Ближе к полуночи первый этаж публичного дома почти опустел. Возле окна, приглушенного пыльной портьерой, сидел пьяный музыкант с бандурой, щипая струны “ногтями” и невпопад вздыхая. Напротив окна, на старой софе сидел костолом в окружении местных работниц. Они, уже заметно уставшие, с натянутыми улыбками продолжали его развлекать и подливать. Должно быть, надеются, что сегодня костолом ― их последний приобретатель услуг. Публичный дом этот относился к самой низшей категории. Девки в таких зарабатывали мало, а количество мужчин в сутки близилось к двум десяткам. Сейчас их поддельную любезность разбавлял шум нескольких мужчин, увлеченно играющих в карты уже третий час. Очередная партия заканчивалась, и наблюдающий за всем этим молодой человек никак не мог решить: присоединиться ему к следующей или нет.

Он стоял в проеме, соединяющем главную залу и переднюю. Опираясь на косяк, пил уже выдохшееся пиво и прикидывал, на что ему развеять последний рубль.

Игра закончилась. Рослый мужчина с приятными моложавыми чертами лица, но уже заметной сединой раскуривал трубку. Щурясь от дыма, он повернулся в сторону молодого человека в дверях и улыбнулся.

– Глебка! Да заходите уже, садитесь. Давно не видел вас.

Тот вздрогнул. Кивнул и двинулся к столу.

– Полдюжины пива! – бросил Глеб проходящему мимо мальчишке и присоединился к игре.

Мальчишка вскоре вернулся, обновил свечи, забрал пустые бутылки и больше не мешался. Играли четверо, включая Глеба. Мужчина, что позвал его, отставной офицер; музыкант, что еще несколько минут назад вздыхал возле окна, и костолом, который отчего-то решил поучаствовать в игре.

Во втором часу остановились.

– Ха!

Раскрасневшийся музыкант бросил карты и начал засовывать деньги в карманы, напевая себе под нос.

– Эх, не любит вас господин Случай, Глеб Александрович, – офицер вновь раскуривал трубку и хитро щурился.

– Случай не выражает ничего определенного. Ничего ясного. Потому и дурманит нам голову, – философски добавил костолом.

– Я полагаю, голову дурманит что-то иное, – ответил Глеб.

Он достал из-за пазухи небольшую табакерку и ущипнул чихучее содержимое.

– Нет, Глеб. Вам определенно не везет в карты, – затянулся офицер.

Он посмотрел на красивую девицу, что уже давно ластилась к Глебу.

– Но определенно везет с бабами. Хороша чертовка! Никак не пойму, как такая девка в такой дыре оказалась. Машка, а ты с него деньги-то берешь?

Девица засмеялась.

– Беру. Я ж человек подневольный.

Она покрутила в руках табакерку и мечтательно добавила:

– Красивая.

– Выиграю, куплю тебе такую же, – Глеб поцеловал Машке шею.

– С самоцветами? – уточнил офицер, не скрывая издевки.

– Коли деньги будут, то куплю и с самоцветами.

– Да какие самоцветы. Меня за такую табакерку в первую же ночь соседки придушат.

– Не бойся, девочка, – сказал костолом. – Он за три года еще ничего толком не выиграл. Так что спи спокойно, без табакерки.

– Я тоже раньше проигрывал все. А потом… – музыкант сказал это так задумчиво и отрешенно, что все умолкли и не сводили с него глаз.

– Продал душу дьяволу, – прошептал тот.

Все засмеялись. А костолом даже шлепнул музыканта по плечу, отчего тот едва не упал со стула.

– Вот плут! – подавился дымом офицер и теперь покашливал. – Я уж было поверил, что секрет какой узнаю. Как в карты выигрывать.

– А я зеленому змею уже давно душу продал, – вдруг с грустью сказал костолом.

– Ну, хватит уже! Рогатого поминать ― не к добру, – бросила в него салфеткой Машка.

– Нет никакого рогатого, – сказал Глеб.

– А вы, значит, в дьявола не верите? – улыбнулся ему офицер.

– Нет. Ни в дьявола, ни в Бога, ни в змеев зеленых. Я верю в себя. Я сам для себя Бог.

– Отчего ж вы тогда проигрываете? Может, вы сам для себя не Бог, а дьявол?

– Может, и так. Судя по моей жизни… Точно. Буду дьяволом теперь, – он прижал к себе Машку. – Хочешь провести остаток ночи с дьяволом?

– Тьфу на вас! Не хочу это слушать боле.

Она оттолкнула его руки и ушла на свой этаж.

– А вот интересно, – задумчиво сказал костолом. – Как жить, если ни во что не веришь? Жить как? И души нет? А кто мы без души?

– Я встречал того, кто продал душу, – вновь вернулся к теме музыкант. – Несколько лет назад. Позвали нас на свадьбу карликов при дворе. Какой был пир! Никогда не забуду.

– Хочешь сказать, что при дворе был? – спросил офицер. – Да кто ж такую собаку туда пустил?

– Это я сейчас собака! С вами тут жизнь прожигаю. А мать моя ― известная баечница, во дворце сказки рассказывала.

К столу подошел мальчишка и убрал лишние кружки.

– Так вот. Свадьба. Веселье. Вино рекой. Музыканты, я в том числе. Скоморохи пляшут. Императрица смеется, ей бабы пятки чешут. Как стемнело, глотатели огня начали представление. Эх, как были хороши!

– А мне больше глотатели шпаг нравятся, – высморкался костолом. – Вот это захватывает! Особенно женщины.

– Знаю одну дамочку, которая хорошо заглатывает шпаги, – подмигнул ему офицер.

– И вдруг выходит человек, – чуть громче и торжественно продолжил музыкант. – Это был чревовещатель. Он рассказывал, откуда он и где он был.

– Неинтересно, – откинулся на спинку стула Глеб.

– А затем сказал, что приручил демона, – не обращал внимания музыкант. – И теперь этот демон служит ему. Искры! Пламя! И сквозь дым, два крыла! Шея длинная. Изгибается.

– Живой змей? Не может быть! – оживился офицер.

– То царские забавы. Всякое может быть, – кивал сам себе костолом.

– Точно! Огромный. Жуткий. Но при этом прекрасный.

– Брехня. Если б кто-то привез живого змея, об этом на каждом углу трепали бы, – сказал Глеб.

– А это потому, что не было его. Я был там. Никто его не видел ни до праздника, ни после. Думаю, это и есть настоящий демон. Глаза горят. Чешуя переливается. Крылья из пластин алмазных, изумрудных и сапфировых. А тело черное. Словно из мглы рожденное.

Все замолчали. В полумраке пустой залы стало как будто слишком душно и мрачно, но в этот момент никто не осмелился бы отдергивать штору и впускать в эту вязкую тишину холодный лунный свет.

– И как же продают душу, по-твоему? – прервал молчание Глеб.

– А вот это вы уже зря затеяли, – в кои-то веки серьезно сказал офицер.

– Почем мне знать, – пожал плечами музыкант. – Старухи говорят, что позвать достаточно. Черт сам придет. Ему души всегда нужны.

– Думаешь, любая душа сойдет? Я вот считаю, что душа, если она есть, каждая свою цену имеет. Значит, не по первому зову придет, а к особенным. Вопрос, каким надобно быть, чтоб чертей заинтересовать? И что потом?

К столу тихо подошел мальчишка, что весь вечер забирал их бутылки и приносил новые.

– Хозяйка хочет, чтобы вы ушли или болтать о чертях перестали.

Он быстро ушел, а офицер вернул свойственную ему легкость и добродушие.

– Баста! – встал он из-за стола. – Уходим. Я портить отношения с местной ведьмой не хочу.

***

Жил Глеб в небольшом доме, сам его называя лачугой старого пьяницы. Хотя дом был вполне крепок и ладен. Крайне пригоден для деятельности молодого егеря, кем Глеб служил. Но спесь и самомнение помнили еще отцовское имение, а потому каждый раз, осматривая свое хозяйство, Глеб разочарованно вздыхал, попутно бормоча: как он ненавидит свою жизнь и как презирает все его окружающее.

Около трех часов ночи вернулся он, качаемый игристым, и хрипло крикнул:

– Я дома!

Не торопясь к нему вышли две легавые. Старушки остались еще из прошлой жизни. Когда-то натренированы отцом и очень им любимы. Глеб относился к собакам намного лучше, чем к себе. Достал из-за пазухи небольшой сверток с порубленным мясом и ласково погладил соседок.

– Спите, значит, лентяйки. Вот вам гостинец.

За окном шумел теплый летний дождь, и ветки кустов качались в такт мыслям Глеба. Он огляделся и, стараясь не споткнуться, подошел к своему сокровищу.

– Где же моя Королевна? Вот моя малышка. А это тебе.

Оставшееся мясо он отдал любимому и единственному соколу. Она встрепенулась и сейчас довольно рвала сочный кусок, иногда поглядывая на хозяина. Глеб улыбался.

– А я сегодня, знаете ли, вновь все испортил. Так что скромно живем еще с пару недель. Ну да ничего.

Глеб отошел от сокола и подошел к неказистому шкафу, в котором схоронил экзотические вещи, спасенные из отцовского имения. Из шкафа он достал бутылку шампанского и пыльный кальян, который никто много лет уж не раскуривал. Глеб поставил бутылку и начал разбираться с турецкой забавой.

– Знаю, что это странно ― праздновать неудачу. Но… А чего кручиниться?

Мясистые тучи окончательно раздавили лунный свет такой ясной еще час назад ночи. Теперь уже ливень хлестал смородины во дворе и шумно стучал по кровле. Собаки занервничали.

Глеб развалился в кресле, медленно выпуская кольца дыма. Собаки прислушивались к чему-то, но покорно лежали возле его ног.

– Чертовы турки. Такую вещицу смастерили… Знают толк в покое…

Глеб был хорош собой. Умел бы этим пользоваться, то давно уж поправил свое положение чьим-нибудь приданным. Хорошая фамилия и благородная внешность в мире легко меняются на деньги тех, кто этим не обладает. У Глеба были все качества. Древний дворянский род, европейское образование, высокий рост, ясные глаза и пшеничные волны. В детстве знакомый материн художник рисовал с Глеба ангелочков. Глеб вырос и возмужал, теперь вполне годился для изображения античных героев.

Порывом ветра вдруг открыло окно. Потухли свечи.

– Эх.

Глеб подошел к окну. Собаки скулили, глядя на него.

– Тихо! Еще вашего нытья мне не хватает.

Он хотел закрыть громыхающие о стены створки, но вдруг одна из собак сорвалась с места, оттолкнула Глеба и выпрыгнула в окно. Вторая помчалась следом.

Глеб шел в ночь. Он не видел почти ничего вокруг, переступал осторожно и почти протрезвел от вынужденной сосредоточенности. Глеб хорошо знал эти места. Небольшая роща возле его дома была достаточно безопасным местом, дикие звери сюда не заглядывали, лихие люди в этих краях не водились. Какого черта его старухи помчались во тьму, ответить Глеб не мог.

Ливень был холодный, и потрепанная форма егеря почти насквозь промокла. Но Глебу было необходимо найти своих собак. Другой бы, может, оставил это дело, вернутся сами. Собаки же, не дети. В округе безопасно, в роще этой капкан встретить невозможно, как невозможны и прочие неприятности. Но Глеб слишком был привязан к горбатым сукам, чтобы сидеть дома и ждать, когда сами воротятся.

Внезапно он услышал неизвестный ему шум со скрежетом и скуление.

– Вот зараза! На кой ее туда понесло?

Усталый и раздраженный, он пробирался сквозь ветки, ища источник неведомых звуков.

Когда он все-таки выбрался из паутины ветвей, Глеб оцепенел.

В центре поляны парил огромный черный змей. Рядом с ним к земле жались собаки, истошно скуля и думая отползти, но не решаясь.

Змей парил не высоко, не более семи локтей от земли, и чем больше Глеб смотрел на него, тем больше понимал, что тот точь-в-точь из рассказа пьяницы музыканта. Шея длинная и тело как ночь черны, а крылья ― будто из платины и самоцветов. Радужным сиянием переливаются и словно звенят. Глаза у змея огненные и смотрит он в самую душу, словно отыскать ее может в каждом и вынуть.

– Здравствуй, Глеб. Слышал, ты в Бога не веришь.

Голос у змея был приятным. Совершенно не страшным, а даже располагающим к доброй беседе.

– Не верю. Но уже задумался, – Глеб немного попятился, но, поймав себя на трусости, остановился.

– Не бойся. Я не причиню тебе зла. Меня зовут Аспид. Мне такой, как ты, нужен. Моя дочь на землю просится, поглядеть, как люди живут.

Змей окинул жалкое тело Глеба и, решив для себя что-то, добавил:

– Беспокоюсь я за нее. Присмотришь?

Глеб молчал.

– Она послужит тебе. Что ты хочешь? Денег? Славы? Мы умеем быть благодарными. Пока дочка у тебя, удача будет улыбаться тебе. Во всем что ни пожелаешь.

– Нет, нет, нет, – спало с Глеба оцепенение. – Я в вашу породу хоть не верю, на сделку с тобой не пойду. Свобода мне важнее любых денег.

– Я на твою свободу не покушаюсь. И душа твоя мне не нужна. Это все крестьянские сказки. Все просто. Правила такие.

Змей чуть повел крылом, и собаки, как будто их отпустили, бросились бежать. Аспид вкрадчиво начал:

– Ты присмотришь за моей дочкой, чтобы никто ее замуж не увел. Она будет служить тебе. Потом я ее заберу. А ты продолжишь жить, как и прежде, только богатый.

Глеб молчал.

– Думай, думай хорошенько. Дела у тебя не важно. Уже три года как все проигрываешь. А матушка так тобой гордилась.

Глеб сел на землю и стал разглядывать, как воротившийся лунный свет играет на кристальных пластинах. Сколько силы было в змее, сколько благородства. Аспид продолжал:

– Вот купил бы деревеньку на тридцать душ тогда. Эх, зажил бы… Но нет, удача отвернулась от тебя. А я ее сильнее. Я могу все тебе вернуть. И не тридцать душ купишь, а все тридцать тысяч! Если захочешь.

– А что за дочка у тебя? Тоже змеюка?

– Нет, – засмеялся Аспид. – Красавица. Умница. Как бы не влюбился какой глупец. Я его заживо спалю!

– Так как же я этому помешаю?

– Очень просто! Она у тебя служанкой будет крепостной. Кто на нее позарится? Ты же не разрешишь?

– Нет. Я не сводник. А друзья мои к чужому имуществу равнодушны.

– Вот и чудно! А служить ее заставляй по-настоящему! А если суров с ней будешь, это еще лучше. Она быстрее ко мне вернется. Глупая, вздумала, что на земле лучше. Договорились?

– Пожалуй, я совершу ошибку. У меня один вопрос.

– Давай.

– А почему ты на землю не садишься?

Аспид ухмыльнулся.

– Меня Мать-Земля не принимает. Я не могу по ней ступать, – змей поднялся еще на пару локтей и строго спросил: – Согласен ли ты, Глеб, принять на служение царевну подземного царства и взамен получить удачу во всех деяниях и играх азартных?

– Согласен.

***

Из-за едва задернутой портьеры рассвет заполнил яркостью скромную спаленку, и рыжие лучи, разбившись о тюль, солнечными зайчиками щеголяли на лакированных поверхностях. Влажная прохлада, несмотря на небольшое помещение, освежала комнату и дарила глубокий сон измотанному Глебу.

Тот, полураздетый, лежал на смятой кровати ничком, и широкую спину его располосовал свет, отражающийся от высокого трюмо. К этому зеркалу сперва и подошла девушка, которая уже несколько минут разглядывала спящего Глеба.

Она потушила позабытые им догорающие теперь свечи. Собрала мутные бокалы, которые стояли здесь, по меньшей мере, пару месяцев, потом аккуратно сложила разбросанные письма и двинулась к заставленному книгами столу с изящным кальяном. Ей хотелось навести хоть какое-то подобие порядка, прежде чем ее хозяин проснется. Двигалась девушка тихо и работала быстро. Собаки не обращали на нее внимания, хотя при первом появлении прижали уши и поспешили ретироваться. Однако приглядевшись, вернулись на свои места и продолжили тихо посапывать в унисон хозяину.

Помимо тихого шелеста бумаги, постукивания стекла и легкого шага, в спальне было слышно, как глухо ударяются крупные капли о мягкую древесину. Дождь давно закончился, но мелкая вода с крыши потихоньку сползала. Где-то далеко пропел третий раз петух, разбудив Глеба.

Выработанная с годами привычка давала о себе знать, даже после бессонных ночей. Глеб приоткрыл глаза и тут же осознал, что в его комнате кто-то есть. Он резко развернулся и увидел девицу.

– Ты кто? – сонно спросил он, расслабившись.

– Доброе утро, сударь. Меня батюшка послал служить вам.

Глеб вновь упал на кровать и закрыл глаза.

– Уже солнце встало. Я убираю вашу спальню. Может быть, я помешала? Я уйду.

– Нет, нет. Стой.

Он сел на кровати и стал разглядывать новоиспеченную служанку.