V.

– Но осталась потребность заполнить пустоту, – возразила она. – Чем можно ее заполнить?

Старик склонил голову набок и улыбнулся:
– Тем, что уже заполняет ее. Реальным делом.

Близится вечер, зажигаются лампы, наступает время арт-хауса. Киношный для меня - почти всегда мимо. Книжный в этот раз - тоже. Томас Пинчон, крупнейший американский писатель, понравившийся и запомнившийся мне по книгам Томас Пинчон - Выкрикивается лот 49 и Томас Пинчон - Внутренний порок ныне, к сожалению, более разочаровал, нежели порадовал.

Запутанная история (а других в арсенале этого художника мысли и слова, по-видимому, и не бывает вовсе) показалась мне нагромождением событий (как всегда, имхо и на истину в последней инстанции не претендую), не связанных меж собой, отрывочных, хаотически записанных, обрывающихся на самом интересном. Сумма эпизодов (эх, не уйти мне сегодня от книжных ассоциаций, коль книга действительно напомнила не любимый пока мной кинематографический арт-хаус), перемешанных в случайном порядке. Время, места действия, персонажи, страны - все вперемешку, все мелькает так, что сложно сконцентрировать на чем-то хотя бы одном свой внимательный и придирчивый взор.

Шальная Братва (группа из молодых/дерзких/отчаянных и не совсем нормальных), исследователь Антарктики, медленно, но верно предающийся безумию, английский шпион, разведчица, появляющаяся на страницах романа и жизни внутри пинчоновской книги в самых разных образах-воплощениях, сталкер, ищущий непонятно кого по одной лишь строчке в дневнике отца, писательница-расистка, еврейка, убирающая с плоскости лица фамильные черты нации и заводящая роман с собственным мучителем... В этой книге нормальных, адекватных людей нет. Впрочем, нет их ведь и в реальности, а не то что здесь, в пространстве Пинчона, созданного фантазией одного-единственного человека.

Образы - яркие, харизматичные, запоминающиеся, как и эпизоды романа. Глумление над умирающей женщиной или описание в подробностях процесса пластической операции - о, от этой книги меня едва не выворачивало наизнанку, меня, давно привыкшей к ужасам Кинга и киношным ужастикам. Чересчур откровенная рассказываемая автором история, не блещущая цельностью, но яркая в тех самых деталях.

Наслаждалась эпизодами, вспышками-моментами (общение Уинсама с женой, пишущей любовные романы; общение подруг Рэйчел и Эстер; бесконечные и бессмысленные по сути попытки бродяги Профейна построить оседлую жизнь; столь же бессмысленные поиски Стенсила этой загадочной "Ви", существующей, похоже, вне времени и пространства. Она каждый раз возникает в новом месте под новой личиной. Восхищает и ужасает одновременно. Образ Дурного Священника - одно из самых ярких ее перевоплощений - забуду теперь точно не скоро. Где еще можно прочесть о священнике, уговаривающем беременную женщину избавиться от ребенка? Где еще бы я прочитала о том, как у придавленного балкой, умирающего человека начинают потрошить карманы, отбирать одежду и прочее?). Однако цельной картинки, того самого замысла автора - увы и ах! - у меня в этот раз в голове не сложилось (возможно, и сложится потом, по прочтении, когда самые яркие впечатления от книги отстоятся).

Пинчон то радовал во время чтения, то мучал (творя попеременно что-то невообразимое с моим мозгом) - вот этими растянутыми описаниями, казалось, не относящимися к делу, нагромождением - да чего уж там, просто свалкой событий. Наслаждение порою отступало на второй, третий, четвертый план, отдавая место напряженной мыслительной работе. Я пыталась соединить сюжетных линии разных героев книги в единую цепочку, выявить взаимосвязи и понять логику происходящего. Получалось не всегда (оценка книги - явное тому подтверждение). Слог, невероятные по своей насыщенности и наполненности образы, красивейшие метафоры, которые надолго въедаются в податливую память, безграничная или кажущаяся таковой фантазия автора - все было выше всяких похвал. Но чего-то все-таки в этот раз мне не хватило. Возможно, ума, чтобы понять всю прелесть этой очередной запутанной истории от мистера Томаса Пинчона и оценить его дебютное творение по достоинству...

The Situation is always bigger than you, Sidney. It has like God its own logic and its own justification for being, and the best you can do is cope.

V - это возможно женщина, возможно город, возможно страна, и ее надо найти.

А может быть V - это знак, но его все равно надо найти. Или не надо, но все равно ищут.

В одной из самых первых рецензий на "V.", написанной в 63-м году, когда вышел роман, проведена интересная параллель между первым романом Пинчона и триптихами Босха, по сложности композиции, насыщенности материала, многочисленности различных частей и их состыковки/несостыковки, многообразии тем, множественности смысла и контекста.

Автору в момент выхода "V." было всего 25 лет.

Энтропия. Вечно расширяюшийся мир. Был ли заговор? Кто правит бал - хаос и конспираторы, или?
И вечный поиск. Жизнь как поиск. Связь поколений, связь времен и тоже через поиск. История. Что такое история? Физика. Механика. Астрономия. Энтропия.

Любимые шутки автора, песни, фантазии, глубокое знание физики, астрономии, искусства, джаза, хирургии.

И это только некоторые темы из тех, которые составляют совершенно гениальный роман "V.".

"V." - это паззл, каждая часть которого сама по себе уже есть некое целое, некая законченная единица знания, мысли, ума, фантазии, истории. Составлять этот паззл - это огромное интеллектуальное удовольствие, путешествие, поиск, достижение.

Каждый приходит к Пинчону на каком-то своем этапе, я морально готовилась к чтению Пинчона несколько лет. И в какой-то момент вдруг поняла, что не боюсь больше обещанных сложности его текстов и трудности в понимании его смыслов. И окунулась с головой в совершенно восхитительный, огромный, необъятный мир романов Пинчона. А "Радуга тяготения" еще впереди, хотя мне трудно сказать, что "Выкрикивается лот 49" и "V." уже позади. Они здесь, рядом, владеют моим умом, фантазией, мыслями. Наверное навсегда. Или это тоже часть заговора?

"The experience, the experience. Haven't you learned?"

Profane didn't have to think long. "No," he said, "offhand I'd say I haven't learned a goddamn thing."

Поднялась температура, жар, в школу не пошёл, перед глазами жёлтые и зелёные круги и красные треугольники, значит самое время рассказать вам про Пинчона. Очень много думал после прочтения V. в январе, наконец гуляя как-то апрельским вечером в Крапивном саду смог сформулировать мысли в окончательное утверждение.

Как работает обычный писатель, и как действует его текст на читателя? Вот писатель, он берет кирпичики слов и складывает из них на странице некое сооружение. От его мастерства владения словом, мастерства укладки зависит - что произойдёт с читателем. Обычно кирпичики складываются в некоторое довольно устойчивое сооружение, которое возникает в голове читателя и нередко занимает там весь свободный объём в течение довольно долгого времени (по крайней мере пока не закончится соответствующая сцена в произведении, а то и дольше). Это может быть комната, побережье, замок, равнина, подводные просторы. Некое химерическое сооружение, на вид неотличимое от реального. То, на сколь долгое время эта конструкция останется у нас в голове, и насколько она подробно там отпечатывается во всех нюансах, определяет мастерство писателя. И у нас в голове (если мы не воспитывались в стае волков, и единственная возможная заготовка у нас - джунгли) есть устоявшиеся заготовки практически для всех мировых "локаций". Хотите замок - воображаете первоклассный замок. У кого-то он будет копией сооружения с логотипа компании Disney, неважно.

Что делает Пинчон?
Он разрушает.
Он вызывает все эти заготовки из наших голов и начинает медленно методично разваливать эти любовно приготовленные предшествующими авторами локации обратно на яркие кирпичики слов. Нередко до самого основания. Текст рассыпается у нас в руках. Только что была каирская пустыня, или вагон поезда, или ньюйоркская канализация - и вот мы промаргиваемся, потому что они исчезли. Пинчон намеренно разрушает забитые в голову заготовки, оставляя чистый холст, рабочее полотно с некоторыми карандашными набросками и авторскими заметками. Этого не передать цитатами, тут нужно созерцать всю громаду его Романа целиком, и то - допереть до такой версии событий у меня получилось нескоро.

Потом Пинчон идёт дальше. Точно так же, как он разрушает структуру и понятие "локации", он разрушает и понятие самого романа. Повествование рассыпается на отдельные сюжеты, потом на отдельные ручейки, потом на отдельные сцены... И потихоньку само по себе исчезает. Лучше всего это заметно в Лоте 49. В такой деструктивности есть небывалая смелость и дерзкий декадентский шик. До него так, кажется, не делал никто. Хотя нет, вру - "Naked Lunch" Берроуза в 1959-м всем дал на орехи, но это было уж чересчур смело и поначалу не прокатило. Другое дело, что Берроуз - визионер; он старался до основания разрушить структуру повествования, но не локации - поэтому его художественные образы и герои впечатываются намертво: все танжерские лачуги и джанковые притоны как сейчас стоят перед глазами; он, как это ни смешно, созидает картинки. Похоже действует и Сорокин - при формальной извращённой одержимости разгромить нафиг кувалдой нарратив, рисует тончайшими взмахами акварели неземной красоты картины.

А уникальность Томаса Рагглза Пинчона-младшего - в игривом разрушении всё и вся. Поэтому вопли, поэтому нездоровый интерес. Получается роман наоборот. От исходной точки сверкающей вершины мы движемся вниз, в развал и обрывки программного кода. Да, есть номинальный сюжет. Да, можно повосхищаться милой историей про кокодрило и крысиного пастора. Но они лишь комически оттеняют распад твердыни слов на кирпичики. И мало у кого за прошедшие с его дебюта пятьдесят лет хватило смелости забабахать хоть что-либо похожее по своей изящной деструктивности.

Fin?

Бонус. Видеолекция о Томасе Пинчоне, звучит отрывок из "Радуги тяготения"