Цитаты из книги «Догоню. Влюблю. Женюсь»

– Лукерья, а ты сколько языков знаешь? – Два, – подумав, ответила она. – Русский и русский матерный. – Да ты полиглот! – уважительно протянул Ринат. – Дашь мастер-класс по матерному? А то у меня с вами двумя уже словарный запас оскудел. Срочно нужны новые ругательства.

Да и влюбился я, чего греха таить. Говорят, есть первая любовь, а есть последняя. Такая, что крышу сносит. Меня она и настигла. Последняя.

Я вдруг осознала, что этот мужчина мне нравился. И я бесконечно его уважала. За его стойкость, за благородство, за то, что он помог мне и говорил только правду. Барсов не скрывал своего интереса ко мне, но держал слово и на работе относился как к своей помощнице, не делая попыток перевести наши отношения в горизонтальную плоскость. Он помог мне. Да, в присущем ему стиле полушантажа, но дал работу. Никогда не обижал, ни словом, ни делом.

– Это что? – Лист салата. На вид очень свежий. Барсов, вы мне лично говорили, что решили правильно питаться! Врали? – Правильно – это мясо! Мясо, а не траву, Луша. – Трава – это клетчатка! Она для желудка полезная. – А это что? – откладывая «полезную клетчатку» в сторону, продолжал грозно интересоваться барин. – Мясо, как вы и просили. Котлета из индейки и гречка. А запивать все будете зеленым чаем, он бодрит. Барсов возвел очи к потолку и что-то прошептал. Возможно, ругательное, но я не стала заострять на этом внимание. – А ты что ешь? – напрягся он. – Бургер и колу, – мечтательно проговорила я, заглядывая в свою коробочку и глотая голодную слюну.

– К слову о завтраках. Я предпочитаю не завтракать, а обедаю в офисе. – Огласите весь список в письменном виде, Барсов, у меня слишком сильно болит голова. В его кармане тренькнул мобильный, Барсов вытащил аппарат, посмотрел на экран и нахмурился. – У меня тоже болит, – прокряхтел он. – Хорошо у тебя, но мне, действительно, пора. – К бабушке Марусе? – обрадовалась я. – Нет, я в пенсионный фонд и поликлинику электронную очередь занял, – развеселился Эмиль Багратович, поднимаясь. – Не смею задерживать, – выставила я руки ладонями вперед.

Я, как и все нормальные мужики, хотел домашнего тепла и уюта. Хотел любви, эмоций и чтобы меня любили не за мой счет в банке. Но, вопреки всему, ей я готов был дать все, что она захочет. Но она не хотела, вызывая диссонанс и пробуждая того, кто хотел добиваться, охотиться и любить.

И я категорически не вписывалась в его картину мира хотя бы потому, что я – не Золушка, он – не принц, а реальная жизнь – совсем не сказка. Слишком велика социальная пропасть между нами. Девочка, которая в определенный период своей жизни вынуждена была воровать, чтобы выжить, и ОН…

– фыркнула я. Гром выбрал темную сторону и нацелил огромную морду на столешницу, взглядом гипнотизируя торт. – Куда? – рявкнула я. Пес морду убрал, а вот взгляд от торта отвести не смог. – Гром, у тебя попа слипнется от сладкого! – возмутилась я. – А ну, быстро в коридор! Место! Поднялась и замахала руками, выгоняя прожорливого пса в прихожую. Он нехотя топал, а я указала на дверной коврик и велела: – Сиди тут! И обувь Барсова поближе так подвинула. Гром попытался зарычать, но я предупредила: – Или купаться будем! Купаться он не любил, поэтому ворчал, но уместился на коврике и смотрел на меня так, что стало ясно: в ближайшее время без конфет мне из дома можно даже не пытаться выйти. Местный блохастый рэкетир дальше двери не пустит. Потерла ладони, сгоняла в ванную, быстро почистила зубы, налила в тазик воды и вернулась к Барсову, который покорно ждал меня на той же табуретке, где я его и оставила. – А ты куда? – изумился Изюм Багратович, когда я поставила тазик на столешницу и развернулась, чтобы уйти. – Лукерья, по условиям мы все делаем вместе. И налей мне чаю, пожалуйста. – Я смотрю, вы тут уже неплохо освоились, да? – вздохнула я. – Как будто в детство вернулся, – согласился со мной Барсов. – Вы жили в однушке? – удивилась я. – А ты думала, что я родился в кресле руководителя фирмы? В однушке жили вчетвером: я, мама, папа и мой брат Рамиль. Старший. Что ты смотришь, как Ленин на буржуазию, Лукерья?