© Кружков Г. М., перевод с англ.

© ООО «Издательство АСТ»

* * *

Сонеты

Примерно 1592–1599 гг.

Перевод с англ. Н. В. Гербеля

Кроме сонетов 12–14, 22–25, 63, 66, 71, 78, 93, 95, 99, 104, 107 – перевод М. И. Чайковского

1. «Потомства от существ прекрасных все хотят…»

 
Потомства от существ прекрасных все хотят,
Чтоб в мире красота цвела – не умирала:
Пусть зрелая краса от времени увяла –
Ее ростки о ней нам память сохранят.
 
 
Но ты, чей гордый взор никто не привлекает,
А светлый пламень сам свой пыл в себе питает,
Там голод сея, где избыток должен быть –
Ты сам свой злейший враг, готовый все сгубить.
 
 
Ты, лучший из людей, природы украшенье,
И вестник молодой пленительной весны,
Замкнувшись, сам в себе хоронишь счастья сны.
И сеешь вкруг себя одно опустошенье.
 
 
Ты пожалей хоть мир – упасть ему не дай
И, как земля, даров его не пожирай.
 

2. «Когда, друг, над тобой зим сорок пролетят…»

 
Когда, друг, над тобой зим сорок пролетят,
Изрыв твою красу, как ниву плуг нещадный,
И юности твоей убор, такой нарядный,
В одежду ветхую бедняги превратят, –
 
 
Тогда на тот вопрос, с которым обратятся:
«Скажи, где красота, где молодость твоя?» –
Ужель ответишь ты, вину свою тая,
Что в мраке впалых глаз твоих они таятся?
 
 
А как бы ты расцвел, когда б им не шутя
Ответить вправе был спокойно и с сознаньем:
«Вот это мной на свет рожденное дитя
Сведет мой счет и мне послужит оправданьем».
 
 
Узнал бы ты тогда на старости любовь,
Способную согреть остынувшую кровь.
 

3. «Подумай, в зеркале увидев образ свой…»

 
Подумай, в зеркале увидев образ свой,
Что должен он в другом созданье возродиться;
А если нет, то мир обманут был тобой
И счастья мать одна через тебя лишится.
 
 
Кто б пренебречь дерзнул любовию твоей
Из дев, как ни была б собой она прекрасна,
И грудь могла ль ее так сделаться бесстрастна,
Чтоб захотеть сойти в могилу без детей?
 
 
Ты матери своей хранишь изображенье –
И видит вновь она в тебе свою весну.
Ах, так и ты, склоня взор к старости окну,
Увидишь и вкусишь вновь юности волненье!
 
 
Но если хочешь быть забытым, милый мой,
Умри холостяком, а с ним и образ твой.
 

4. «Скажи мне, красота, зачем ты расточаешь…»

 
Скажи мне, красота, зачем ты расточаешь
Безумно на себя все, что ни получаешь?
Природа не дарит, а лишь взаймы дает,
И то лишь тем, кто долг свой честно отдает.
 
 
Зачем же ты, скупец, во зло употребляешь
Врученное тебе и праздно расточаешь?
Такие суммы, друг, не следует сорить,
Когда и без того едва ты можешь жить!
 
 
Имея дело лишь с одним самим собою,
Себя же выгод всех лишаешь ты в борьбе.
Когда ж твой бренный прах покроется землею,
То что благого ты оставишь по себе?
 
 
Бесплодной красота твоя сойдет в могилу,
Тогда как по себе ты б мог оставить силу.
 

5. «То Время, что в труде приятном взор создало…»

 
То Время, что в труде приятном взор создало,
Который всех теперь влечет и веселит,
Тираном станет вновь, как то не раз бывало,
И прежней красоты навек его лишит.
 
 
Затем что время, вслед за уходящим летом,
Приводит из-за гор суровую зиму –
И мерзнет сок в лесу пустынном и раздетом,
А взор лишь видит снег, безжизненность и тьму.
 
 
Тогда, мой друг, когда благие соки лета
Не заключил бы рок в стеклянную тюрьму,
Вся красота его погибла б без привета
И превратилась в прах, чтоб погрузиться в тьму.
 
 
Но нежный цвет, в экстракт на зиму превращенный,
Теряет внешность лишь, не запах благовонный.
 

6. «Не дай зиме убить весны все совершенства…»

 
Не дай зиме убить весны все совершенства
В себе, пока она плода не принесла!
Создай себе фиал и подари блаженство
Своею красотой, пока не умерла!
 
 
Тебя ростовщиком не назовут за это,
Затем что этот долг все платят без труда.
Ты образ свой создашь для счастья и привета,
А если десять с ним – и это не беда.
 
 
И каждый в десять раз тебя счастливей будет,
Произведя на свет по десять раз тебя –
И смерть вражду к тебе надолго позабудет,
Увидя, сколько раз ты повторил себя.
 
 
Ты слишком уж красив и мил душе моей,
Чтоб пищей смерти быть, наследьем стать червей.
 

7. «Когда светило дня вздымает на востоке…»

 
Когда светило дня вздымает на востоке
Свой лучезарный лик – восторг у всех в глазах
И каждый на своем приветствует пороге
Приход его, пред ним склоняяся во прах.
 
 
Вступив на высоту небесного восхода,
Как юноша, за грань успевший перейти,
Оно еще влечет к себе глаза народа,
Следящего его в благом его пути.
 
 
Когда ж оно во прах склоняется к закату,
Как мир под гнетом лет и бременем труда,
Холодные к его померкнувшему злату,
Лукавые глаза глядят уж не туда.
 
 
Так, полдень пережив, и ты, друг, как руина,
Склонишься в прах, когда иметь не будешь сына.
 

8. «Ты музыка, чего ж с печалью ей внимаешь?..»

 
Ты музыка, чего ж с печалью ей внимаешь?
Прекрасному нельзя с прекрасным враждовать;
Зачем же любишь то, что с грустию встречаешь,
И с радостью спешишь все злое воспринять?
 
 
Когда гармония согласных звуков хора
В их сочетанье слух твой может оскорбить,
То это потому, что в нем есть тон укора:
Зачем ты все одним предпочитаешь быть.
 
 
Заметь, что две струны, касаяся друг друга,
Как мирная семья, в согласии живут,
Где мать, отец и сын, не выходя из круга,
Один прекрасный звук согласно издают.
 
 
И песня их без слов твердит тебе и всем:
«Оставшись холостым, останешься ничем!».
 

9. «Ужель затем, чтоб взор вдовы не омрачился…»

 
Ужель затем, чтоб взор вдовы не омрачился,
Ты одиноко век провесть желаешь свой –
Желаешь, чтоб твой прах такою же слезой,
Как хладный прах жены бесплодной, оросился?
 
 
И, сделавшись вдовой бездетною твоей,
Мир будет о твоем бесплодии терзаться;
Тогда как для вдовы способны представляться
За мужнины глаза – глаза ее детей.
 
 
Все то, что тратит мот, лишь место изменяет –
И мир все траты те берет себе в удел!
Но трата красоты имеет свой предел:
Не трогая, он тем ее уничтожает.
 
 
Нет к ближнему любви в груди холодной той,
Что поступает так безжалостно с собой!
 

10. «Признайся мне, что ты не любишь никого…»

 
Признайся мне, что ты не любишь никого,
Когда и о себе заботишься так мало!
Не мало дев вилось близ сердца твоего,
Но сердце для любви твое не расцветало –
 
 
Затем что злобы ты исполнен до того,
Что сам готов вступить с самим собой в сраженье,
Об удаленье в тень стараяся всего,
Чего б ты должен был искать восстановленья.
 
 
Опомнись, чтоб и я мог мысли изменить!
Ужель жилище зла прекраснее любови?
Ты так красив – сумей настолько ж добрым быть
И не давай в себе бурлить напрасно крови!
 
 
Подобие свое создай хоть для меня,
Чтоб красота жила в тебе иль близ тебя.
 

11. «Как быстро будешь ты, стареясь, увядать…»

 
Как быстро будешь ты, стареясь, увядать,
Так быстро и в своем потомстве возродишься,
И кровь – с растратой чьей святыни примиришься –
Еще живя, своей успеешь ты назвать.
 
 
При этом – красота, спокойствие, потомство,
Без этого – болезнь, безумье, вероломство.
Когда бы все как ты решились поступать,
Чрез семьдесят лет мир пришлось бы отпевать.
 
 
Пусть те, кому злой дух назначил быть скупцами,
Умрут, не дав плода до времени-поры;
Но ты, благих небес осыпанный дарами,
Беречь бы должен был те чудные дары.
 
 
Природа образ твой в печать преобразила,
Чтоб оттиски ее потомство сохранило.
 

12. «Звучит ли бой часов и время гонит…»

 
Звучит ли бой часов и время гонит,
Иль вянет лепесток за лепестком,
Гляжу ль, как бодрый день во мраке тонет,
Как черный локон смешан с серебром, –
 
 
Когда я вижу рощу оголенной, –
Бывало, в зной, убежище для стад –
Как зелень лета старец убеленный,
Скосив стогами, полагает в ряд,
 
 
Тогда меня всегда вопрос терзает:
Неужли чудный облик твой умрет,
Раз красота здесь так же скоро тает,
Как перед нею новая растет?
 
 
Косы времен не одолеешь ты,
Не передав потомству красоты.
 

13. «О если б мог ты быть всегда самим собой!..»

 
О если б мог ты быть всегда самим собой!
Но ты принадлежишь себе, покамест дышишь,
И, смерти чуть шаги зловещие услышишь,
Другому передать обязан образ свой.
 
 
Тогда лишь красота, которой обладаешь,
С тобою не умрет – и, превратившись в прах,
В потомстве снова ты звездою заблистаешь,
Когда твой образ вновь воскреснет в их чертах.
 
 
Кто пасть такому даст прекрасному жилищу,
Когда его еще возможно поддержать,
Чтоб силе вьюг оно могло противостать
И холоду времен, присущему кладбищу?
 
 
Тот, кто небережлив! Ведь ты, друг милый мой,
Имел отца – так пусть и сын то ж скажет твой!
 

14. «Я не у звезд сужденья похищаю…»

 
Я не у звезд сужденья похищаю,
Но мнится мне, я все же звездочет,
Хотя пророчески не возвещаю
Ни счастия, ни бедствия приход.
 
 
Я не умею даже предсказать
Дождя, грозы, чумы, засухи или
Того, как принцы будут поживать… –
О чем бы небеса ни говорили.
 
 
Но мне глаза твои, как звезды, знанье
Внушают, что во все века пройдут
Краса и правда в дивном сочетанье,
Когда в твоем потомстве оживут.
 
 
Иначе так предсказываю я:
С тобой умрет и красота твоя.
 

15. «Когда я вижу, что все дышащее вкруг…»

 
Когда я вижу, что все дышащее вкруг
Бывает лишь на миг прекрасно, милый друг,
Что только зрелищ ряд дает нам сцена мира,
Понятный лишь для звезд полночного эфира;
 
 
Когда я вижу, что под грозной твердью той,
Как злаки, люди вкруг родятся и плодятся,
Сначала к небесам, потом к земле стремятся
И исчезают вслед из памяти людской:
 
 
Тогда, в виду всех зол и суетности бренной,
Краса твоя сильней мне взоры поразит
И Времени – скупцу, грабителю вселенной –
Не дать бы лишь твой день в мрак ночи превратить –
 
 
Я объявлю войну, подвигнутый тобою,
И отнятое вновь отдам тебе с лихвою.
 

16. «Зачем не сбросишь ты губительное бремя…»

 
Зачем не сбросишь ты губительное бремя,
Которым так гнетет тебя седое Время?
Зачем не вышлешь, друг, в отпор на грозный зов,
Ты нечто посильней, чем пук моих стихов?
 
 
Теперь уж ты достиг поры своей счастливой,
И много пышных клумб средь девственных садов
Украсить мог бы ты кошницею цветов,
Похожих на тебя, как твой портрет красивый.
 
 
Да, жизнь должна сама себя изображать,
Так как перо и кисть не могут приказать
Жить вечно на стене пред публикою грешной
Твой образ с стороны ни внутренней, ни внешней.
 
 
Ты сохранишь себя, отдавшися любя, –
И долго будешь жить, изобразив себя.