Искусство есть не изучение позитивной реальности, а искание идеальной истины.

Жорж Санд ^[1]

© Éditions Gallimard, Paris, 2003

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2025

Предисловие

Книга, которую я рекомендую вниманию публики, возникла из-за расхождений между моими литературными вкусами и общепринятыми представлениями об истории романа. Как читатель, я получаю бесконечное удовольствие от чтения таких старых произведений, как «Эфиопика», «Амадис Гальский» и «Астрея». И я не один их ценю – их горячо любили величайшие писатели прошлого: Сервантес, мадам де Севинье, Расин. Многие историки романа, напротив, считают эти произведения скучными и непродуманными и превозносят прогресс, якобы достигнутый за столетия реализмом – всё более точным, всё более глубоким и всё менее похожим на наивный схематизм, присущий предмодерным романам. Солнце правды, уверяют они, омывает своими лучами новейший роман, навсегда изгоняя ложь, распространяемую старыми романами.

Поверив в это на некоторое время, я в конце концов счел идею этой эпифании сомнительной. Ибо у истины всегда есть объект, и в данном случае мой вкус убеждал меня, что этот объект – человек и его земные приключения – изображался в предмодерных романах с поразительной силой. Правда, эти произведения в меньшей степени касались эмпирических подробностей человеческого существования, нежели идеалов, которые оно преследует, но в силу какой скрытой аксиомы я должен был отождествлять идеал с ложью, а эмпирическую точность – с истиной? Физики прекрасно понимают, что эксперименты никогда полностью не подтверждают математические формулы физических законов, и тем не менее никто из них не считает, что эти формулы ложные. Герои старых романов действительно являются предметом идеализации, но разве нельзя допустить, что эта идеализация может быть носителем истины? Более того, герои самых реалистичных новейших произведений зачастую сильно идеализированы.

Размышляя над этой ситуацией, я пришел к пониманию того, что история романа, отнюдь не сводимая к борьбе торжествующей истины и посрамленной лжи, на самом деле основана на вековечном диалоге между идеализированным изображением человеческого существования и сложностью его соотнесения с этим идеалом. Таким образом, история романа представляется мне длительным аксиологическим спором, который никогда не разрешается, но и не прекращается. Исходя из этой гипотезы, я заметил, что начиная с XVIII века новейший роман лишь частично отказался от старой идеализирующей тенденции, которую он подхватил и продолжил в надежде найти в эмпирическом мире приемлемое место для проявления идеала. Это наблюдение послужило отправной точкой для настоящей работы, план которой состоит в том, чтобы сначала показать, как в предмодерных повествовательных жанрах изображалось человеческое совершенство, а затем обсудить новейшие попытки представить его включение в мир повседневного опыта.

Вовсе не претендуя на исчерпывающий анализ и не стремясь предложить читателю эрудированный синтез, я ограничился размышлениями об основных тенденциях в истории романа. Поэтому я не настаивал на национальных традициях и вынужден был оставить в стороне многих замечательных авторов и многие произведения (особенно в краткой главе, посвященной ХХ веку) – авторов и произведения, которые внимательный читатель легко сможет вписать в общее построение. С другой стороны, на каждом этапе я останавливался по крайней мере на одном произведении, которое показалось мне характерным и в котором я анализировал, иногда подробно, действие и смысл. Если в истории, которую я рассказываю, будут слышны гегелевские отголоски, то это потому, что я намеренно выстроил ее вокруг нескольких фундаментальных понятий (человек, мир, моральная норма), а в силу выбранной темы она охватывает несколько веков и несколько стран. По словам Лонжепьера ^[2], великого защитника Древних в XVIII веке, ум, стремящийся понять изящную словесность, «принадлежит всем временам и всем векам. Он охватывает ее одним взглядом и, если можно так выразиться, единожды взглянув. Он легко вникает в разные вкусы, он знает, как воздать каждому по заслугам». Таков мой идеал; читатель сам оценит, насколько близко подошла к нему моя книга.

Я выражаю благодарность Принстонскому университету за предоставленный мне в 1997–1998 годах академический отпуск и декану факультета гуманитарных наук Чикагского университета Джанель Мюллер, которая в 2000–2001 годах сократила мою преподавательскую нагрузку. В эти периоды я смог закончить первый и предпоследний варианты этой книги. Гостеприимство Алена и Марии Безансон в их доме в Магала весной и летом 1998 года было незабываемым.

Курсы по истории романа, которые я читал в Принстонском университете в 1989–1995 годах, в Университете Париж-IV в 1997–1998 годах и в Чикагском университете в 2001 году, а также доклады, прочитанные в Высшей школе социальных наук, на вилле Жилле (Лион) и в Чикагском, Колумбийском, Калабрийском (Козенца), Дижонском, Иллинойском (Урбана-Шампейн), Индианском (Блумингтон) университетах, в университетах Макгилл, Париж-III, Париж-IV, в Стэнфордском и Йельском университетах, позволили мне в результате плодотворных дискуссий переформулировать или отказаться от целого ряда гипотез касательно этой темы.

Ниже приводится длинный список коллег и друзей, чья поддержка и критические замечания послужили основой для хода моих рассуждений. Хотя в этом предисловии я могу лишь назвать их имена, каждый из них знает, как я им признателен за внимательное слушание и проницательные рекомендации.

Я имел удовольствие обсуждать тему этой книги с Клодом Бремоном, Марком Фюмароли и Марселем Гоше – авторами, чья мысль направляла меня и чьи высказывания всегда служили для меня ценным источником новых суждений. В плане теоретических размышлений решающее значение имел обмен мнениями с Венсаном Декомбом, Шарлем Лармором, Пьером Мананом, Райнером Рохлицем и Жан-Мари Шеффером. Франко Моретти, прочитавший краткое содержание работы, великодушно сформулировал проницательные критические замечания, которые я учел при написании эпилога. Важными соображениями по истории предмодерной прозы я обязан Эммануэлю Бюри, Жилю Деклерку, Альбану Форчоне, Иву Эрсану, Роберту Холландеру, Дэвиду Квинту, Филиппу Селье и Роже Зуберу. Что касается романа Нового времени, то мои коллеги и друзья Антуан Компаньон, Кэрил Эмерсон, Джозеф Франк, Лайонел Госсман, Гэри Сол Морсон, Жак Нефс, Вирджил Немояну, Лакис Прогидис, Франсуа Рикар, Филипп Роже, Чезаре Сегре, Филипп Стюарт и Михай Замфир узнают в тексте плоды наших бесед. Режин Бордери, Гиомар Откер, Клод Жамин, Франсуаза Лавока и Сильви Торель-Кайето были восхитительными собеседниками, одновременно внимательными и безжалостными. Мне очень помогли советы и предложения, которые щедро высказывали во время наших встреч Аньес Антуан, Жан-Мари Апостолидес, Ора Авни, Мишель Божур, Мадлен Берто, Пьер Брюнель, Жан Дажан, Мария ди Баттиста, Пьер Форс, Андре Гийо, Филипп Амон, Владимир Крысински, Мариэлла ди Майо, Жиль Маркотт, Жан-Филипп Мати, Мишель Мюра, Нуччо Ордине, Франсуа Риголо, Дидье Суйе и Жан-Ив Тадье. Мои коллеги из Чикагского университета Элизабет Аманн, Питер Дембовски, Леон Касс, Джонатан Лир, Марк Лилла, Франсуаза Мельцер, Роберт Моррисси, Ларри Норман, Роберт Пиппин и Марио Сантана поддерживали меня своими замечательными советами. Владимир Берелович любезно взялся за стилистическую доработку рукописи. Я, вероятно, никогда не начал бы писать и не завершил бы эту книгу без доверия и дружеской поддержки Эрика Винье.

Я хотел бы выразить всем им свою искреннюю благодарность.

Принстон 1995 – Чикаго 2002