Цитаты из книг автора «Том Дункель»

«В таком случае, – рявкнул Гитлер, – этот человек будет моим личным узником!» Днем Нимёллера освободили из Моабита. Он думал, что едет домой. Но через несколько минут его схватили два агента гестапо и доставили в концлагерь Заксенхаузен в двадцати километрах от Берлина[161]. Для нового узника уже была готова одиночная камера. Он не совершил преступления, но останется в Заксенхаузене, пока Адольф Гитлер не решит его отпустить.

Бонхёффер ответил: «Мне жаль, что мама и все вы так сильно беспокоитесь… Конечно, никто из нас не горит желанием оказаться в тюрьме. Но если придется, мы сделаем это – во всяком случае я надеюсь – с радостью, поскольку цель наша высока и достойна».

Дороти Томпсон постепенно пришла к выводу, что «неверие человечества» было своего рода тайным оружием Гитлера[135].

Дороти Томпсон постепенно пришла к выводу, что «неверие человечества» было своего рода

Нобелевская речь Осецкого так никогда и не прозвучала. Разъяренный решением Нобелевского комитета Гитлер объявил, что больше ни один немец никогда не примет этой премии ни в одной категории. Третий рейх сам учредит ежегодную премию за достижения в области науки и искусства. Вдобавок семья Осецкого, пытаясь вытащить его из тюрьмы, доверилась нечистоплотному адвокату, который скрылся со всеми деньгами. Генерал Герман Геринг никогда не упускал возможности покрасоваться перед прессой. И по поводу Нобелевской премии он тоже высказался: «Попытки оскорбить Германию в глазах всего мира путем присуждения Премии мира предателю не становятся позором для Германии, – заявил он, – но делают смехотворными тех, кто принял это решение»[133].

В то же время в новостях вновь появился самый известный враг немецкой нации. Двадцать четвертого ноября 1936 года Нобелевский комитет изменил решение и присудил Премию мира за 1935 год Карлу фон Осецкому. Денежное выражение премии составило 39 тысяч долларов США[128]. Американский посол в Берлине Уильям Додд пытался избежать политических последствий этого решения. Он неуклюже заявил: «Хотя Осецкий и смелый человек, его вряд ли можно считать достойным статуса нобелевского лауреата»[129]

Судя по увиденному, никто в Германии не обратил внимания на составленную Францем Гюртнером служебную записку о пытках в концентрационных лагерях. Нобелевский номинант предстал перед ним «трясущимся, смертельно бледным существом, не испытывающим никаких чувств; один глаз у него заплыл, несколько зубов были выбиты, он подволакивал сломанную и плохо зажившую ногу… Этот человек достиг высшего предела страданий, какие только можно себе представить»[122]. После очередного избиения охранники потребовали, чтобы Осецкий подписал заявление об отказе от любой критики немецкого правительства[123]. Он не отрекся ни от единого слова.

Заместитель Гюртнера, Роланд Фрейслер, чья позиция по этническому вопросу была наиболее жесткой, заявил: «Эти штаты явно имеют абсолютно недвусмысленное законодательство, и это законодательство идеально нам подходит»

Долго наслаждаться свободой не пришлось. Осецкий всей душой верил в разоружение, и планы Адольфа Гитлера ему претили. Даже за решеткой он писал обличительные статьи о нацистах. «Национализм и антисемитизм, – заявлял он – это орудия фашизма. Сегодня в воздухе чувствуется сильный запах крови».

Маленький, с орлиным носом и выступающей челюстью, Осецкий напоминал боксера среднего веса, который не боится пропустить удар. Во время Первой мировой войны он был на фронте и домой вернулся пацифистом. В мирной жизни он стал редактором разоблачительного еженедельника Die Weltbuhne («Мировая сцена»). Именно в Die Weltbuhne в 1929 году Осецкий опубликовал свое расследование: пилоты веймарского правительства тренировались и испытывали самолеты в Советском Союзе, что было грубым нарушением Версальского договора. Осецкого обвинили в государственной измене, и в конце 1931 года он был осужден. Он отказался от возможности бежать в Швейцарию и заявил: «Если хотите по-настоящему бороться с гнилью в государстве, это нужно делать изнутри. Голос из-за границы – это пустой звук»