, что мне самой собрать удалось – жалкие крохи на новые джинсы. А мать, поди, и имени моего уже не помнит. Перед глазами возникло перекошенное одутловатое лицо, испещрённое тонкими венками, со стеклянным взглядом светло-голубых глаз и приоткрытым ртом с мясистыми губами. И в ушах взорвался хриплый крик, срывающийся на истерический визг:

«Гадина! Ленивая тварь! Учиться она собралась! А мать кто содержать будет? Я тебе патлы повыдергаю! Вали, давай! Шалава малолетняя! Будь ты проклята, мать бросать! Проклятаааа».

Вздрогнула, кусая губы до мяса и глотая слезы. Истинное проклятие – это воспоминания. Особенно когда тоска и время из недостойного родного человека все же высекают идола, по которому абсурдно и неправильно скучаешь до слез. Ищешь и выбираешь те самые крохи-минуточки, когда он был этих слёз достоин. Я ей деньги посылала и соседке звонила узнать, как там мать, но та сказала, что она все равно все пропивает, и я начала слать деньги бабе Тане, чтоб та ей хотя бы еду приносила. А теперь все внутри скрутилось в спираль ломаную – вдруг не увижу ее никогда больше? Вдруг умру я здесь и не скажу ей, что простила и любила ее всегда?

Где-то рядом послышались женские истошные крики. Да, я не одна жертва здесь. Поначалу это вроде обнадеживало, а сейчас пугало еще сильнее, потому что – какую власть нужно иметь, чтобы выкрасть столько девушек? А нас было немало. Я успела примерно мысленно посчитать голоса по стонам и рыданиям. Надежда на то, что меня найдут или вдруг появится полиция, таяла с каждой секундой. Куда они нас привезли? А может, они нас на органы пустят? Сколько людей сейчас пропадает по всему миру, и не находит никто. Сама видела объявления на столбах и в интернете. Захотелось спрятаться, забиться в угол и маму звать, как в детстве, когда она, еще не настолько убитая алкоголем, обнимала и прятала мое лицо на своей мягкой груди, и шептала, что все это плохой, дурной сон. Все пройдет с первыми лучами солнца. Просто ночью все кажется намного страшнее. Это потом она начнет меня выгонять из дома то за водкой, то чтоб не мешала с хахалями кувыркаться.

С моей головы содрали мешок, и я задохнулась от ужаса, увидев людей с лицами в белых масках с прорезями и с факелами в руках. Повертела головой, всхлипнув от ужаса, все тело мелко задрожало – мы оказались на берегу реки, и мои глаза расширились, когда увидела несколько лодок, украшенных красными цветами (откуда только взяли в это время года?), качающихся на волнах. Неужели нас утопят?

О боже, я не знаю, что это могло быть. Не знаю, где я. Не знаю, за что. В который раз хотела закричать и не смогла. Они мне рот заклеили то ли скотчем, то ли какой-то липкой лентой. Получалось лишь мычать, но и за это толкали и били.

– Она. Насчет волос не знаю – у нее метка на теле. Как и у остальных. Может, мне еще в паспорт посмотреть? Нам за это не платят. Нашли-привезли-отдали. Все!

О чем они говорят? Какая метка? У меня нет никакой метки. Только татуировка, которая еще с детства на боку змеей вьется. Мать вечно говорила, что знать не знает, откуда она взялась. А я ее ненавидела еще сильнее, потому что понимала – это она позволила одному их своих сожителей выбить ее на мне, когда я совсем крошкой была. Иного объяснения я этому не видела. Позволила, как и многое другое, лишь бы водку ей приносили. После того как последний раз продала за четвертак, я сбежала из дома. Вздрогнула, когда лапища похитителя сомкнулась на шее, снова толкая вперед.

– Ну что? Начинаем? Первые лучи уже показались.

Оказывается, кошмары не исчезают утром… иногда в свете дня они принимают реальные цвета и очертания. Меня и других девушек потащили к лодкам. На каждой белая рубашка до колен с вышивками на рукавах и по подолу. Лица измазаны черными полосами на скулах, а на шее ожерелья из рябины. Люди в белых масках, так похожие на куклусклановцев, насильно укладывали нас в лодки, предварительно надев каждой венок из красных цветов с терпко-сладким удушливым запахом на голову и завязав веревку с камнем вокруг ног. Божеее! Боже мой! Это какая-то секта. При приближении к воде меня начала охватывать жуткая паника. Она лишала разума и заставила громко мычать и биться в руках больных психопатов, которые не обращали внимание на сопротивление и привязывали нас к продольным скамьям. И мозг на секунду прострелило жуткой догадкой – им это не впервой! Они это делают не впервой! Все движения четко выверены, как у роботов. Их лодки предназначены именно для такого ритуала. Теперь я видела сероватое утреннее небо в рваных облаках и другие лодки по сторонам от себя. Казалось, это небо вот-вот упадет на меня, обрушится последним снегом. А на берегу толпа в масках – женщины и мужчины факелами из стороны в сторону ведут под звон бубенцов, которыми трясет один из них. Я медленно смотрю на каждого, и мне все еще кажется, что я в каком-то затяжном кошмаре. Сумасшедшие изверги! Нелюди!

– Снимите скотч. Он любит, когда они кричат.

С меня содрали скотч, но закричать уже не хотелось. От холода сводило все тело и отнимались конечности. Меня оттолкнули от берега, как и других девушек. Кто-то на берегу тоскливо затянул песню красивым грудным женским голосом.

* * *

 
Как во по́ле, во поле́
Тройка резво скачет…
На коленях девица
Возле мати плачет:
Мамонька, ой, мамонька, —
Сердце тяжко стонет…
Неужели, мамонька,
Я такого стою?
Во чужой сторонушке,
Во землице дальней
Быть немилой жёнушкой —
Доли нет печальней.
 

Русская народная. Мамонька… ой, мамонька

Вспомнились старославянские свадебные обряды. Но легче не стало. Сердце болезненно колотилось в горле. Пар с воды поднимался вверх, постепенно скрывая с глаз берег и психов с факелами, напевающих ритуальную монотонную песню.

Голоса отдалялись все дальше и дальше, и на нас вместе с паром опускалась странная тишина. Вдалеке завыла собака, и по коже прошла волна мурашек. Кто-то из девушек плакал, а кто-то в голос молился и кричал. Я лежала молча, пока вдруг не почувствовала связанными у днища руками воду. Всхлипнула, давясь криком – лодки дырявые и на ногах камень. Мы все утонем! О, господииии! Они, и правда, нас топят… словно в жертву кому-то приносят.

Видимо, это поняла не только я, и раздались крики со всех сторон. Тяжело дыша, я пыталась освободиться от веревок, крутилась на скамье, глядя в небо, светлеющее с рассветом все больше и больше. Пока вдруг не застыла, содрогаясь от ужаса – вверху, в глубине облаков мелькнула огромная тень. Я дернула руками, чувствуя, как быстро прибывает вода в лодке.