Предисловие

Уже более шести веков Данте почитают одним из величайших поэтов нашего культурного региона. Тэн называл Данте, Шекспира, Микеланджело и Бетховена столпами человечества и тем самым ставил перед всеми другими. Стефан Георге говорил о Данте, Шекспире и Гете как о титанах в литературе Нового времени, и эта оценка преобладала в современной Германии. Широко известны и слова Элиота: мир делят меж собою Данте и Шекспир, и никого третьего здесь нет.

Можно с легкостью привести сколько угодно подобных высказываний. Для великого множества людей Данте занимал и занимает в литературе такое же место, какое в мире сказок отводится льву. Он был выделен в особую категорию, и когда его сопоставляли с другими, выбор сравнимых по масштабу фигур сводился буквально к единицам. «Величайшее из всех поэтическое произведение», – говорит о «Божественной Комедии» Умберто Козмо, и, судя по тону, для него это разумеется само собой, будто речь идет о солнце на нашем небосклоне.

Тот, кто занимается Данте, поначалу не может не ощущать бремени его славы. И избавить от этого способен лишь один – сам Данте. Читая «Комедию», забываешь о его славе, забываешь, что на протяжении столетий лучшие умы комментировали это произведение, что о его проблемах существует целая литература, сравнимая по объему разве что с толкованиями Библии. Все это попросту забывается, потому что «Комедия», запечатленная на книжных страницах, захватывает читателя. Будто ждешь в мраморном зале среди увешанных золотом придворных вельмож, пока тебя допустят к грозному правителю, а войдя, обнаруживаешь, что властвует он не в силу внешнего могущества и внушающих почтение атрибутов, но в силу своего духовного превосходства. Страх исчезает. Даже начинающий чувствует себя спокойно.

О «Комедии» как живой словесной ткани, о множестве ее персонажей, о ее многогранности я знаю достаточно, чтобы понимать несовершенство собственного моего повествования. Работая над книгой, я чувствовал себя чем-то вроде провинциальной телефонной станции, которая реквизирована армией великой державы. Звонков слишком много, я не в состоянии обеспечить все необходимые соединения. Я обращался за помощью к давним и недавним исследователям Данте и получал ее. Моя благодарность им очень велика, хотя, возможно, и не всегда достаточно четко выражена. Я заимствовал методические приемы и точки зрения, порой не делая подробной ссылки на источник. В дантоведении общеизвестно, что Эрих Ауэрбах – новатор в так называемом образном подходе, что Синглтон дал новую трактовку «Новой Жизни», что Маццео облегчил нам ориентирование в райском свете (достаточно упомянуть хотя бы эти три примера). Подобные вещи можно считать всеобщим достоянием. Я искал ключи и путеводные нити в разных направлениях, но предпринял по «Комедии» свое собственное странствие.

Главный источник моих знаний о «Комедии» – само это произведение, которое я читал снова и снова. И всякий раз, когда мне казалось, что я немного продвинулся в понимании, открывались новые пути и новые перспективы. Это сродни восхождению на гору. Чем выше поднимаешься, тем огромней становится мир и тем меньше – сравнительно – ты понимаешь. Утешает лишь одно: усиливается желание взойти на вершину и расширяется кругозор.

Конечно, я надеюсь, что моя книга послужит стимулом к чтению «Комедии». Стоит почитать и другие произведения Данте, особенно трактат об универсальной монархии и «Новую Жизнь». Но с «Комедией» они соотносятся так же, как задачки, которые Эйнштейн решал в школе, с его теорией относительности или как воскресные парусные прогулки в Генуэзской бухте, которые Колумб совершал в детстве, с его плаванием через неведомую Атлантику. Вместе с тем мне едва ли не страшно советовать людям читать «Комедию». Это не книга для чтения, а, скорее, жизнь, которую нужно прожить. Вряд ли стоит читать «Комедию» только один раз. Сравнивая Данте с Шекспиром, необходимо помнить, что Шекспир был вынужден каждой своей драмой одерживать полную победу над зрителями. Кроме того, он обладал редкой способностью одним махом реализовать весь свой талант. Данте же посвящает «Комедии» всю жизнь, вкладывает в нее весь свой опыт, наполняет ее несчетными судьбами, высказывает свое отношение к извечным моральным, политическим и религиозным проблемам. И все это образует монолит, чьи внешние масштабы значительны, однако не неизмеримы. Если не останешься здесь надолго, извлечешь из этого произведения слишком мало.

Переводы из «Комедии» – за исключением оговоренных особо – сделаны мною^[1], и ценную помощь при этом мне оказала моя приятельница, г-жа Карин Хубинетте. Во избежание терминологической путаницы названия трех царств умерших – Ада, Чистилища и Рая – я пишу со строчных букв, когда имеются в виду соответствующие места действия. Названия же частей (кантик) «Комедии» – с прописной (в русском тексте в обоих случаях традиционно используются прописные буквы, но названия кантик даны в кавычках. – Перев.). Чтобы помочь читателю отыскать в «Комедии» пассажи, о которых я веду речь, я даю подсказку цифрами в скобках. Номер песни указан римскими цифрами, номер части и стиха – арабскими. Например, (2, XVII, 102–104) означает: «Чистилище», Песнь семнадцатая, стихи 102–104). И наконец, хочу выразить благодарность к.ф.н. Анн-Карин Пиль за подбор иллюстраций.

Если кому-то захочется продолжить изучение Данте, он найдет в конце книги список литературы, безусловно не претендующий на полноту, ведь за без малого два десятка лет, прошедших со времени первой публикации этой книги, я лишь спорадически следил за многочисленными работами о Данте. Моя библиография систематически прослеживает только шведские исследования, первое место среди которых, разумеется, принадлежит вышедшей в 1967 году книге о Данте Э.Н. Тигерстедта.

Рискну назвать и одну работу с итальянского «фронта». Проф. Мария Корти из Падуанского университета опубликовала любопытные суждения о Данте и так называемом адамовом языке, которые как будто бы подтверждают притязание Данте на то, что, создав «Комедию», он создал нечто совершенно уникальное.

Улоф Лагеркранц