Глава 1

Я стоял на деревянном помосте, с петлей на шее, а палач возился у моих ног, пытаясь расшатать заевший рычаг.

– Вешай его! Быстрее давай! – крикнул кто-то из толпы.

Остальные зеваки на площади поддержали горлопана нестройным хором.

Я дернулся, пытаясь высвободить связанные за спиной руки, но пеньковая веревка не поддалась. Лишь сильнее заныло плечо, отбитое дуболомами-охранниками при первом допросе.

– Растуды тебя в шестеренки! – пропыхтел палач, тщетно пытаясь провернуть заклинивший механизм.

И принялся остервенело пинать неугодное устройство.

Всю прошлую ночь лил сильный дождь. Деревянные передачи и упоры отсырели, разбухли и теперь никак не хотели крутиться. Палач же, напротив, желал этого сильнее всего. Это отчетливо читалось в его уставших заплывших глазах, злобно взирающих на меня из вырезов черной маски. Скорее бы уже вздернуть очередного гада и идти отдыхать.

Едва представил я эту картину – вишу, дергаюсь, язык на бок вывалил, глаза выпучил, – как тут же прошла боль в плече. Руки начали напрягаться сильнее, пытаясь расслабить, хотя бы чуточку, крепкие узлы.

– Видимо боги не хотят твоей смерти, Харпер, – произнес в полголоса прокурор, сверкнув глазами на палача.

– Ваша истина, господин первый прокурор! – прошептал я, вымучивая улыбку. – Не хотят. Так может и не надо тогда злить богов?

Прокурор звонко рассмеялся.

– Нет, я правду говорю! Богов злить – себе вредить. Житейская мудрость, всем известная. А я и живой еще сгожусь.

– Кому ты сгодишься, пес паршивый?! – резко переменившись в лице, зарычал прокурор. – Мне? Или королю? Или его младшему брату, чью жену ты соблазнил?

Прокурор вдруг подошел ко мне в плотную, схватил за грудки и как следует тряхнул. Его рыбьи глаза уставились на меня. Широкий рот перекосился.

– Все было по обоюдному согласию… – уточнил я, отстраняясь назад, насколько позволяла веревка.

– А вазу ты украл тоже по обоюдному согласию? – брызгая слюной, крикнул он в лицо.

– Это была благодарность его жены!

– Тебя зарезать надо было там же, а не вот это вот все, – прокурор кивнул на площадь. – Устраивать.

Я не стал возражать. Пытаться объяснить человеку что-то, когда у самого петля на шее болтается, неблагодарное дело. Уж лучше промолчать, от греха подальше.

– Ну, что там у тебя? – повернулся прокурор к палачу. – Долго еще возиться будешь?

– Дык шестеренки, растуды их! – промычал тот, пнув ногой по механизму. – Не хотят вертеться!

– Это у тебя в голове мозги не хотят вертеться! Смажь салом или маслом – и все у тебя пойдет!

Палач почесал затылок, согласился:

– И то верно, – и вдруг, задумавшись, спросил: – Только, это самое, где мне сало взять то?

Прокурор злобно зыркнул на него, прошипел:

– Я сейчас с твоей задницы сало срежу! Пошел прочь с глаз моих, идиот!

Палач вновь принялся остервенело осыпать механизм пинками. С каждым новым ударом шестеренки со скрипом немного проворачивались. В какой-то момент я даже почувствовал, как пол подо мной стал по чуть-чуть разъезжаться.

– Что, запахло жареным? – улыбнулся прокурор.

– Пока только вонью изо рта, господин прокурор, запахло. А больше ничего не чувствую, – придурковато ответил я.

Молить бы мне сейчас о пощаде, рыдать и давить на жалость… но ничего это я не делал. От страха принялся глупо шутить и подначивать своих убийц. Боги, остановись же, Харпер, остановись!

Страх – странная штука. Кого-то он делает молчаливым, кого-то, напротив, заставляет кричать. А меня превращает вот в такого идиота, не способного держать язык за зубами.

– Что?!

Прокурор вытянулся в лице, выпучил зыркала, словно и ему сейчас на шею повесили петлю и как следует затянули.

– Что ты сказал?!

– Говорю…

Тяжелый удар в живот заставил подавиться словами.

Крепко отвесил, ничего не скажешь. Поставленный удар. Сразу видно, что за плечами долгие годы тренировки на других заключенных.

Я застонал. Но даже согнуться не получилось, чтобы хоть немного унять адскую боль – удавка не дала этого сделать.

– Еще тебе прописать?

Я что-то промычал в ответ.

– Долго там? – вновь крикнул кто-то из толпы. – Дождь опять намечается. Мокнуть не охота.

– Вздерните его уже наконец! Сколько можно ждать? – крикнул второй и швырнул в меня гнилой помидор.

Я глянул на стоящих. Собралось много всякого сброда, не только людей, но и отщепенцев с иных рас – вампиров, урлов, варлагуннов и даже парочка гномов. Их сильное желание увидеть мою скорую смерть понятно. На мне вон какие башмаки кожаные, ладные, и штаны еще вполне себе ничего, и ремень с рубашкой. Чего добру пропадать?

А вот непонятно мне было совсем другое. Как так все получилось? Как угораздило меня попасться? Ведь известно каждому – Харпер Тень неуловим. Как ни старайся, сколько ловушек не расставляй, сколько бойцов не ставь в караул – все равно не поймаешь полуночного вора и плута.

А тут вдруг так банально угодил в капкан. И ведь не хотел же к этой вздорной бабе идти. А все же пошел.

Хотя баба вполне себе ничего. Я бы даже сказал – огонь. В трактире ее повстречал. И выпил вроде не много, а потянуло. Было на что посмотреть. Такого узкого корсета нет во всей Маринии! А уж там знают толк в красоте! И груди этой стервы выпирали из тесных одежд шибко нагло и зазывно.

Не удержался. Пошел.

А дальше уже дело техники. Разговорил, угостил вином, предложил посмотреть на прекрасные звезды Рыбного квартала.

И закружило.

В голове хмельно шумело, баба эта так же хмельно хохотала. Ночь, звезды, тропа, мы идем, идем, идем… дом, слишком шикарный, в пьяном тумане успеваю лишь заметить золотые ручки на двери, и потом кровать, огромная, с шелковыми простынями, и жаркая ночь, едва не спалившая все вокруг от вспыхнувшей вдруг страсти…

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня. Я разлепил глаза… и сразу тикать.

Когда тебя будет королевская стража, то не надейся, что тебе принесли в постель кофе и булочку. Это я уже по опыту знаю.

Так и вышло.

Стражники принялись меня ловить, размахивать мечами, ругаться. Ну что вы, господа, здесь же дама! Где ваша культура? Зачем так грязно браниться?

Убегать я умел. Опыт имелся огромный. От разъяренных торговцев с рынка, от дозорных с вышек, от сторожей винных погребов, от собак, в конце концов. Так что тут они меня не сделали.

Прыжок в сторону, уход от летящего на тебя стражника, кувырок, еще прыжок. И рвать к выходу! Бегом! Бегом! Бегом!

Коридор, длинный, как молитва перед ужином. Не дождался конца, бросился в первую попавшуюся дверь.

Мамочка дорогая, где же я сегодня ночевал? Кругом ковры, картины, гобелены, богатые убранства.

И золото. Золото. Золото. Всюду. Канделябры, дверные ручки, подставки, светильники. Аж дух захватило.

И ваза, будь она неладна.

Прямо посреди зала. Фарфоровая, пурпур с серебром, тонкая работа, мастеров старой школы, я в этом толк знаю. За такую можно выручить полсотни, а то и всю сотню, если как следует поторговаться.

Пройти мимо я не смог. Схватил находку и рванул опрометью.

Тяжелая, зараза такая, ваза эта! Неудобная. И так ее схватишь, и эдак, а она все равно во взмокших руках выскользнуть норовит. Словно нарочно.

Оставалось пройти еще пару проходов и меня бы уже никто не догнал – сиганул бы я в окно и поминай как звали.

Да не вышло.

Прямо навстречу выскочил здоровяк с таким чугунным крепким лбом, что хоть поросят об него убивай. Выскочил – и прямо на меня.

Я даже затормозить не успел, вместе с этой вазой и налетел на него. Ему то с его лбом хоть бы хны, а мне фаянсом этим проклятым хорошо досталось.

Очнулся уже в кандалах. Лицо все в крови, голова раскалывается, тело стонет. Без рукоприкладства здесь явно не обошлось.

И самый главный из стражников глядит так мерзко на меня сверху вниз, лыбится беззубым ртом. Радуется, сволочь.

А потом и вовсе самое интересное началось. Баба то эта оказалась не простой. Знатная особа. Жена младшего брата короля. Я и сам не ожидал такого поворота. Короля то я знаю, да хранят его от всех невзгод боги. И брата его младшего пару раз на фестивалях вина примечал. А вот жену его не удалось лицезреть. Так бы я конечно… хотя кого я обманываю? Если бы даже и знал я тогда, в том трактире, что это такая высокая особа, не уж то ли отошёл в сторону? Нет, конечно. Выпито было достаточно, и меня уже было не остановить.

В общем, суд состоялся быстро. Без лишних свидетелей (оно и понятно, никому не охота, чтобы о таком позоре узнали посторонние) провели процесс. Судья, потрясывая рыжими усами, словно таракан, огласил вердикт. За совращение представителей королевской семьи – смертная казнь. И молотком по столу – бамс!

Прощай, Харпер Тень, великий плут и вор, о ком на улицах Валонии уже слагали легенды. Нет тебе больше места в этом скорбном жестоком мире.

Десять шагов от камеры до коридора. Тридцать пять шагов – до выхода на улицу. Двести восемьдесят восемь шагов до центра площади, где установлен помост. Четыре ступеньки на сам помост. Два шага до петли. Петля. Всё. Точка.

– Полагается последнее слово, – сказал прокурор, смахивая с носа жирную муху. – Скажешь что-нибудь?

– Что? – погрузившись в свои мысли, я даже не расслышал, что он произнес.

Взгляд мой был приколот большой сапфировой брошью, которую надел по такому случаю прокурор под свою сутану, и которая сейчас выглядывала из складок. Манит, чертовка, своим блеском. Эх, не были бы связаны руки, можно было бы легко ее стащить. Красивая штучка. Подарил бы ее жене брата короля. На память.

– Слово последнее будешь говорить? – раздраженно переспросил прокурор.

– Не буду, – ответил я.

Прокурор явно тянул время, видимо не желая выглядеть в глазах толпы глупо из-за поломки виселицы. И потому предлагал что-нибудь сказать уже после того, как палач неудачно дернул за рычаг.

Помогать прокурору я не собирался.

– Вешай меня или отпускай на все четыре стороны, раз не можешь сделать даже этого!

– Что?! – прокурор вновь выпучил глаза.

Щеки его налились нездоровым румянцем, покраснели даже уши.

– Да я тебя…

Еще один удар, прямо под ребро. Знает куда бить, паскуда. Аж дух перехватывает.

– Ну, долго еще там? – опять крикнули из толпы. Кто-то отчетливо пробубнил: «сапоги чур мои!».

– А ну заткнись! – рявкнул на него прокурор. – Иначе сам на его место пойдешь!

Смельчак тут же замолк.

– Все, починил! – весело крикнул палач. – Ворона, растуды ее, в шестерни попала, вот и заело механизм! Гнездиться пернатые стали, где придется, чтоб им пусто было.

Палач гордо продемонстрировал дохлую птицу.

– А тут же ведь еще вон какая штука – на этом месте раньше плаха стояла, растуды ее, ошметков разных много сметом забрасывало под помост. Вот птицы и вьются в поисках пропитания…

– Заткнись! – устало произнес прокурор. – Просто дерни рычаг – и разойдёмся уже.

Палач затряс головой.

А мне вдруг стало страшно. И тот страх, что был до этого, оказался просто детской шалостью. Внезапно я отчетливо представил как эта сальная, пахнущая потом и кровью, веревка, затянется у меня на шее, как станет тяжело дышать, а потом и вовсе не получиться сделать даже глотка воздуха. Ощутил, как станет тяжело и дико больно от того, что тело давит вниз и тем самым само себя душит. Ощутил ужас. Боль. Тьму, медленно смыкающуюся вокруг меня.

Это же смерть! Меня сейчас убьют! Боги, неужели это все на самом деле?!

Краем глаза я видел, как палач подходит к огромному похожему на черенок от лопаты рычагу.

Потом приоткрывает немного край маски и смачно плюет себе на ладони.

С сопением растирает руки, хватается за рычаг.

С сиплым выдохом «э-эх!» дергает его на себя…

Лязгнули шестеренки, и пол под моими ногами со скрипом распахнулся.