Ужасы и мистика – жанр весьма специфический, довольно популярный, но при этом, с точки зрения разнообразия и новизны, -довольно ограниченный. Создаётся впечатление, что он весьма неохотно впускает в себя любое отступление от когда-то установленных канонов. Как правило, развитие получает уже пользующаяся успехом тема, как, например, вариации о вампирах, призраках, оборотнях, ведьмах, проклятиях, древних существах разнообразного происхождения, мифология места и т.д. Новаторские идеи часто подаются в форме рассказов в различных сборниках, но не более. Хотя, конечно, есть и исключения. Как мне кажется, огромная популярность того же Стивена Кинга как раз-таки и зиждется на том, что у него очень хорошо получается или интегрировать уже знакомый страх в совершенно неожиданные условия и подавать под новым соусом (“Сияние”, “Томминокеры”, “Оно”, “Жребий Салема”) или же возводить возможную ситуацию в степень кошмара (“Куджо”, “Мизери”, даже, отчасти “Керри”, пусть и с некоторым допущением элемента сверхъестественного).
Не хочу быть категоричной, так как на данный момент я ознакомилась лишь с одним его романом, но пока я бы отнесла Тома Пиккирилли к категории тех писателей, что не рискуют, а берут уже хорошо отработанный сюжет, перерабатывают его на свой лад, пропускают через своё воображение и выдают нечто, что дополняет уже весьма детально представленную коллекцию произведений, в данном случае на тему призраков. Однако, несмотря на то, что сюжет книги “Мёртвое” довольно прост сам по себе, Пиккирилли, тем не менее, цепляет. Цепляет особым стилем раздвоенного повествования, в котором видения и явь, реальность и сны, воспоминания и настоящее перетекают друг в друга, сплетаясь и срастаясь так, что становятся неотделимы, а кровавая история, почти отталкивающая, напоминающая дешевые, низкопробные фильмы ужасов, наполненные трупами, литрами крови и неприятными подробностями, вдруг начинает звучать неожиданной лиричностью, почти поэзией, создавая странный эффект сновидения или галлюцинации, когда логика и правила отходят на второй план, оставляя вместо себя только и исключительно чистые ощущения и образы, которым не нужно обоснование.
Здорово, когда воображение, усидчивость, владение словом помогают построить карьеру в писательстве. Еще лучше, когда произведениям сопуствует успех, поклонники готовы, не глядя, покупать каждую новую книгу, а фанаты, ну, они всегда сопутствуют по-настоящему большому успеху и известности, узнают на улицах и, да, порой бывают весьма навязчивы. Джейкоб Омут как раз из таких популярных авторов, вот только частенько червяк сомнения грызёт его душу: действительно ли он так хорош, или это просто больной интерес к его прошлому и желание сравнивать? А всё потому, что отец Джейкоба, Айзек Омут, был действительно выдающимся писателем, как там говорили критики “отцу следовало писать более серьезную литературу об отношениях и взаимопомощи”. Не повторяет ли он отцовские сюжеты, не вдохновляется ли его работами, не из романов ли Айзека взяты те или иные фразы, а то и персонажи? Но что еще хуже, Джейкоб подозревает, что интерес к его творчеству, шумиха от выхода каждого из его романов вызваны всего лишь нездоровым любопытством людей к страшной трагедии, свидетелем которой он стал в детстве. Десять лет назад его старшая сестра Рейчел, похоже, сошла с ума. Вооружившись топором она, подобно черному ангелу смерти, отняла жизни у отца, матери и старшего брата, младшего, Джейкоба, ставшего свидетелем кровавой бойни заперла в шкафу, где он провёл несколько дней, пока его не нашли, а сама покончила с собой. В силу возраста и глубокого шока Джейкоб помнил очень мало о том дне, но одно знал наверняка: история его семьи тогда не закончилась, ничего, на самом деле, не закончилось, потому что десять лет спустя он отчетливо слышит, что его зовут присоединиться, наконец-то, к семье и решить все нерешенные когда-то вопросы. И Джейкоб едет на маленький кусочек суши, отрезанный от большой земли четырьмя притоками, куда ведёт единственный старый мост. Едет, чтобы разобраться раз и навсегда со всеми тайнами и вспомнить, что же там на самом деле случилось. Вот только не он, не призраки не ожидали, что вслед за Джейкобом отправится его верная поклонница в сопровождении своей подруги.
Действительно, сюжет практически хрестоматийный: дом с привидениями, нечто, похожее на проклятие, безумие, тайны, которые можно разгадать только вернувшись на место преступления. Но Том Пиккирилли привносит в эту классическую историю нестандартные нотки почти что детектива, так как совершенно ясно, что полиция не разобралась, да и не могла разобраться, в том, что произошло в действительности. А чтобы понять причину, нужна ретроспектива, помогающая не только восстановить ход событий, но и реконструировать характеры главных героев, которые на момент начала романа скорее мертвы, чем живы, хоть это и, конечно же, неточно. И вот тут в игру вступают яркие видения и сны Джейкоба, становящиеся всё более и более живыми по мере его приближения к семейному дому. Так и кажется, что Пиккирилли, прекрасно осознавая как минимум вторичность сюжета сделал ставку на слог и стиль. Прекрасно понимаю тех, кому чтение показалось тяжёлым и сложным для понимания происходящего, так как переход между снами и реальными событиями очень тонок, порой почти неуловим, тем более, что не только главный герой видит то, что, вроде бы, видеть не должен. И, кстати, так и хочется в данном контексте поднять вопрос: а что есть, собственно реальность, когда речь идёт о писательском воображении внутри писательского воображения и так далее? Этот момент как раз и подводит к главной изюминке, фишке, находке в романе, которая выгодно отличает “Мёртвое” от множества похожих на него клишированных ужастиков. Дело здесь в том, что особый интерес этому роману придаёт необычный подход к писательскому ремеслу и воображению писателя, к тому, как же происходит творческий процесс, рождающий на свет нечто, чего еще секунду назад просто не существовало. А ведь, казалось бы, в половине романов ужасов в главные герои выбирается писатель. И что вообще нового можно сказать по этой теме после того же, уже упомянутого Кинга с его “Тёмной половиной” или “Секретным окном, секретным садом”? А оказывается можно. Пиккирилли умудряется не просто вывернуть на изнанку это клише, но и существенно его дополнить, да так, что эта линия становиться одной из основных коллизий романа. Чего мне лично не хватило, так это большей проработки именно этой линии, мне показалось, здесь оставался ещё приличный потенциал.
И несомненное достоинство романа – это его поэтика. Неожиданный авторский ход (а, возможно, и стиль, несомненно, следует прочитать что-нибудь еще у Пиккирилли, чтобы сказать наверняка) для подобного жанра. Очень часто авторы историй в жанре ужасов интригующе начинают, неуверенно подбираются к кульминации, чтобы сдуться в неуклюжем, в лучшем случае, финале. У Пиккирилли своя схема: скучноватая завязка, обещающая нечто слишком хорошо знакомое, перетекает в совершенно фантасмагорическую основную часть, завершающуюся хоть и ожидаемым, но вполне приличным финалом. Причем всё основное действо расцвечено такими болезненными, странными, красивыми в своей черноте и порочности образами, что читатель, словно одурманенный тяжелым, сладким, почти удущающим ароматом вездесущих лилий, сдаётся на милость этой пляски теней и просто наблюдает, очарованный темнотой, скрывающейся в человеческом разуме, причудливыми формами, какие способны проявлять любовь и безумие, а порой и рождать нечто, чему нет и не было названия, что может быть результатом только такого противоестественного союза, приправленного одиночеством и слишком сильным воображением.
Сама специфика классического сюжета не нуждается в детальных объяснениях и очевидных ответах, многое уже заранее понятно и известно. Однако Том Пиккирилли, опять же благодаря удачно выбранной манере, в которой ведётся повествование, оставляет некоторую часть, пусть меньшую, но не менее важную, чем основная сюжетная линия, завуалированной в саван изящных образов и красивых слов, завуалированной неплотно, но тем не менее то, что скрывается в тени, обладает слишком странными формами, чтобы быть легко узнанным. Таким образом, многое оставляется на откуп читателю, словно автор приглашает его присоединиться к игре воображений, созвучной написанию странной поэмы, где метафоры, эмоциональная и чувственная составляющие играют ведущую роль и не нуждаются ни в чем ином, кроме созерцания и ощущения на уровне подсознательного. Прошлое уходит безвозвратно, но умирает ли оно? Что подвластно силе воображения, помноженной на безумие, одиночество, стремление любить и быть любимой, но помёщенной в изолированный, искусственно созданный мирок, загнивающий изнутри? Прошлое отказывается умирать, перерождаясь в настоящее. Силе воображения порой подвластны жизнь и смерть.
