В угоду жене

лавки, которая когда-то принадлежала ей; их впустили, может быть, переночевать, чтобы не беспокоить ее до утра. Не прошло и несколько минут, как молодой человек, который содержал теперь лавку, посмотрел в верхнее окно и увидел полуодетую человеческую фигуру, стоявшую внизу. – Не пришел ли кто-нибудь? – спросила фигура. – О, г-жа Джолифф, я не узнал вас, – сказал молодой человек ласково. – Нет, никто не приходил. Конец.

Между часом и двумя она вдруг вскочила. Она ясно услышала шаги на улице и голос Шадрача и сыновей, которые зашли в лавку. Она вскочила с кровати и, едва сознавая, как она была одета, поспешила по большой лестнице, покрытой ковром, поставила свечу на стол в передней, сняла болты и цепь и вышла ли улицу. Туман, поднимавшийся с пристани, мешал ей увидеть лавку, хотя она была совсем близко, но она в одну минуту перешла на ту сторону. Что это значит? Никого не было там. Несчастная жена, она ходила безумно вдоль улицы, она была босиком – но кругом не было ни души. Она вернулась и постучала изо всей силы в дверь

Однако время шло, и Жанна была не в состоянии заплатить ни за лавку, ни за дом, не имея дохода. Она была уверена, что надежда на возвращение Шадрача с сыновьями была напрасна, но согласилась неохотно воспользоваться приютом Лестер. Ей была отведена отдельная комната на втором этаже, она уходила и приходила, когда хотела, без всякого столкновения с семьей. Ее волосы поседели, глубокие морщины покрыли ее лоб, и ее фигура сделалась худой и сгорбленной. Она все-таки ожидала погибших, и когда встречала Эмилию на лестнице, то говорила угрюмо: – Я знаю, зачем вы меня взяли сюда. Они вернутся и будут огорчены, не застав меня дома, и может быть снова уедут, и тогда вы отомстите мне за то, что я отняла у вас Шадрача.