Цитаты из книги «На ее условиях»

смертного одра. Симона беременна и даже не удосужилась сказать об этом ему, отцу ребенка. Он должен злиться на нее. Как долго она знала – несколько дней, неделю? Алесандер должен… нет, не просто злиться, быть в ярости! Случилось то, чего он боялся все это время, – обстоятельства их сделки внезапно сильно усложнились. И Симона ему ничего не сказала. Ища ответы, он поднял лицо к небу и сделал глоток воздуха, такого же прохладного и чистого, как чаколи, что производили на этом винограднике. Почему он не злился? Вместо ярости он чувствовал почти облегчение. Алесандер выдохнул, только тогда поняв, что затаил дыхание. Теперь Симона не сможет вернуться домой. Странным образом эта внезапная мысль показалась ему единственно правильной. Он не отпустит Симону. Она ждет их ребенка. Теперь она не сможет уехать. Фелипе умер. Чувствуя себя одинокой и опустошенной, Симона опустила руку деда на его грудь, последний раз поцеловала его небритую щеку и встала из кресла, в котором провела последние три дня. – Прощай, Abuelo, – сказала она. – Спи спокойно. У нее ныла спина, болела голова, а на месте сердца зияла пустота. Abuelo умер, и больше ничто ее здесь не держало. Скоро она соберет вещи и вернется домой. Но даже эта мысль

чувствовала себя совершенно измотанной. Фелипе ничего не ел и не пил, но он все еще цеплялся за жизнь. Симоне было больно слушать, как хрипело у него в груди. Девушка держала деда за руку, когда ей казалось, что он ее слышал, и вытирала его лицо, когда он метался в бреду. Его беспокойство усиливалось. Он теребил край одеяла, бормоча что-то, чего Симона не понимала. Взяв его за руку, она ласково укорила старика: – Ты замерз, Abuelo. Спрячь руки под одеяло. Одна из сиделок отвела ее в сторону, когда Фелипе уснул и Симона встала размять ноги. – Это признак конца, – сказала женщина. – Его кровообращение замедляется, все его тело постепенно выключается. – Но почему так долго? – всхлипнула Симона. Она не хотела, чтобы ее дед умирал, но еще меньше ей хотелось, чтобы он страдал. – Почему он так беспокоится? Он хотел тихо умереть во сне, почему он так мечется? Сиделка сочувственно тронула ее руку: – Иногда живые не хотят отпускать тех, кому пора уйти. А иногда люди сами не могут уйти, потому что не закончили какое-то дело. Есть что-то, о чем он может волноваться, вы не знаете? Что-то, что он не завершил? Симона покачала головой: – Он хотел снова встретиться с Марией. – Ничего другого, чего бы он мог ждать? Девушка со вздохом закрыла глаза. Было кое-что, чего Фелипе хотел. Но она не могла исполнить его желание. Неделю назад у нее начались месячные, так что те страстные объятия с Алесандером под сенью винограда не продолжились беременностью. Симона не удосужилась сказать ему об этом, а он не спрашивал, потому что не следил за датами или потому что ему было все равно, она не знала. Может, потому, что поверил, когда она сказала, что все будет в порядке. Или потому, что его волновала только земля, и каждый день приближал его к цели. Как бы то ни было, Алесандер явно не хотел об этом знать. И если подумать, Фелипе тоже незачем было об этом знать. Закусив губу, Симона взглянула на него, прикованного к постели, едва в сознании. Что изменит еще одна ложь? Крошечная неправда в числе других? Ничего, решила Симона, глядя, как скрюченные пальцы теребят одеяло. Она села на край кровати Фелипе, взяла его холодную руку в свои и легко сжала: – Abuelo, это Симона. Одна из сиделок позвонила Алесандеру, предупредила, что осталось недолго. Он сомневался, стоит ли ему там присутствовать. Последние дни Симона жила в коттедже, и Алесандер не появлялся ей на глаза. После последнего их разговора он не был уверен, что она вообще захочет его видеть. Но он не мог остаться в стороне. Она скоро уедет. Со смертью Фелипе у нее не будет причин оставаться. Она соберет вещи, уедет в Мельбурн, и Алесандер вряд ли увидит ее снова. Он хотел встретиться с ней до того, как это случится. Кроме того, она должна вот-вот потерять единственного родного человека. Кто-то должен был находиться рядом с ней. Алесандер хотел быть рядом. Он хотел, чтобы Симона знала, что он рядом, даже если ей все равно. Когда он шагнул через порог коттеджа

улетит домой, так что привыкать к ее присутствию смысла не имело. И он не хотел, чтобы она привыкала к нему. Женщины в его жизни были временным явлением. Он так хотел и намеревался придерживаться этого и дальше. Они почти дошли до коттеджа, когда до них донесся звук падения и сдавленный крик. – Фелипе! – вскрикнула Симона, срываясь с места. – Они не хотят его выписывать, – всхлипнула девушка. – Я должна была находиться рядом. Я не должна была оставлять его одного. – Она сидела в больничной комнате ожидания, которую только что покинул врач. – Твое присутствие ничего не изменило бы. Фелипе болен, у него хрупкие кости. Если бы этого не случилось сегодня, то могло бы случиться завтра или послезавтра. – Я должна была быть рядом. Алесандер обнял ее за плечи, притягивая ближе: – Ты не виновата. – Фелипе ненавидит больницы. Он хотел бы видеть лозы из окна. – Симона, он умирает. Он уже слишком болен, чтобы находиться дома. Ты не можешь за ним ухаживать, присматривать круглые сутки. Она снова всхлипнула. Алесандер знал – никакие его слова не принесут ей облегчения. Фелипе нуждался в ней, а ее не было рядом. Она была… О боже, неужели Фелипе все-таки получит свое последнее желание? Такую цену ей придется заплатить за его счастье? Симона спрятала лицо в ладонях и разрыдалась. – Я должна была быть рядом с ним. * * * С этого времени состояние Фелипе только ухудшалось. Перелом бедра приковал его к постели, и Симона проводила рядом с ним почти все свое время. Бывали дни, когда он был в ясном сознании и рассказывал, как он познакомился с Марией и ухаживал за ней. Бывали моменты, когда его речь становилась смесью из испанского, баскского и английского, бессвязной и бессмысленной. По вечерам Алесандер забирал Симону из больницы, увозил в свою квартиру и заставлял что-нибудь съесть до того, как девушка падала на подушку и утром просыпалась, чтобы все это повторить. Алесандер смотрел, как она замыкается в себе, видел, как ложатся тени вокруг глаз, как западают худые щеки, и поражался ее внутренней силе. И он желал Симону, желал до боли. Он хотел обнять ее, утешить, прогнать ее горе. Он хотел заняться с ней любовью и вернуть искру жизни в ее прекрасные голубые глаза. Но он дал слово, и он не касался ее. Она же вообще едва его замечала, и Алесандеру не становилось от этого легче. По ночам он смотрел, как она спит, любовался спокойствием на ее прекрасном лице, хотя бы на несколько коротких часов, до того, как утром вернется боль скорой потери. – Тебе не обязательно проводить там каждый день, – сказал он Симоне после первой недели. – Потрать один день на себя, отдохни. Но девушка только покачала головой: – Я должна пойти. Я все, что у него есть. А он все, что есть у меня. Эти слова были как нож в сердце

оставшаяся после разрядки, исчезла, как туман под палящим солнцем. Симона прижала руку ко лбу, вспоминая предыдущий случай подобной паники, когда она боялась худшего. Боже, она обречена любить неподходящих мужчин и, едва избежав несчастья с одним, немедленно попасть в катастрофу с другим! Ее страх расцвел гневом. – Как ты мог? О чем ты думал? Алесандер врезал ладонью по шпалере над ее головой. – А ты попросила меня его надеть? – Так это моя вина? – Симоне в голову не приходила мысль о предохранении, правда, но черт бы ее побрал, если она позволит этому самцу свалить вину на нее. – В том, что ты не можешь себя контролировать? – А ты разве этого не хотела? – А разве я об этом просила? Я когда-нибудь просила тебя о сексе, или это ты его потребовал, как ты всегда это делаешь? – Тебе понравилось, ты не можешь отрицать. – Это не то же самое, и ты это знаешь. Алесандер отвернулся от нее, тяжело дыша, и Симона ощутила потерю, смешанную с облегчением. Ее чувства были противоречивым вихрем. «Неужели любовь может придать этому всему смысл?» С того первого дня в его квартире их споры сбивали Симону с толку, спутывали ее желания. Что, если теперь она еще и беременна? Однажды она уже пережила этот ужас беспомощного ожидания, страх зачать ребенка от мужчины, который не любил ее. К счастью, тогда это оказалось только задержкой, и вот теперь кошмар повторялся. Надежда, страх, бессонные ночи, пока она не будет уверена хоть в чем-то… Она хотела уехать. Она должна была уехать, так или иначе, до того, как Алесандер узнает правду. Потому что влюбляться в него не входило в условия их сделки. – Я был не прав, – признал мужчина внезапно, совершенно выбивая почву из-под ее ног. – Я не должен был заниматься с тобой любовью. Не здесь. Не так. Симона попыталась справиться с шоком и паникой и думать рационально. – Все может обойтись. У меня начало цикла, так что только если не повезет… – Как бы она сама хотела верить, что и в этот раз удача окажется на ее стороне. – Везение тут ни при чем, – прорычал Алесандер, не глядя на нее. – Этого не должно было случиться! – Ты совершенно прав. – Девушка подобрала с земли свои трусики и скомкала их в кулаке, пытаясь сохранить хоть остатки достоинства. – Может, к следующему разу ты постараешься это запомнить. Алесандер развернулся, сжимая кулаки. «Не будет никакого следующего раза! Черт бы ее побрал, и этого-то не должно было случиться!» Он был человеком страстей, это правда. Но такой ошибки он не совершал никогда, даже в ту, самую первую безумную ночь, когда он был совсем еще мальчишкой, а его партнерша – опытной развратницей, позволившей ему осуществить все его горячечные фантазии. С тех пор везение ему не требовалось. И подростком он больше не был. У него нет оправданий. Разве что… винить Симону? Это он мог сделать, потому что это ее вина. Эта женщина пробуждала его желания, она заставляла его сходить с ума от страсти так, что он не мог соображать

Нервничаешь? – Отдав машину парковщику, Алесандер присоединился к девушке. Симона кивнула, сжимая сумочку. Это вечер, когда она не только встретит его семью и друзей, но и сделает первый шаг к объявлению о свадьбе. Конечно, она нервничала. – Расслабься, – сказал Алесандер, одним взглядом успокаивая ее. – Сегодня ты выглядишь так, словно родилась для высшего света. Идеальная невеста для рода Эскивель. Ты прекрасна. Он в самом деле так думает? Или это слова, рассчитанные на то, чтобы вселить в нее уверенность – до того, как выбить почву у нее из-под ног очередным напоминанием, что все это временно? Они почти не разговаривали в машине после того, как Симона поблагодарила его за то, что он поддержал шутку Фелипе. «Наверное, потому, что у него не было публики и нужды играть», – думала она. – Я говорю правду, – шепнул он, словно мог прочесть все ее мысли и страхи по лицу. Она почти верила ему, когда он стоял так близко и сжимал ее руку так крепко. Но это Алесандер, напомнила она себе. Он нехороший человек. Он ухаживает за ней, чтобы убедить публику, что они пара, и он хочет, чтобы она верила в это достаточно, чтобы не выбиваться из роли. Только и всего. И ее это устраивало. Бизнес, напомнила она себе, делая глубокий вдох. Это деловые отношения. Она сможет это сделать, если будет помнить, что это бизнес. – О’кей, – сказала Симона увереннее, чем на самом деле чувствовала. – Я готова. Давай начнем представление. Но если взгляд на дом Маркела ошеломил ее, то, попав внутрь, Симона испытала ужас. Столько людей, столько женщин, и все они, казалось, знали Алесандера. Все жаждали узнать, кто она такая. Под их взглядами Симона чувствовала себя бабочкой на булавке. – Алесандер, ты пришел! Я знала, что ты меня не подведешь. – Конечно, Madre. – Он склонился, чтобы поцеловать воздух у ее щеки. – Ни за что на свете не пропустил бы эту вечеринку. В одно мгновение женщина смерила спутницу сына взглядом, в котором были оценка, суждение и приговор: – Вижу, ты нашел себе очередную

– Как бы то ни было, я ничего не скажу Эзмерельде, – продолжила Симона. – Потому что ты пойдешь и скажешь ей, что женишься на другой.

Симона стояла спиной к заливу и смотрела вверх, на здание, в котором жил Алесандер Эскивель. Ледяные мурашки бежали по ее спине, несмотря на теплые лучи осеннего солнца.