– Аднан, я прошу тебя! Я не знаю его! Не знаююю! Зачем мне лгать? Зачем?

Он швырнул меня на пол с такой силой, что у меня потемнело перед глазами и заболела от удара спина. Жуткий, взбешенный. Я никогда его не видела таким, никогда не видела, чтоб люди теряли человеческий облик. Но сейчас мне казалось – передо мной разъяренный зверь с диким блеском похоти и ненависти в глазах. Я еще пыталась воззвать к нему, я надеялась, что все в этом мире можно решить словами, если правильно их подобрать. Но я, увы, никогда не имела дела со зверьми в человеческом обличии. Я все еще забывала, что это не мой мир.

– Аднан, послушай меня, прошу тебя. Я не знаю зачем, но меня оболгали. Я не знаю Асада… никогда не знала.

Он молчал, а тонкие крылья носа трепетали от того, как шумно он втягивал воздух и выдыхал. И ни одного проблеска понимания в ярко-зеленых глазах, которые сейчас так сверкали, что, казалось, они фосфорятся в полумраке, как у хищника, готового к нападению. Стянул джалабею через голову и отшвырнул в сторону, а я с ужасом попятилась по полу назад, глядя, как хаотично вздымается его мощная темная грудь. Никогда он еще не казался мне настолько огромным.

– Нет… нет, пожалуйста!

Смотрит исподлобья и идет на меня. Шаг за шагом, не торопясь, и этим внушает еще больше страха, чем если бы набросился сразу. В горле невыносимо пересохло, и все мышцы свело, как льдом сковало. Не знаю почему, но я вдруг вскочила на ноги и бросилась к двери, но он схватил меня за шкирку и швырнул обратно на пол, как робот, словно я была невесомой или легче пушинки.

Цепенея от страха, я застыла и смотрела, как араб развязывает тесемки шаровар. Мои глаза расширились, и я невольно перевела их вниз, к его паху и чуть не закричала, увидев его член. Я этого не вынесу, я не смогу принять в себя вот это. Я умру от боли.

Паника нахлынула ледяной волной и затопила с головой. Он же разорвет меня, я истеку кровью. Снова поползла назад, но бедуин наклонился и схватил меня за лодыжки, потянул к себе рывком так, что я опрокинулась на спину, пытаясь удержаться за ковры, стягивая их с пола, цепляясь больно ногтями за доски.

– Нет! Аднаааан! Нет! Ты же не зверь! Неет!

Это даже не крик – это вопль ужаса, и меня колотит крупной дрожью при взгляде на лицо, искаженное похотью, и потемневшие глаза, обещающие мне все муки ада. И я вижу, что его только распаляет мое сопротивление, оно его подхлестывает, как животное, чья добыча сопротивляется перед тем, как быть съеденной, и заводит охотника еще сильнее.

– Кто сказал, что я не зверь?

Сгреб меня за волосы и приподнял, нависая сверху, наши взгляды скрестились, и я поняла, что никакой пощады не будет. Это конец. Он больше не сжалится. Пришел мой час. А я так надеялась, что это будет по-другому. С ним, но все же по-другому.

– Не зверь… ты можешь быть другим, я умоляю тебя. Не надо со мной так.

– С тобой надо хуже. С тобой надо на улице перед всеми, отдать на забаву, чтоб каждый трахал твои дырки и рвал тебя на части. Заткнись и не зли меня, иначе так и будет!

– Аднаааан, – слезы застыли в моих глазах, но он больше в них не смотрел. Кричать и биться уже нет смысла. Он сильнее, он меня просто разломает на куски. Я должна молчать. Я должна… О господи, за что? Я не так мечтала… не так хотела. Любить его хотела, по-настоящему. Правда, хотела и смогла бы.

– Я на все соглашусь, Аднан. Я буду покорной, я буду такой, как ты захочешь, не надо так. Я стану на колени, я склоню голову… все, как ты захочешь.

Ничтожные попытки взывать к жалости, но у зверей жалости не бывает. Зря я забыла о том, кто он на самом деле. Он наклонился и схватил меня за щеки, сжимая их с такой силой, что у меня по ним слезы потекли.

– Молчи! Просить уже слишком поздно! Просить надо было Асада, чтоб не подкладывал тебя под ибн Кадира, просить надо было меня, рассказав всю правду с самого начала, а теперь заткнись и молись своему Богу, чтоб мне понравилась твоя дырка и я оставил тебя в живых, грязная шармута!

Разодрал на мне джалабею, швырнул в сторону, сдавил грудь ладонью, больно выкручивая сосок.

– Чувствуешь разницу? Когда ласкают и когда дерут шлюху?

Я попыталась сбросить его руку, но он зарычал и, схватив меня за запястья, завел их над моей головой, стискивая в кулак. Его глаза стали совершенно дикими, бешеными, казалось, он готов меня сожрать одним взглядом. Ничего человеческого, только сам облик, а там, под кожей прячется безжалостный дьявол, осатаневший от похоти и близкого получения добычи. Потянул за веревку вверх, замотал мои руки так, что если я ими дергала, то душила себя, затягивая петлю сильнее.

– Могло быть по-другому, Настя, если бы ты была той, кого я хотел видеть, а ты оказалась ядовитой тварью! И я буду трахать тебя, как тварь, перед тем, как ты сдохнешь, тоже как последняя тварь. Теперь все по-настоящему. Теперь никто не притворяется. Заткнись и ни слова больше. Хотя нет, ты можешь орать. Мне понравится, я точно знаю.

Рывком раздвинул мне ноги в стороны, нависая сверху.

– Понять хочу, почему все с ума от тебя сходили, почему каждый на тебя так реагировал и сдохнуть за тебя хотел, почему Асад тебя так сильно себе вернуть хочет. Наверное, за твою узкую щель или за умелый рот? Опытная шлюха? Опытная, спрашиваю? Куда он тебя брал? Куда ЕМУ ты позволяла тебя брать? Теперь я попробую тебя всю. Как идиот хотел и не трогал, как… куссс омммак!

Казалось, он говорит сам с собой, казалось, он слышит только себя, а не меня.

– Не была ничьей… твоей быть захотела. Твоей, Аднан. Любить тебя. Ласк твоих хотела, нежности, рук, поцелуев. Разве ты не чувствовал? Разве не видел? Посмотри мне в глаза, разве есть там ложь? Ты ведь умный, ты ведь… ты ведь должен понять, когда лгут.

Стиснул мои волосы и дернул к себе с такой силой, что я всхлипнула.

– Заткниииись! Не смей лгать. Я же не пощажу, я голыми руками язык выдерну, как жало змеиное. С Асадом трахалась? Его девкой была? Если б сказала, может, и пощадил бы.

– Не была. Ни с кем не была!

– Лживая… дрянь!

Ударил по щеке и голову мою запрокинул, укусом к шее прижался, зубами кожу оттягивая, всасывая, оставляя следы. С утробным рычанием, снова лицом к лицу, в глаза всматривается, и в его зрачках ад сверкает, жажда бешеная, неотвратимое желание обладать, сожрать, разорвать меня на куски.

Нет, не пощадит – раздавит, разорвет. Я не переживу этого, я боюсь боли, его до смерти боюсь.

– Только не причиняй боль… я ни с кем. Пожалуйста. Мне так страшно!

Замер, всматриваясь мне в зрачки, то в один, то в другой. На какие-то секунды даже блеск жуткий пропал, а потом снова глаза загорелись.

– Хорошая попытка… Опытная стерва! Кто только научил такому!

– Никто не учил. Ничему не учил, Аднан.

Шепотом, выгибаясь под ним, пытаясь снова поймать жестокий взгляд.

– Только не ломай… мне страшно, так страшно.

– Раньше надо было бояться, когда согласилась. Что тебе пообещали? Деньги?

– Работу обещали… во Франции. Я рассказывала. Проверь… ты же опытный, проверь. Никого не было.

– Именно это я и собираюсь сделать прямо сейчас. Боли твоей хочу. Кричи для меня! Громче кричи и, может, жива останешься!

Я сильно сомкнула веки, когда его руки разодрали мои ноги в стороны, придавливая колени к полу. Дернулась, когда вошел пальцами, растягивая, причиняя боль, не лаская. Унижая и заставляя застыть от паники и ужаса.

– Узкая… поэтому решил, что первый. Ты узкая маленькая шлюшка, Настя.

Хрипло стонет мне в ухо, придавливая меня всем весом к полу. Я дернула руками, и веревка сильнее сдавила горло. Меня всю трясло, и я покрылась бусинками холодного пота.

– Очень узкая, очееень, – от боли я распахнула глаза и зашлась в немом крике. Его пальцы сменило нечто иное, оно растянуло меня с такой силой, что я даже не смогла закричать, только хватать воздух широко открытым ртом. Дернулся вперед, и мне показалось, что меня разорвало изнутри, и обжигающая боль сковала низ живота и ноги. Я прокусила губы до крови и впилась ногтями в доски, застыв от напряжения, а потом силой дернула руками, натягивая веревку. Сдохнуть. Я хочу сдохнуть прямо сейчас! Но он не дал, размотал веревку и освободил руки, и я тут же в рыдании впилась ногтями в его плечи, пытаясь оттолкнуть.

Аднан сделал толчок и проник в меня намного глубже, приподняв ягодицы горячими пальцами, впиваясь в них, чтоб я не отстранилась.

Мне казалось, что, если он двинется еще раз, я умру от боли. Я не вынесу эту пытку. Я не могу. Это ужасно. Ничего прекрасного в этом нет. Я смотрела в потолок застывшим взглядом сквозь пелену слез, которые лились по щекам.

Пусть меня казнят теперь. Я не хочу домой и не хочу жить. Ничего не хочу.

Аднан вдруг ослабил хватку, взял меня за лицо, всматриваясь в мои глаза.

И толкнулся снова, набрасываясь на мои губы своими губами, проталкивая язык глубже мне в рот, а я не могу выносить его внутри, не могу выдержать этого адского жжения. Боль не стихает, она бесконечно невыносимая.

Внутри меня разрывало на части, я не могла пошевелиться, опасаясь, что будет еще больнее, если такое вообще возможно.

Почувствовала, как его губы скользнули по подбородку вниз, к шее, вызывая только омерзение и ужас, желание, чтоб все закончилось побыстрее.

– Альшитаааа, твое тело слаще, чем я мог подумать… твой запах сводит с ума. Что ты со мной делаешь? Ты мозги мне наизнанку вывернула… маленькая моя зима, мозги мне вывернула… хочу тебя, как безумец, как одержимый.

Его слова сквозь марево пытки, и лишь одна мечта – избавиться от его члена внутри, избавиться от него.

Хриплый, срывающийся голос доносится издалека, и я ненавижу каждую его вибрацию. А он целует мою шею, мою грудь, облизывает соски, не прекращая двигаться, и от каждого движения меня словно жжет раскаленным железом.

– Не могу остановиться, не могуууу…

Хрипло рычит мне в шею, кусая ее, осыпая дикими поцелуями мое лицо, боль затопила меня всю, кажется, я стала болью, сплошным синяком или ссадиной. Все тело свело от напряжения. Вздрагивая и всхлипывая, я смотрела в потолок, где-то там он двигался надо мной все быстрее и быстрее, пока не сдавил мое тело руками и не закричал, пронзив еще глубже так, что я заплакала еще сильнее, а внутри, где все ныло, как развороченная рана, разливалось что-то горячее и жгло еще больше.

– Альшитаааа, – целует мое лицо там, где слезы оставили следы на щеках, а я мечтаю о смерти. Мне уже хочется, чтоб меня казнили побыстрей. Нет, я не хочу жить, потому что он будет делать это со мной снова. А я больше не выдержу.

Слезы не текли и не высыхали. Я почувствовала, как он встал с меня, а ощущение его члена внутри все равно осталось. Мне казалось, что меня, и правда, разорвало на куски. Я почувствовала, что он лег рядом со мной. Какое-то время молчал. Потом повернулся ко мне, и, когда дотронулся, меня всю подкинуло от ужаса. Но он насильно привлек меня к себе.

– Не самый лучший первый раз, Альшита. Потом будет лучше.

От этих слов я снова застыла. Нет. О боже, нет! Я не хочу потом. Я ничего больше не хочу!

Я так и не смогла повернуться или разогнуться. У меня не двигались руки и ноги, и все еще дико болел низ живота. Бедуин встал с постели и вышел, вернулся через несколько минут, но я отвернула голову, чтоб не видеть его и не слышать.

– Я принес воду. Помойся. Ты в крови.

Мне было все равно. Я не хотела ни мыться, ни двигаться. Я хотела умереть.

– Слышишь меня?

Склонился ко мне, поворачивая за скулы к себе.

– Вымойся.

А у меня слезы по щекам снова побежали. Как все просто. Вымойся. А душу мне кто вымоет? А раны там внутри кто залечит?

– Настолько больно?

Казалось, он недоумевает, а мне голос его слышать даже не хочется.

– Утром привезу к тебе Джабиру.

Я даже не пошевелилась, почувствовала только, как он сам вытирает мои ноги, глаза закрыла и лицо ладонями. Мне было все равно. Пусть делает, что хочет. Больнее уже, наверное, быть не может. Как и унизительней.

Я погрузилась в болезненный сон, скорее, похожий на беспамятство, отодвинувшись от него как можно дальше, чтоб даже дыхание не чувствовать. Проснулась от того, что снаружи доносились крики и голоса.

– Каз-нить! Каз-нить! Каз-нить! Шармуту Асада каз-нить!

Слышались удары о стены хижины. Аднан резко поднялся и сел, посмотрел на меня и встал с матраса, накинул джалабею. Я услышала, как он вышел из хижины, и почувствовала облегчение. Пусть не возвращается. Никогда. Чудовище. Нет в нем ничего человеческого, зверь он, и люди его звери. Никогда мне не стать частью этого мира, да и не примут они меня никогда.

– Все разошлись! Казни не будет.

Послышался громовой голос, и шум на несколько мгновений стих.

– Как не будет?

– Она Асадовская подстилка! Что значит – не будет? А как же месть?! Как наши люди, Аднан?