– Я искал его… Много лет искал. По детдомам и интернатам. Бесполезно. Мне даже сказали, что он умер от пневмонии. Но то был другой ребенок, с другой фамилией. С фамилией, как у его матери. Я не знал, что имя изменили.
Веронике нечего было ответить. Она не представляла, что чувствует Владимир и она видела, что известие его потрясло. Просто перевернуло душу наизнанку. Его пальцы на руле подрагивали.
– Я понимаю.
– Ни черта ты не понимаешь, девочка! Ни черта не понимаешь! Где тебе понять?! Ты всю жизнь жила в своей скорлупе и не ведала, что есть другая жизнь. У тебя были родители, у тебя было будущее. Ты не знаешь, что такое безнадега и жизнь на улице, а я знаю. Всю жизнь скитался. Всю жизнь, как волк-одиночка. Я искал сына. Ты даже не представляешь, как искал. Я сам беспризорник. Хотел, чтобы у моего ребенка была счастливая жизнь. Ни хрена у меня не получилось. Более того, сегодня я подписал единственному сыну смертный приговор. И, дьявол, я все еще не осознал, что у меня есть сын! У МЕНЯ! ЕСТЬ! СЫН!
Владимир силой ударил по рулю. Автомобиль занесло на повороте, и Ника впилась руками в сидение.
– Все время он был рядом, а я не почувствовал! Где она пресловутая интуиция?! Хотя, нет. Наверное, что-то чувствовал. Ведь тянуло меня к нему. Любил его всегда, уважал. Оттого и больно было от его предательства. Вот гадство! Жизнь – дерьмо!
В этот момент Вероника почувствовала перелом у себя в душе. Резкий надлом. Словно вывернули душу наизнанку, и увидела она Коршуна другими глазами. Одинокий, немолодой мужчина, гонимый всю жизнь с самого детства, детдомовский, как и ее Андрей. Битый жизнью не раз. Вот и сейчас получил нож в спину. Подложила ему судьба очередную порцию смертельного яда. Невольно Вероника накрыла его руку своей, и он вздрогнул как от удара, нахмурился, но руку не отнял.
– Жалеешь?
В голосе нотки разочарования и злости.
– Нет. Просто сочувствую. Я – мать, я все понимаю.
Владимир не посмотрел на нее, но внутренне напрягся.
– Я час назад приказал в твоем Андрее просверлить маленькую дырочку, а потом сжечь вместе с машиной. Это ты тоже понимаешь?
Вероника тяжело вздохнула.
– Вы это говорите, чтобы я начала вас презирать?
– Ты и так презираешь. А я уже привык. Меня этим не удивишь. Я не конфета, чтобы все любили. – хохотнул нервно, – и даже не сто баксов.
Вероника посмотрела на его заострившийся профиль.
– Если бы ваши внучки вас хорошо узнали, они любили бы вас гораздо больше, чем конфеты.
Наверное, если бы она ударила его в солнечное сплетение даже тогда на его лице не застыло бы такое болезненное выражение.
– Молчи, Вероника. И так тошно. Молчи. Я потом с этим разберусь. Со всем, что в душе сейчас творится. Асланова через пять минут мой снайпер в машине поджарит.
Вдруг Ника почувствовала, как холодный пот заструился по спине.
– Девочки! Они должны быть с Андреем. Они могут быть в этой машине.
Владимир резко въехал на улицу с новостройками, где еще только зарождался новый район, и кроме подъемных кранов и гор песка и цемента ничего не было. Ни одной живой души. Остановил автомобиль.
– Сиди в машине, слышишь? Сиди и не высовывайся, чтобы не случилось.
– Я так не могу.
– Тебя приковать наручниками или могу поверить на слово?
Вероника схватила Владимира за руку.
– Там мой муж и возможно там мои дети, я не буду сидеть и ждать неизвестно чего. Вы бы ждали?
– Я – нет. А ты будешь!
С этими словами он вышел из автомобиля и заблокировал пультом все двери.
Ника закричала, ударила руками о стекло. Но Владимир уже побежал в сторону стройки.