Выкрасть в такой суматохе из кучи ее баулов сумку не составило труда. Денег в ней оказалось неожиданно много. Теперь Али мог достойно – с подарками – вернуться домой к матери и отдать долг Чухе…

Тайн своих доверять и друзьям нельзя, потому что у друзей тоже есть друзья, сказал поэт, но Али не читал этих стихов. Наверно, потому о своем намерении уйти из банды рассказал другу Вано.

Вано – Ваня – жил в банде намного дольше Али. Он тут же сообразил, что Али не сдал улов в общак, и донес. Наказание последовало незамедлительно: били Али показательно, в назидание всем присутствовавшим – и временно отсутствовавшим – членам банды.

Главарь банды Леха, по прозвищу Плачущий Убийца, и его приятель Исма, по прозвищу Рука, усердствовали не на шутку. Убийца и Рука служили в горячей точке. Парням уже под тридцать, оба с правительственными наградами «за участие», «за взятие» и прочее…

В одном из боев Убийца потерял кисть правой руки. С тех пор однополчанин Исма стал неразлучным, закадычным другом и помощником Лехи-Убийцы. Парни так сблизились, что Исма получил в итоге прозвище – Правая Рука; сокращенно – Рука.

Главари банды из них, конечно, те еще; как и вояки. Напившись, то есть регулярно, Убийца начинал вспоминать войну: как расстреливал из автомата стоявших на молитве стариков, и вообще – зверствовал. Оправдывал это дело ужасами, что видел сам.

На войне как на войне, что тут говорить и о чем? Не о том же, как разрывало на куски, разбрасывая в стороны, идущих в атаку товарищей, как предавали офицеры, отсиживавшиеся в окопах, как голодал в горах, как ел траву и блевал, болел, как потерял руку и чуть не умер от потери крови…

Рука в эти моменты садился где-нибудь поблизости, доставал из засаленных до черноты кожаных ножен, аккуратный, с блестящим лезвием финский нож и начинал им играть, втыкая в обшарпанный дощатый пол старого общежития. А иногда брал кусок чурки и, не поднимая головы, строгал.

В конце пьяного рассказа о войне Убийца обычно начинал плакать и раздавать слушателям краденое: деньги, вещи, что имел при себе. А с утра, проснувшись… о, кто не успел отдать Руке ночные дары тот опоздал. С теми же слезами начиналось нещадное избиение и крушение всего, что попадалось под единственную руку и две не знавшие устали ноги.

Убийца был отчаянный, конченый психопат…

Глава 6

Али бы стерпел побои – за время бродяжничества такого насмотрелся и натерпелся. Даже оскорбления в адрес матери стерпел бы – в конце концов, это только слова. Но в тот вечер парень узнал то, что спустить нельзя, невозможно. Если такое прощать, зачем жить вообще?..

Когда «представление», проходившее в одном из цехов фабрики, подошло к концу и Али перестали бить, Вано помог ему перебраться в небольшую подсобку. Белобрысый, щуплый беженец с севера Ваня достал откуда-то свечку и осветил коморку.

Али знал, что это Ваня его сдал. Он знал также, тот сделал это не со зла – по слабости. В ту минуту Али еще умел прощать, и он простил друга.

– Кости целые? – спросил осмелевший Ваня, поняв, что друг его не накажет. – Думал, они тебя убьют. Они знаешь какие лютые? Я пару раз видел, как Убийца и Рука ходят на дело.

Ваня приблизился к Али вплотную и стал шептать на ухо, обдавая черкеса нездоровым запахом:

– Убийца этот одной рукой колет, колет… как бес. А потом уже мертвому отрезает арбуз²; запросто так, с какой-то еханой дури; уже мертвому, приколись. А Рука еще хреновей. Вот кто лютый: он, то держит фофана³, как козла какого, то арбуз этот придерживает уже в самом конце. Спаси и сохрани…

Юноша быстро перекрестился несколько раз и затих.

Они сидели на цементном полу, среди осыпавшейся штукатурки, битого кирпича и прочего мусора; худые, в грязной подранной одежде. Али, казалось, не слушает. Прислонившись спиной к стене, дрожащими руками он отирал с лица кровь. Однако в какой-то момент руки перестали дрожать, парень замер, затем глубоко и шумно вздохнул, словно сдерживая рыдание. Потом изменившимся голосом, как-то совсем печально, сказал:

– Хорош базарить, пора спать, – и тут же лег, накрывшись с головой рваной телогрейкой…

В тот вечер несколько парней вернулись в общежитие – остальные, пьяно поужинав, остались ночевать там же, в цеху. Одни лежали на грязных матрацах, между вкрученными в пол, проржавевшими каркасами ткацкий станков, другие – Убийца и Рука – на диване, в бывшем кабинете начальника цеха.

Глава 7

Мы не расскажем, что именно и как делал Али той ночью. Ни до, ни после восемнадцати лет никому не желаем ни видеть, ни знать, ни тем более участвовать в таком…

Еще до рассвета Али вернулся в общежитие и сразу пошел в комнату торговца-таджика. Стукнул парня по уху, связал, засунул в рот кляп, надел на голову подвернувшийся мешок цвета хаки и привязал к кровати. Затем сменил одежду, спустился в душевую, помылся. Вернувшись в комнату таджика, вновь переоделся, забрал рюкзак, большую клетчатую сумку с тряпьем, спрятав в ней предварительно деньги и золото.

Уже готовый уходить, собираясь расправиться с торговцем, Али достал финский нож. Тут взгляд его упал на подоконник за спиной связанного мужчины. Там лежали конверты, письма и фотография большой семьи.

Али снял с головы перепуганного человека мешок и спросил, его ли дети на снимке. Мужчина закивал головой и залился слезами. Показав ножом на адрес, записанный на конверте, Али демонстративно положил его вместе с фотографией в нагрудный карман и освободил торговца. Кинув горсть смятых купюр, сказал: «Уезжай сейчас же домой», и исчез.

Правоохранительные органы получили сигнал от сторожей ткацкой фабрики в тот же день. В оперативной сводке говорилось, что в одном из заброшенных цехов обнаружены тела шестерых мужчин с множественными колото-резаными ранами и отрезанными головами.

На место происшествия выехала оперативно-следственная группа, возбудили уголовное дело, установили личности убитых. Среди них оказались двое несовершеннолетних, в том числе Иван Спиридонов, уроженец хутора Светú, Северского района, Такой-то области.

Правоохранители объявили план-перехват, даже провели мероприятия по зачистке заброшенных предприятий области, но подозреваемых по делу не нашли. Однако преступник с таким почерком давно находился в розыске. Потому материалы по эпизоду приобщили к розыскному делу № 66 с говорящим названием «Головорез». В управлении уголовного розыска министерства внутренних дел не догадывались, что того головореза уже не существует. Зато родился новый убийца – коварный и беспощадный…

Хотя, может Али не такой уж беспощадный? Отпустил же он торговца…

В ту ночь наш черкес действовал спонтанно, на импульсе. Совершая особо тяжкое преступление, он мстил за отца и дядьку, руководствуясь принципом «око за око». Из рассказа Вано о зверствах двух бывших вояк следовало, что именно они убили его отца и дядю.

Али сразу, в тот же момент, решил убить убийц своих родных. В следующий момент он понял, что нельзя оставлять в живых свидетелей, даже Ваню; он знал наверно, Ваня сдаст.

После вечерней попойки все кроме Вани беспробудно спали. Ваня тоже спал, но он-то не пил. С него Али и начал. И потому, что трезв, следовательно, мог разбудить остальных, сбежать, просто кричать, в конце концов. Ну, и потому, что лежал рядом.

Была еще одна причина, по которой он начал с друга. Али подумал, если рука не дрогнет на Ване, значит и остальных сможет убить. Что говорить, ни грабителями, ни убийцами не рождаются…

Уже сидя в поезде на Туркужин, Али сообразил, что удачно сработал под Плачущего Убийцу – именно под таким прозвищем он знал человека, проходившего по милицейским учетам как Головорез. Наверняка, Убийца в розыске; он же убил отца, дядьку, и других убивал – Вано говорил, – и всех одинаково, думал Али, глядя на медленно проплывающий перрон и пути, отдельные домики и деревеньки, леса, поля и города.

Тук-тук, тук-так, так, стучали колеса… Так, под Плачущего Убийцу, Головореза, Али поработает еще не раз: тыкая ножом и отрезая головы. И под Убийцу, и под других преступников с ярким почерком…

Весь путь домой Али везло – ни одной проверки. То есть, милиции он видел достаточно и на вокзалах, и в поезде, но его словно не замечали. Али и сам видел всех сквозь какую-то пелену. Наверно, от усталости, думал он.

Только он хотел стряхнуть с себя наваждение, как сидевшая напротив него добродушная женщина с поразительно красивой улыбкой вдруг заговорила. Она сказала, что он похож на ангела и принялась угощать блинами и рассказывать странные истории о судьбе и предопределении.

Наступила ночь. В плацкартном вагоне поезда притушили свет. Убаюканный сказками женщины, Али тихо спал. Он видел страшные сны…

Глава 8

Али не вернул Чухе долг. Напротив, сначала забрал у него бизнес, а затем убил; с чувством, что мстит за Гали. С деньгами и цехами Чухи хватило сразу на новый дом для матери и братьев с сестрами.

Дом построили за год. Так что Тожан умирала от «плохой» болезни, в которую переросла болезнь «по-женски», в самом большом строении Туркужина.

Она лежала под пуховым одеялом, на двуспальной кровати, устланной белоснежными шелковыми простынями. Стены комнаты украшали таджикские ковры ручной работы. Под потолком с обильной бело-золотой лепниной красовалась хрустальная люстра с дюжиной лампочек. Возле массивного туалетного стола из белого дерева, в большом деревянном горшке стоял фикус Абиджан. Фикус, разросшийся до размеров хорошего дерева, закрывал половину окна с тройными шторами из бархата и натурального гипюра.

Родственницы и соседки, с детьми и внуками, ступая по устланному ворсистым паласом полу, тихо проходили к кровати и садились возле Тожан на специально приготовленные для них мягкие стулья, каждый из которых стоил больше всего их имущества.

Мертвенная бледность исхудавшей до неузнаваемости хозяйки невиданных в Туркужине хором ни у кого не оставляла сомнений, что час близок…

Тут есть смысл сказать, что знакомые нам, так называемые, простые, черкесы, гордятся своей стойкостью к разного рода мукам и страданиям. До некоторых пор лучшим комплиментом в Туркужине считалось сказать кому-то, что он похудел или плохо выглядит. В ответ, с улыбкой счастья, вы бы услышали что-то типа:

– Тха⁴ да, я болею.

В советское время апофеозом страданий черкешенок стал рак, в который часто перерастала болезнь «по-женски». Именно рак во всех его разновидностях называли в Туркужине «плохой» болезнью.

Произносили это словосочетание – «плохая» болезнь – с благоговейным трепетом. Эта болезнь внушала к себе уважение неотвратимостью сопровождавших ее страданий и смертью в немыслимых муках, без паллиативной помощи, в ясном осознании происходящего.

И да, Тожан именно так и умирала. Она выплевывала в таз свои внутренности, оскаливая при этом рот с потрескавшимися губами и показывая потускневшие от полного отсутствия слюноотделения, коронки золотых зубов…

Со смертью матери последняя дверь, через которую еще стучалась в сердце Али любовь, была замурована. Для него больше не существовало авторитетов и тормозов. Он делал теперь, что хотел, забыв, что значит жалость, не перенося слез и жалоб – мужских, женских, детских.

К двадцати семи годам Али стал миллионером и признанным криминальным авторитетом, лидером организованной преступной группы. Его банда отличалась особой жестокостью. Имя Али наводило ужас на всю платежеспособную часть общества – бизнесменов, чиновников и милицию.

Со временем Али изменился и внешне. В высоком, широкоплечем, пышущем здоровьем брюнете, упакованном с роскошью и безупречным вкусом, никто бы не признал того ободранного смуглого стройного паренька, которого лупили в разворованном ткацком цехе.

Однако кое-что из своего детства и юности Али вынес. Это привычка читать и прозвище Книголюб. Но если в юности Книголюба уважали и любили, то теперь уважали и боялись. Свой авторитет крутого бандита Али заработал честным трудом преступника, не гнушавшегося собственноручно приводить в исполнение свой же приговор.

После постоянных тяжких трудов на преступной ниве, настал момент, когда Али вышел на такое финансовое плато, где можно и отдышаться, и осмотреться без опасения скатиться вновь на дно жизни. Но Али не прислушался к своему чувству пресыщенности, достаточности достигнутого.

Напротив, когда начался раздел богатейшего в регионе горнорудного комбината, он с головой окунулся в разборку на стороне одной из претендующих на долю группировок.

Вскоре столкновение из чисто экономической плоскости переросло в межэтнический конфликт. Втянувшие Книголюба в дело коррумпированные чиновники и правоохранители тут же слиняли, ушли в тень, оставив его одного разбираться с конкурентами.

Али понял, что его подставили, сдали, и что его непременно уберут за несколько минут до того, как из замочной скважины тайной квартиры, где он жил с несовершеннолетней девочкой, выскочил ключ. Он уже был почти одет и бегом бросал в спортивную сумку какие-то вещи, но было поздно…