Я взрослела с каждой секундой этой агонии, с каждым мгновением. Как по щелчку пальцев, я вдруг превратилась в вывернутую наизнанку и выпотрошенную игрушку. И самое отвратительное, что выпотрошил меня тот, в чьи руки я отдалась сама и исступленно целовала эти пальцы. Любила каждый из них… и люто ненавидела сейчас. Но кому я лгу, я еще была настолько ослеплена и больна, что я бы ему все простила, если бы вернулся. У первой любви нет гордости, она готова унижаться, стелиться по полу и кататься в грязи. Она умирает от боли и не умеет защищаться, она преданно подставляет вторую щеку, она тянет сломанные руки, чтобы их сломали еще раз, и плачет кровавыми слезами, умоляя дать ей шанс. Потом она окрепнет, восстанет из пепла, обрастет циничностью и опытом… если выживет. Я могла бы его простить и простила бы. Настолько слабая и ничтожная, маленькая влюбленная дурочка. Барский выкинул свою любимую игрушку и тут же нашел себе другую, при этом совершенно наплевав на ту, что оставил гнить в углу.