Отзывы на книги автора «Томас Манн»

____♪_______|___Т_о_________________НН____|_____♫________________|____________________________|___________________
____________|________м____________А_______|___________-_э_т_о_____|_______________В_Ь_____♫____|__________________
________♪___|___________а_с_____М_________|_____♪_________________|__________Б_О_______________|______♫___________
____________|______♫______________________|___________♪___________|_____Л_Ю___________________|___________________
____________|___________________♫_________|_______________________|_________♪__________________|___________________

В 1943 году, когда, словно барабаны, звучали взрывы бомб, когда немецкие солдаты, движимые безумным дирижером, уходили завоевывать мир, маэстро Томас Манн присоединяется к хору предшественников, которые воспели вечный дуэт Фауста и Мефистофеля. Его цель – исполнить Реквием и одновременно Осанну погибающе-воскресающей Германии.

Свое сочинение немецкий классик начинает в аллегро и не сбавляет темпа до последнего такта; богатая инструментовка: философские, религиозные и музыкальные термины, сложносочиненные и сложноподчиненные предложения, обилие определений, - тем не менее, не затрудняет восприятие прекрасного труда.

Несмотря на то, что произведение посвящено отдельному человеку, изменению его характера под влиянием обстоятельств, окружающих людей, и скорее напоминает роман воспитания, просматриваются и эпические мотивы. В оркестре звучат контрабасы (степенный хозяин дома Ионатан Леверкюн), лютни (беспечные крестьянские голоса – те, что типичны для сельской местности начала XX века), трубы и гитары (студенты, рассуждающие о том, что представляет собой немецкий дух), флейты, арфы и виолончели (светские дамы вроде сестер Инесы и Клариссы). И настолько гармонично все ноты слигованы, так плавно перетекают одна в другую, что у вас не появится и тени сомнений, а нужно ли их было добавлять в данную композицию. И что самое важное, они не заглушают главное действующее лицо – Адриана Леверкюна.

Хотя стоит оговориться: настоящего композитора мы так ни разу и не увидим, поскольку его личность преломляется под взглядами страдающего, скорбящего о нем друга – Серенуса Цейтблома. И, конечно, рассказчик, познавший к тому же ужасы мира, объятого войной, смягчает демонические, сумасшедшие черты и настроения мастера. А ведь их у него немало! С самого начала это инфернальный, пугающий смех; далее – тяга к богословию (одной из веток Древа Познания и его плодам); стремление превзойти, преступить все мыслимые и немыслимые границы в искусстве.

При этом схожие особенности просматриваются не только с чертом, но и с легендарным, гетевским Фаустом, особенно ближе к финалу, к последним аккордам песни. Скрипач Рудольф Швердтфегер – это своеобразная Елена Прекрасная, Непомук – то ли Гомункул, созданный Вагнером, то ли погибший сын Фауста. Я больше склоняюсь к первой версии, поскольку и внешне, и по настроению смешной человечек в колбе и маленький "эльф" Эхо повторяют друг друга. И, естественно, исповедь, которая роднит Леверкюна со средневековым героем.

Возникает только вопрос: почему Фаустус? Зачем понадобился этот знак альтерации – латинизированный суффикс –ус? Мне видятся в том несколько причин. Во-первых, Фауст «уже не тот». Прежде от простого пойдем: средневековый мыслитель --- композитор 20-х годов XX века. Во-вторых, данный словообразовательный элемент подчеркивает архаичность героя, который в своем творчестве возрождал первобытное синкретичное начало («Апокалипсис») и музыкальные темы XVII столетия («Плач доктора Фаустуса»). В-третьих, если, по мнению И. В. Гете, Фауст и Мефистофель воплощают две стороны его собственного «Я», то в образе Адриана Леверкюна нам представлен портрет всего поколения, подкошенного страшной болезнью – нацизмом, который толкает страну в пропасть. И этой, с одной стороны, разлагающей силой, а с другой стороны, гармонично проистекающей из немецкого характера, является новый Дьявол.

Итaк, сaтaнa верен был своему слову двaдцaть четыре годa; ныне все зaвершено, убийцa и рaспутник, я зaкончил свое творение, и, может быть, из милосердия будет хорошим сотворенное во зле, не знaю, - <подводит итог жизни Леверкюн>.

Теперь мы знаем, что родившаяся из мыслей о благе идея безумного дирижера провалилась в 1945 году, а история Адриана Леверкюна, продавшегося злу, вечна до сих пор.

____♪_______|_____В_С_Е_М________________|_____♫_________________|____________________________|___________________
____________|_____________________________|_____Ч___И_____________|_______________________♫____|__m___u___s____t__
________♪___|_____________________________|_____♪_________________|_______Т__А_________________|______♫___________
____________|______♫______________________|___________♪___________|________________Т__Ь!_______|__r_e___a_d________
____________|___________________♫_________|_______________________|_________♪__________________|___________________

Все книги, которые мы не читали, не о том, о чём нам кажется. Некоторые по итогам разочаровывают, некоторые становятся приятным открытием, но впервые в жизни я закрыл книгу с чувством, будто это я разочаровал её.

Человеку, музыкальное образование которого сводится к урокам музыки в обычной общеобразовательной школе, на которых в лучшем случае вы распевали военные песни, придётся тяжело с «Доктором Фаустусом». По какой-то фантастической случайности у меня был период, когда я пытался восполнить этот пробел, поэтому мне кое-что всё же говорят имена вроде «Перотинус Магнус», но это мало меня спасло, потому что от обилия музыкальных терминов порой хотелось капитулировать. Пожалуй, ощущение беспомощной глухоты – самое тяжёлое в моих отношениях с этим произведением. Читать о гениальном композиторе, читать страстные описания его музыки, но не слышать ничего, лишь смутно догадываясь по сочетаниям слов, что это всё, должно быть, безумно красиво, – это читательский мазохизм.

Под его руками зазвучал аккорд, сплошь чёрные клавиши фа-диез, ля-диез, до-диез, он прибавил к ним ми и этим демаскировал аккорд, поначалу казавшийся фа-диез-мажором, в качестве си-мажора, а именно – в виде его пятой или доминантной ступени.
– Такое созвучие, – заметил он, – само по себе не имеет тональности. Здесь всё взаимосвязь, и взаимосвязь образует круг.
Звук ля, который стремится к разрешению в соль-диез, то есть переводит тональность из си-мажора в ми-мажор, повёл его дальше, и вот он через ля, ре и соль пришёл к до-мажору, и Адриан тут же мне показал, как, прибегая к бемолям, можно на каждой из двадцати звуков хроматической гаммы построить мажорную и минорную тональность.

Если во время чтения этого фрагмента вы смогли хоть что-то услышать, читайте «Доктора Фаустуса», не сомневаясь, если же нет – подумайте ещё раз, потому что такой фрагмент там далеко не один.

И всё-таки музыка – не всё, чем прекрасна и ужасна эта книга. Манн остаётся Манном: это писатель с восхитительным стилем, глубоким чувством прекрасного, умеющий забраться в человеческую душу и вынуть её из вас. «Доктора Фаустуса» стоит читать. Быть может, не так рано, предварительно восполнив пробелы в образовании, но, несомненно, стоит. Почему-то хочется отдельно сказать о том, какое сильное впечатление оставила история с маленьким эльфоподобным Эхо. Даже судьба главного героя за все 500 страниц не смогла тронуть настолько, насколько эти несколько глав.

Есть и ещё одна вещь, за которую я безгранично благодарен Томасу Манну. Это возможность увидеть Первую и Вторую мировые войны глазами немца. Мы привыкли рассматривать все военные события с точки зрения победителей, людей, чувствовавших моральное превосходство над соперником, развязавшим войну. Каково же было тем, кому нечем было оправдывать жестокость своей страны? Горечь по разрушенным городам, уничтоженным фактически собственными руками, по тысячам тысяч, погибших за идею, которая обратилась монстром, поглотившим половину мира. Это тяжело передать, здесь можно только слушать того, кто всё это прочувствовал на себе.

Пусть то, что сейчас обнаружилось, зовется мрачными сторонами общечеловеческой природы, немцы, десятки, сотни тысяч немцев совершили преступления, от которых содрогается весь мир, и все, что жило на немецкой земле, отныне вызывает дрожь отвращения, служит примером беспросветного зла. Каково будет принадлежать к народу, история которого несла в себе этот гнусный самообман, к народу, запутавшемуся в собственных тенетах, духовно сожженному, откровенно отчаявшемуся в умении управлять собой, к народу, которому кажется, что стать колонией других держав для него еще наилучший исход, к народу, который будет жить отрешенно от других народов, как евреи в гетто, ибо ярая ненависть, им пробужденная, не даст ему выйти из своей берлоги, к народу, который не смеет поднять глаза перед другими.

Романы позднего Томаса Манна можно читать в двух случаях: либо если вы очень умный, всесторонне образованный человек, либо если вы безумно любите автора. Пожалуй, это единственное, что меня спасло, потому что там, где не хватало первого, вытягивало лишь упрямство и огромное желание не просто читать буквы, а понимать писателя. Я читал, перечитывал, гуглил (очень много гуглил), рассматривал гравюры Дюрера, слушал Брамса, Баха и компанию, я даже просил знакомую пианистку наигрывать мне фрагменты из книги, но после всего перечисленного у меня всё равно осталось чувство досадного разочарования. Собой, но не книгой. С одним из лайвлибовцев мы как-то раз говорили о том, в каком возрасте стоит читать «Доктора Фаустуса». Если вы сейчас это читаете, то знайте, что, пожалуй, вы всё-таки выиграли.

Тетралогия «Иосиф и его братья» – это монументальная эпопея, в которой Томас Манн облекает в романную форму ветхозаветное сказание об Иосифе. Не вдаваясь в подробности этого сказания, лишь отмечу: эта история об одном из любимых сыновей Иакова – Иосифе, становящегося жертвой старших братьев, которые, пытаясь избавиться от него (они боятся, что Иосиф будет первенствовать над ними), бросают его в колодец. Проданный в рабство, он попадает в дом египетского сановника, где успешно служит, но, оклеветанный его женой, оказывается в тюрьме. Однако Иосифу, благодаря умению истолковывать сны, удается не только освободиться, но и стать ближайшим советником фараона, посвятить жизнь политическим и экономическим реформам, которые дают возможность спастись, как египтянам, так и евреям, от голодной смерти (см. Быт. 37:2-50:26).

В романе Манн не ограничивается только жизнеописанием Иосифа, затрагивая всю предысторию легенды, историю отцов и праотцев Иосифа вплоть до Авраама и далее в глубь времен до сотворения мира. Очевидно, что Манн выполнил огромную работу, чтобы написать данный роман, поскольку мы обнаруживаем, точное знание мифологии Египта, Вавилона, Ханаана, не говоря уже о библеистике, экзегетики, знакомство с древнееврейским языком, традициями древних евреев (мидрашистскими, каббалой), гностической литературой и т. д. Видно как Манн стилизует свое повествование под библейский стиль, используя древнееврейские идиомы, характерные для речи евреев библейских времен. Безусловно, Манн проделал впечатляющую научную работу…

Также, несомненно, нужно учитывать исторический контекст создания данного творения (Манн начал писать роман в 1926-м г., а закончил в 1942-м г.). Так в «Иосифе и его братьях» Манн стремился гуманизировать миф в противовес нацистской мифологической основе их идеологии. Можно сказать, что Манн пытается очистить миф как таковой от фашистской грязи с культом почвы, крови и т. п. Например, в романе египетский бог Амун, последователи которого являются консерваторами, опирающимися на старину и суровые заветы отцов, противопоставляется культу бога Атум-Ра, последователи которого придерживаются свободомыслящих, прогрессивных и гуманных взглядов, в частности, они хорошо относятся к чужеземцам. В романе жена египетского сановника об Амуне говорит:

Амуну ненавистны расслабляюще-разрушительный дух иноземности и пренебрежение к старинному укладу жизни, потому что они истощают страны и лишают скипетра царство. Это ненавистно Амуну, мы оба это знаем, он стремится к суровости нравов, к тому, чтобы в Кеме царили порядки седой старины, а дети Кеме замкнулись в отечественных обычаях

И хотя Манн внес в свое повествование мотивы, переплетающиеся с проблемами современности, эти мотивы несколько теряются в массиве текста.
В «Иосифе и его братьях» раскрывается сущность человеческой истории в виде борьбы разума с хтоническими и инстинктивными силами, – борьбы, венчающейся победой человечности и разума. Поэтому «Иосиф и его братья» – это оптимистическое произведение, где показывается становление гуманной личности, олицетворением которой является Иосиф, вносящей разум в хаос этого мира. В последних частях романа весьма отчетливо видна вера Манна в возможность социального прогресса.

Немалых трудов стоило мне подготовить этот отзыв. «Иосиф и его братья» – совершенно не та вещь, которую советуют всем и каждому, взахлёб, снуя по улице с транспарантом «Как, вы ещё не причастились?!» Это плод келейных трудов, герметический, самодовлеющий. К нему – либо идти годами, либо случайно натолкнуться и застыть в кротком непонимании: Откуда это? Как это? И почему это именно здесь и именно со мною стряслось? Как шутил чудесный Борис Сичкин (как бы он сыграл Рувима!): «Почему же так больно - и именно мне?»
Избави лишь Господи от всяких пересказов и сокращённых вариантов. Хочется краткости и лапидарности – загляните в Первоисточник. Там четыре тома укладываются в четырнадцать маленьких глав.
Иаков любил Иосифа более всех сыновей своих, потому что он был сын старости его, – и сделал ему разноцветную одежду... И сказали друг другу: вот, идет сновидец; пойдем теперь, и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов... с печалью сойду к сыну моему в преисподнюю… И обратила взоры на Иосифа жена господина его и сказала: спи со мною… …и съели коровы худые видом и тощие плотью семь коров хороших видом и тучных… Иосиф узнал братьев своих, но они не узнали его… Итак, не бойтесь: я буду питать вас и детей ваших.
Здесь полагается воздать должное великой эрудиции Манна, который тонко и глубоко изучил механизм воплощения повседневности в миф, чтобы возвратить миф к повседневности. С улыбкой вспоминал нобелевский лауреат, как машинистка, возвращая огромный фолиант, сказала: «Герр Манн, теперь я знаю, как это было на самом деле». Разумеется, никто из нас не может знать, мы отделены от Лии и Лииной ревности, Рахили и Рахилина терпения, Иуды и Иудиной совести, Фамари и Фамарина стремления тысячами лет. Тысячами. И эти тысячелетия Манн не только перелопатил в библиотеках, пользуясь источниками на множестве языков, но и усвоил! Усвоил в той полноте, что мы ощущаем знание того, какие картины были вышиты на пресловутой разноцветной одежде, и какими словами ругались пастухи, спускаясь в землю Гешем, и в каком родстве грешный Онан с Иисусом Христом, и как взывали к щедрости давно иссякших божеств, и какие жертвы приносили давно уснувшим демонам, например, Досточтимой Суке. А знать наверное мы не можем, что всего и прельстительнее…
Но я хочу сказать о другом: о несравненном манновском чувстве юмора. Ни у кого, кроме Достоевского, я не встречала такого библейского чутья к судьбе и иронии судьбы. Впрочем, судьба и ирония тут синонимичны. Возьмите хотя бы отрывок о чечевичной похлёбке и – спустя несколько глав – постыдное и смешное воздаяние за рыжего увальня-брата. На-ка, Яков, свадебный подарок от Вселенной. А соперничество двух карликов, детородного и целомудренного? А диалог Гуия и Туий? Ах, мой совёнок! – Что, моя слепышечка? Старосветские помещики какие-то, и чудовищное увечье Потифара ласково так обсуждается этими умилительными старцами. Мы любим видеть в древних событиях символ, нечто возвышенное и, следовательно, нас не касающееся. Но почему я чувствую на себе взгляд заспанных и красных глаз Лии? Отчего Потифар и его злополучная супруга (Видела, видела силу его!..) нейдут у меня из головы – Как же им помочь? А что тут поделаешь? Как же им помочь? А что тут поделаешь? И не ко мне ль бежит, закусив подол, маленькая босоножка-вестница? И не мне ли снится, что виноградная лоза растёт у меня из головы?
И, конечно, дуэт Фараона и Иосифа. Когда фараон в экзальтации бормочет свои видения, не знаешь, смеяться или плакать. В первую очередь потому, что звёздные странствия египетского правителя и сверхпрактичность "Озарсифа", само назначение которого – питать, кормить, только друг друга и ждали. Потому, что практика без звёздных странствий – тощища, а звездностранствуя без практики, рискуешь загнуться с голоду. У Томаса Манна нет исторической личности-одиночки. Всегда как минимум двое! Если есть Иаков, то есть и Исав. Если есть Рахиль, то есть и Лия. Есть Я, есть и Ты.
Ну что, братцы любезные, узнали, что сталось из снов Иосифа? Уяснили? Очень хорошо. Теперь верите, насколько всё обратимо? Ну, молодцы. Вам – самые сладостные слова Первоисточника: Итак, не бойтесь.

«Миф есть в словах данная чудесная личностная история» Алексей Лосев «Диалектика мифа»

«Все, если взглянуть на изначальное происхождение, ведут род от богов. За всеми нами одинаковое число поколений, происхождение всякого лежит за пределами памяти.» Сенека «Нравственные письма к Луцилию»

«Жизнь тех, с кого начинается та или иная история, очень и очень редко бывает чистым и несомненным «благословением», и совсем не это нашептывает им их самолюбие. «И будешь судьбою» – вот более четкий и более верный перевод слова обета, на каком бы языке оно ни было сказано: а уж означает ли эта судьба благословение или нет, это вопрос другой.» Томас Манн

Можно было ожидать, что «Долгая прогулка», начавшаяся в январе «Илиадой» и «Одиссеей», к осени заведёт в края еще более далёкие и загадочные и во времена более древние, чем гомеровские. И все равно страшно было браться за книгу, где автор с первой строки предупреждает, что колодец глубины несказанной, и дна достичь невозможно. Но бездна не только пугает, но и притягивает, и я рискнула спуститься в таинственный колодец…

И в глубины скольких еще колодцев предстояло спуститься за время чтения! Образы из романа сменяют один другой и не дают сделать отзыв на книгу хоть сколько-нибудь последовательным. Вот юный Иосиф у колодца, сливающийся душой со звёздным небом и беседующий с Луной, в то время, когда не может он еще знать о своей удивительной судьбе, а может лишь мечтать и чувствовать нечто невыразимое. Иаков, встречающий у другого колодца «красивую и прекрасную» юную Рахиль, будущую свою любимую жену и мать любимого сына. И снова Иаков, отыскавший в пустыне воду и тем доказавший Лавану свою благословенность. Иосиф, брошенный в колодец на погибель, но возродившийся новым человеком для новой жизни. Колоды как места поворота судеб, колодцы как «каналы связи» между миром живых и миром мертвых, колодцы как могилы и как источники жизни. Колодцы, из темноты которых звёзды кажутся и ярче и ближе.

Так случилось, что только совсем недавно я впервые ясно увидела Млечный путь. Не в планетарии и не через телескоп, а просто так, сидя на берегу моря под огромным куполом темно-синего бархатного неба. Думаю, что никогда не забуду это удивительное ощущение причастности к чуду, сущности которого не понимаешь, но частью которого, несомненно, являешься. Стало понятно, почему размышления о звёздном небе другого великого немца – Иммануила Канта наполняли его душу «новым и все более сильным удивлением и благоговением», и как могла прийти ему в голову мысль о нравственном законе, существующем внутри нас. При виде красоты, гармонии и соразмерности движения небесных тел очень хочется верить, что и в душах человеческих возможны такое же совершенство и гармония. Звёздное небо, опрокинутое в душу и отразившееся в книге – это и есть роман Томаса Манна.

Наверное, подобные интуитивные ощущения единства и взаимосвязи земного и небесного и формировали когда-то древнейшую форму освоения мира – мифологическую. «Иосиф и его братья» - это открывающееся для читателя пространство Мифа. Не мифа с маленькой буквы, чего-то вроде сказки на ночь из детской книжки «Легенды и мифы…», а всеохватывающего Мифа, пронизывающего абсолютно все сферы материальной и духовной жизни человека. Мифа как его понимал и описывал Алексей Лосев в своей «Диалектике мифа». Мифа, возвращающего человеку самого себя - нового, и, что особенно ценно для читателя нашего безумного века постмодернизма, Мифа, позволяющего из миллиардов разрозненных и противоречивых фактов выстроить единую комплексную картину восприятия мира, приблизиться к понимаю каких-то очень важных закономерностей.

И, говоря о том, что книга меняет картину восприятия мира, я не хочу сказать, что Манн хочет склонить читателя к вере в Бога, принять иудаизм или креститься. «Иосиф и его братья» - одна из абсолютно универсальных книг, «подходящих» и для атеистов и для агностиков и для верующих.Впрочем, наверное стоит сделать оговорку о том, что роман может вызвать возмущение одержимых фанатиков, которым кругом мерещится «оскорбление чувств верующих».

Думаю, что Томас Манн не ставил себе задачу «переписать Библию», поколебать чьи-то религиозные чувства, описывая праотцов как живых людей, наделенных не только достоинствами, но и многими слабостями и даже пороками или же написать классический исторический роман «по мотивам» книги Бытия.

Для меня «Иосиф и его братья» - это не столько книга о прошлом, сколько книга о вечном, то есть и о настоящем – тоже, буквально о том, что происходит «здесь и сейчас».

Ибо оно есть, есть всегда, хотя народ и пользуется словом «было». Так говорит миф, а миф только одежда тайны, но торжественный ее наряд – это праздник, который, повторяясь, расширяет значения грамматических времен и делает для народа сегодняшним и былое, и будущее.

«Иосиф и его братья» - это многодневный праздник, способный сделать для читателя сегодняшним и былое, и будущее.
Выше я писала о том, что Томас Манн творит Миф, но так случилось, что по мере прочтения романа развеивался один из моих личных книжных мифов. «Иосиф…» не год и не два был у меня в списке «хотелок», но я считала, что к прочтению романа следует серьезно готовиться – перечитать Библию, почитать книги по истории древнего мира, по библейской истории, по ассиро-вавилонской, шумерской и египетской мифологии, узнать побольше о религиозных и социально-политических взглядах Манна, о том, какой литературой пользовался автор при написании романа и т.д. и т.п. И, безусловно, это всё было бы нелишним, но… так ведь можно полжизни откладывать прекрасную книгу «на потом» и так и не собраться её прочесть, сетуя на недостаток базовых знаний.

Так что всем, кто на Манна поглядывает, но боится, я могу сказать – берите и читайте! Не важно, что вы помните из Библии и какая оценка была у вас в школе по истории, в любом случае вы получите удовольствие от увлекательной семейной саги, рассказе о ярких и неоднозначных личностях, о выборе своего пути и о судьбе, о желаниях и о долге, о любви и ревности, зависти и дружбе, о смелости и благоразумии, и кто знает, о чем вам прочитается ещё.

Для меня сейчас (а я точно знаю, что буду перечитывать роман) «Иосиф и его братья» - это, прежде всего, книга о личной судьбе и о реализации своей судьбы.

Родители и боги благословляли своих любимцев одинаково двусмысленно. Благословенье их было силой и шло от силы, ведь и любовь была только силой, а боги и родители благословляли своих любимцев из любви сильной жизнью, сильной и своим счастьем и своим проклятьем.

До чего же непросто – быть благословенным, не говоря уже о том, что и лишенным оного неудачникам надо как-то выживать! Благословение – не чудесный подарок и не залог непременных успехов и счастья. Это Путь. Путь, требующий напряжения всех сил, применения всех способностей, путь познания мира и познания себя, постоянно требующий осмысления и переосмысления, путь порой невыносимо трудный, но неизменно приносящий удовлетворение потому, что это твой путь.

Благословение не означает даже простой ясности на тему того, что именно является твоим путем и как можно сделать по этому пути первый шаг. Более того, иногда, чтобы сделать этот шаг благословенному нужно нарушить закон:

– Время пришло. Господин хочет благословить тебя.
– Меня? – спросил Иаков, бледнея. – Он хочет благословить меня, а не Исава?
– Тебя в нем, – сказала она нетерпеливо. – Сейчас не до тонкостей! Не рассуждай, не мудри, а делай то, что тебе велят, чтобы не вышло ошибки и не случилось несчастья!

В трактовке Томаса Манна мне стало совершенно ясно, что следовать своему благословению - это значит, в том числе, и действовать так, что вначале ты будешь выглядеть в глазах других не самым лучшим образом и в краткосрочной перспективе наживешь только проблемы, но так, чтобы в итоге это способствовало всеобщему благу и гармонии.

И в этом смысле «Иосиф…» для меня оказался еще и невероятно оптимистичным и мотивирующим романом, ведь книга призывает к познанию и раскрытию себя, к смелости в принятии вызовов судьбы, говорит о том, что из бездны можно выйти перерожденным и о том, что можно быть понятым и принятым другими, следуя своему пути.

Быть может, есть мудрые люди, кому вышесказанное очевидно и без прочтения полутора тысяч страниц «Иосифа…», но, друзья, это ведь ещё и просто интересная книжка, к чему лишать себя удовольствия?

Буквально с первых страниц я поняла, что эта книга будет даваться мне непросто, и я не ошиблась. Первые страниц 100 сто шли у меня очень медленно, тягуче, ведь в произведении практически не было событий и диалогов, сам сюжет был пресыщен сплошными описаниями, размышлениями, воспитириятие также затрудняло наличие обилия музыкальных терминов. С каждым днем мне хотелось прекратить чтение, но я давала книге шанс снова и снова, о чем в конечном итоге не пожалела. Книга непростая, интеллектуально и эмоционально, потому она совсем не подойдёт для знакомства с творчеством Томаса Манна (и хорошо, что я уже была знакома, иначе маловероятно, что рвалась бы дальше читать романы автора). В ней переплетаются размышления писателя о своей стране и нации в самый расцвет нацизма (что писатель откровенно презирал), философские рассуждения о свободе, выборе, вере, любви, человечности. В самой основе сюжета - история, рассказанная неким Серенусом Цейтбломом о своем друге, гениальном музыканте и композиторе Андриане Леверкюне, который продал душу дьяволу. Человек отказался от любви во имя искусства, во благо собственного гения и его признания. Томас Манн показывает нам жизнь композитора, вынужденного из раза в раз расставаться и прощаться со всеми теми, к кому он привязывался, испытывал чувства сильнее простой симпатии. Так красочно и открыто Манн показывает нам, что нет места искусству там, где царит диктатура и нацизм, и судьба главного героя произведения - это, в сущности, судьба Германии во времена фашизма, жизнь, лишённая любви, счастья и будущего.

Эту книгу я читала месяца 2. Просто решила, что буду читать по 50-100 страниц в день, и осилила её.
Томас Манн пересказывает библейские истории и воспринимается его двухтомник легче, чем Библия. Хотя времени на него уходит больше.
Библейские герои у него становятся живыми людьми. Их поступки - логичными и оправданными. А если НЕ логичными, так просто человеческими.

Книга написана с юмором, если читать внимательно, можно это заметить.
За те недели и месяцы, что мы провели вместе, я свыклась с этой книгой, и мне тяжело было закрыть последнюю страницу. Может быть когда-нибудь, я возьмусь её перечитать.
Чтобы говорить со значением:
- Я читала "Иосифа и его братьев". Дважды.

О других трудных книгах в моем блоге:

Ну и книга!!! Выпучив свой внутренний взор, читала я сие творение НЕМЕЦКОГО!!! (оказывается) классика. Потрясла она мое воображение, я бы даже сказала, перетрясла. Читаю я про инцест, морщу свой носик и включается внутренний собеседник: "Ну, ладно, не будь ханжой, все ведь прилично описано. Ну да, кошмар, кошмар. Ну, аморально, но ладно, что поделаешь, в прошлой книге мальчика насиловали, а тут всего лишь инцест, и по обоюдному согласию, да и любовь вроде такая тоже бывает". Ладно, совесть успокоила, читаю дальше. А там… Чем дальше, тем более становились дыбом мои волосы, сморщенный носик становился похож на сморчок в сухую погоду. Кто с кем? Племянник и тетя, мать и отец, или все-таки внучка, а может быть дед, а если с другой стороны посмотреть, то и сын, а может и дочь. Кошачья жизнь. Кто кому кто? Санта-Барбара. Очень красиво, язык, описание нравственных метаний, мук выбора, раскаяния, все замечательно, но о чем все это, я даже близко не ожидала. В аннотации сказано притча, я себя и подготовила к притче, но тут чуть больше, чем притча. В комментариях уже сказано, что основано на легенде и сказании, но автор на историчность не претендует. Странная ситуация в основе сюжета, я бы сказала, что это абсурд в какой-то степени. Это же надо так в прошлых воплощениях нагрешить, чтобы вот так вот сложились обстоятельства, и совершенно случайно такое могло приключиться. И ведь все говорят о Боге, о раскаянии, что автор, что герои, буквально каждая строка пропитана верой в Бога, христианскими мотивами. Концовка так вообще сугубо религиозная. Я до сего дня думала, что самое страшное в жизни, когда сын грубит или неуважает родителей, когда в семье скандалы, а оно вон еще как бывает. И жизнь продолжается, люди даже из таких ситуаций находят выход. Главный герой, конечно, молодец, по-мужски все решил, так видимо испокон веков заложено, что мужчина уходит куда-то чуть что. Надо было ему может остаться калек мыть, ее это не сильно смутило, а ему пещеру подавай. И как по мне, то может и правильно она сказала, что сложнее бок о бок грехи-то отмаливать, но это же по-женски, вот и он так рассудил: "нет, по-женски ты мыслишь, я пойду, а ты тут с больными до скончания века плюхайся, кто ты там такая, не понятно". Да и кто он такой, тоже не сильно разберешь, тяжко мужику, правда, пусть идет. Но разобрались в этом многоугольнике греха и слава Богу. Но волосы дыбом, и глаз дергается, и нравственные устои под угрозой.

Сложное это дело – рецензии на Манна писать. А на Манна, рассказывающего о библейских событиях, и того сложнее. Ну да попробуем, как умеем.

Как можно догадаться по названию, тетралогия рассказывает об Иосифе и его истории, старой как… Ну, не как мир, хотя дело и излагается в Бытии, но по крайней мере как Библия, с чем Манн, к слову, поспорит, наглядно показав, как могли развиваться события на самом деле. Но не будем забегать вперед.

Иосиф, сын Иакова, красавец, умница и любимец отца, проживает счастливое и беззаботное детство, чем выводит из себя своих братьев, и своим наивным и зачастую невольным высокомерием доигрывается до того, что братья решают от него избавиться, и с успехом это делают. Так Иосиф попадает в Египет, где в будущем ему будет отведена роль спасителя (и тем самым, нудят библейские комментаторы, Иосиф этот является законченным прообразом Христа, прообразнее просто некуда). Но история с братьями не завершена, раз уж это повествование не только об Иосифе, но и братьях его; последних терзают муки страха и даже совести, и впереди у них не только откровенные разговоры о свершенном злодеянии, но и пророческие благословения Иакова.

Все это Томас Манн изложил последовательно, начав аж с жития Иакова, за что ему, в общем, спасибо, потому что именно с этого я и начну перечислять похвалы в адрес автора. Мне очень понравилось, как была представлена кража благословения у Исава – немало авторов споткнулось на этом моменте, несколько смущены они, понимаете, неблаговидным таким поступком избранника Бога, а Манн так это все прописал, что любо-дорого смотреть, и винить Иакова в голову как-то не приходит. Понравилось и то, что эта линия тянулась до самого конца тетралогии, делая ее не только изложением библейского сюжета, но настоящим романом, где во всем есть взаимосвязь и ее не надо искать, она находится сама; где в душах персонажей можно рыться сколько угодно и с помощью автора всегда понимать, какое событие в прошлом повлияло на исход будущего. Чтобы возникло такое впечатление после прочтения Библии, надо обложиться целой кучей трактатов, и именно в такой обстановке Манн, судя по всему, творил сие.

Однако не только трактаты шли в ход, и это тоже плюс. Сюда затесалось множество мифов и теорий, попыток докопаться до первоначала. Здесь и шумерская мифология, и египетская, и иудейская, и мелкая языческая, господствовавшая в окрестностях, и все это понамешано в этакий первичный бульон, из которого затем, по мнению Манна и не только, на свет появилось христианство. Хотя порой его слова слишком уж смелы. Так, плач по Таммузу, который умер и воскрес через три дня, выглядит откровенным вбросом. С непорочным зачатием та же история.

Зато персонажи! Взять хотя бы Иосифа, центральное лицо истории. Наивный мальчик, голова у которого несколько вскружена, с незакрывающимся ртом и неудержимым самомнением, затем расчетливый – как бы его ни оправдывал Манн – мужчина. Как живой! Моя цитата месяца:

Бог был велик, священ и безответствен, но Иосиф был гадина.

Да и об остальных персонажах есть что сказать. Они замечательны, хотя частенько спорны.

Теперь хотелось бы обратить внимание на сам текст. Я считаю, что мне очень повезло, потому что я взялась за эту книгу буквально сразу после того, как выползла из дебрей библейской географии, если это можно так назвать, иначе шквал нечитабельных названий просто свалил бы меня с ног. Но так оказалось вполне терпимо, хотя не отпустить словечко по этому поводу я не могу. Манну мало остановиться на каком-нибудь варианте, нет, он перечислит все наименования места, которые узнал в своих изысканиях. И варианты имен перечислит все. Вроде как кажется, что это подражание библейскому тексту, но если и так, то Манн малость переборщил. Сюда же, кстати – он очень, ну очень большое и въедливое внимание уделяет соотношению времени и географии с тем, что сказано в Писании. Мне это показалось совершенно лишним. Такое впечатление, будто не роман Манн писал, а научную диссертацию, которую ему потом предстоит защищать перед толпой ученых. Если и хотелось объяснить такие моменты, можно было сделать это попроще, не так многословно и доказательно.

И отсюда мы плавно скатываемся к минусам. Мало того, что текст перенасыщен названиями, именами и мифологическим коктейлем, так еще и такими словечками, что просто ах! «Инвестигации» было иностранное, вавилонское слово» - как вам? А «мой респект перед тобой», высказанный Потифаром? Это далеко не все, персонажи романов то и дело сбиваются с библейских речей на современный юридический, и юмором это выглядит далеко не всегда. Проблемы перевода? Не знаю.

Как не знаю и того, действительно ли в оригинале творится такая чертовщина с именами. «Исаак» на иврите будет звучать как «Ицхак». Автор назвал эту вариацию, и читатель ему благодарен за расширение кругозора. Но. Вот сидит Исаак, и вот к нему подходит тот-то, и Ицхак говорит… Мешанина в вариациях этих режет глаз. Тут Потифар, через абзац – Петепра. К слову, такого варианта я еще не слышала, в основном попадалось Петепре.

К сожалению, в этом свете приходится упомянуть и «Пролог в высших сферах». Это любопытнейшая вещь, предшествующая последней книге, и говорит она о мыслях несколько строптивых ангелов, которые еще и немножко антисемиты (!), и падшим злом там называется некий Семаил. Формы такой мне слышать не приходилось, и то ли я чего-то не знаю, то ли это нарочито извращено, то ли опять же переводчик, который, как мне подозревается, кое-где с именами точно накосячил. И еще меня терзают смутные сомнения насчет обращения Иосифа к братьям… «Ребята»? Что, в самом деле? «Ребята, это ж я»? А что не «пацаны» тогда?

Но вернемся к автору. И мой последний камешек в его сторону – это совершенно зря втиснутый, по-моему, рассказ о Фамари. Понимаю, хотелось держаться библейского текста, но мне это вкрапление показалось лишним, отвлекающим и в принципе ненужным. В Библии оно уместно только потому, что это ж Библия, там куча таких обрывов.

На этом, пожалуй, закончу. Тетралогия эта заставила меня сказать немало, и это хорошо. Манн немного утомителен в своих перечислениях и отвлечениях, но всегда интересен, глубок и остроумен, и я отдельно благодарна ему за то, что он оживил библейскую историю – получилось у него это здорово, несмотря на некоторые не недостатки даже, а шероховатости, за которые зацепился мой глаз.

Но ну его, этот глаз. Читайте!

Подобно времени, пространство рождает забвение; оно достигает этого, освобождая человека от привычных связей с повседневностью.

Я могу ошибаться, но кажется Томас Манн первый, кто обратился к непаханному полю мифов как источнику сюжета для современного эпического романа, То есть, прежде был "Улисс" Джойса, но он работал с историей Одиссея не напрямую, а опосредованно, проведением аналогий. Взять библейский сюжет и пересказать его как роман, такого прежде не бывало. Это уж после апокрифы всех сортов и уровней исполнения наводнили литературу второй половины двадцатого, начала двадцать первого века, от "Пенелопиады" Маргарет Этвуд и "Цирцеи" Мадлен Миллер до "Мельмота" Сары Перри etc.

Обращение к ветхозаветному сюжету сразу после "Волшебной горы" не случайно, жена писателя, Катя Манн, была еврейкой, а в Германии времени начала работы над романом уже поднимал голову глубоко отвратительный автору фашизм с его людоедской расовой теорией. Немаловажной в ряду причин была благоговейная любовь к Гете, с которым всегда себя ассоциировал, и который относился с особым интересом к истории Иосифа.

"Былое Иакова" первая часть тетралогии "Иосиф и его братья", в основу которой положен ветхозаветный сюжет об Иосифе Прекрасном. Иосиф, однако появляется в этой книге лишь мельком, в сцене, где первенец любимой жены Рахили, совершает омовение у колодца. Дальше это будет рассказом - не очень подробным, о патриархах-предшественниках: Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, и вот это вот все - и собственно историей Иакова. Описанной подробно и со множеством деталей.

На самом деле Иаков - ветхозаветная фигура, с которой связано наибольшее количество узнаваемых идиом современной жизни. Что мы вспомним об Аврааме и Исааке? Пожалуй только жертвоприношение Исаака (Ицхака в романе), когда испытывая веру Авраама, Бог повелел принести в жертву сына, в последний момент послав ангела, заменившего мальчика агнцем. Теперь смотрите на Иакова: 1. чечевичная похлебка и право первородства; 2 Рахиль и Лия; 3. лестница Иакова. Да в конце-то концов - он отец Иосифа, который сам источник изрядного числа мемов, начиная от жены Потифара и разорванных с нужной стороны одежд, и до семи тучных-семи тощих коров, должным образом расшифрованных красавчиком и спасших население Египта от голода.

"Былое Иакова" подробно, живо, в мельчайших деталях оживляет историю любимчика мамы Ревекки гладкокожего Иакова, дитя шатров, в отличие от космача, охотника Исава. Мальчики были близнецами, но не однояйцевыми, Исав родился первым и спутать детей не представлялось возможным в силу рода атавизма, шерсти по всему телу. Уловка Ревекки, привязавшей к телу Иакова шкурки новорожденных козлят и обманом вынудившей Ицхака, который к тому времени ослеп, отдать отцовское благословение младшему сыну в обход прав старшего, вынуждает юношу бежать, после долгих скитаний наняться в услужение к брату Ревекки Лавану, в младшую дочь которого, прекрасную Рахиль, он влюбляется.

Однако благословение в те времена наделяло вполне ощутимыми преимуществами, в обиходных понятиях это удача, сопутствующая благословенному во всех начинаниях. Потому средненькое по всем статьям хозяйство Лавана необыкновенно процветает в те семь первых лет, что племянник работает на него, чтобы получить в жены Рахиль, а в самую ночь свадьбы дядя-тесть обманом подменяет девушек, подсовывая ему старшую дочь, косоглазую Лию. И нелюбимая жена исправно рожает Иакову одного сына за другим, а Рахиль, которая идет к старшей прицепом спустя неделю, хотя за нее он должен еще семь лет трудиться на тестевых пажитях - так вот, Рахиль двенадцать лет неплодна.

Реальность переплетается с мифологией, порождая сплав авантюрного романа с философской притчей, великолепно избыточный и рассказанный языком, достойным первоисточника