Theodore Dreiser

THE TITAN

© Савельев К., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

⁂

Глава 1
Новый город

Когда Фрэнк Алджернон Каупервуд вышел из тюрьмы Восточного округа Филадельфии, он понимал, что с прежней жизнью в городе его детства навсегда покончено. Юность прошла, и вместе с ней канули его грандиозные деловые замыслы. Придется все начинать сначала.

Не стоило повторять, каким образом вторая волна биржевой паники, связанная с банкротством «Джей Кук и К°», помогла ему вновь нажить состояние. Возвращение богатства до некоторой степени смягчило его ожесточение… Казалось, сама судьба позаботилась о его благополучии. Но, так или иначе, биржевые авантюры как способ приобретения капитала теперь внушали ему отвращение, и он решил раз и навсегда покончить с этим. Он займется чем-нибудь другим: городской рельсовый транспорт, земельные сделки – безграничные возможности дает Запад. Филадельфия больше не привлекала его. Хотя теперь он был свободен и богат, он оставался скандальной фигурой, неприемлемой для лицемерных светских и финансовых кругов. Ему придется прокладывать путь в одиночку, без чьей-либо помощи, под пристальным вниманием бывших друзей, которые будут издалека следить за его карьерой. С этими мыслями он уезжал, а его очаровательная любовница, которой исполнилось двадцать шесть лет, приехала на вокзал, чтобы проводить его. Каупервуд с нежностью смотрел на нее; для него она была воплощением женской красоты.

– До свидания, дорогая, – он улыбнулся, когда звонок известил о скором отправлении поезда. – Мы с тобой скоро выберемся отсюда. Не грусти. Я вернусь через две-три недели или сообщу, что ты можешь приехать ко мне. Я бы взял тебя с собой уже сейчас, но сначала нужно осмотреться. Мы найдем подходящее жилье, и ты увидишь, что мы займем достойное положение в обществе. Тучи развеются. Я добьюсь развода, мы поженимся, и все образуется. С деньгами можно все.

Он смотрел на нее спокойно и внимательно, когда она обняла ладонями его лицо.

– Ох, Фрэнк, – воскликнула она. – Я буду скучать по тебе! Ты все, что у меня есть.

– Через две недели! – Он снова улыбнулся, когда поезд тронулся. – Я вернусь или пришлю телеграмму. Будь хорошей девочкой, моя милая.

Она проводила его обожающим взглядом. Жертва любви, избалованное дитя, любимица семьи, пылкая, страстная натура, которая притягивает мужчин, – она откинула головку с прелестными рыжевато-золотистыми локонами и послала ему воздушный поцелуй. Потом она пошла прочь уверенной плавной походкой, заставляя мужчин оглядываться на нее.

– Это она! – обратился один станционный служащий к другому. – Это дочь старого Батлера. Бог ты мой! О такой девушке можно только мечтать!

Это была дань страсти и зависти, что обычно отдают здоровью и красоте. Тому, на чем держится мир.

До этой поездки Каупервуду никогда не приходилось бывать западнее Питтсбурга. Какими бы успешными ни были его невероятные финансовые авантюры, они ограничивались косным и благоразумным филадельфийским мирком с его устоявшейся кастовой системой, претензиями на социальное превосходство и традиционное лидерство в коммерческой жизни Америки, консервативным богатством, безвкусной респектабельностью и предпочтениями, которые из этого вытекают. Каупервуд помнил, как он едва не покорил этот уютный мирок и не присвоил его святыни, пока не наступил крах. Он почти добился своей цели, однако теперь он стал Измаилом, изгнанником, и бывшим преступником, хотя и миллионером. Но подождите! Это гонка для проворных и битва для сильных, снова и снова повторял он себе. Он еще испытает мир на прочность и постарается выдержать его давление.

На второе утро перед Каупервудом наконец замаячил Чикаго. Он провел две ночи в вульгарно обставленном пульмановском вагоне, изобилием бархатной обивки и зеркал не возмещавшем неудобства путешествия, прежде чем появились окраины столицы прерий. Соседние пути разветвлялись и становились все более многочисленными, телеграфные столбы обрастали густой паутиной проводов. Где-то вдали виднелись отдельные дома, в которых жили предприимчивые люди, построившие себе жилье подальше, чтобы когда-нибудь пользоваться скромными преимуществами, которые принесет разрастающийся город.

Местность была плоской, с чахлыми кустиками бурой прошлогодней травы, слегка колыхавшимися под утренним ветром. Внизу едва проступала новая зелень как знак приближающейся весны. Ясный воздух скрывал очертания города за легкой дымкой, словно муху, застывшую в янтаре, и придавал ему трогательную выразительную красоту. Будучи преданным любителем искусства, стремившимся разбираться в его тонкостях и глубоко сожалевшим об утрате своей коллекции, собранной в Филадельфии, Каупервуд ценил любые красивые проявления природы.

Густота железнодорожных путей увеличилась. Здесь собрались тысячи грузовых вагонов со всех концов страны: красные, желтые, голубые, зеленые и даже белые. (Как он помнил, Чикаго был конечной станцией более тридцати железнодорожных направлений.) Низкие одноэтажные и двухэтажные домишки, видно, недавно построенные и часто некрашеные, были закопчены и покрыты пятнами сажи. На переездах терпеливо ожидали вагоны конки и двухместные коляски с грязными колесами. Он замечал, что дороги ровные и немощеные, а тротуары – в ямках и неровностях, с невысокими ступенями и переходами перед домами, длинными дощатыми настилами, уложенными прямо в пыль прерии. Что за город! Вскоре показался рукав неширокой, кичливой и оживленной реки Чикаго с пыхтящими буксирами, маслянистой темной водой и высокими красными, коричневыми и зелеными башнями элеваторов, огромными черными угольными доками и желто-бурыми складами пиломатериалов.

Здесь кипела жизнь, и он сразу почувствовал это. Бурлящий город рос и строился буквально на глазах. Даже в самом воздухе присутствовало нечто бодрящее и энергичное. Как это отличалось от Филадельфии! Она тоже была деловитым городом, и когда-то Каупервуд считал ее удивительным городом, удивительным миром. Но этот город, хотя и являвший собой еще неприглядное зрелище, был лучше. Он выглядел более молодым и многообещающим. В лучах утреннего солнца, лившихся между двумя угольными бункерами, пока поезд стоял перед разводным мостом, пропускавшим в обе стороны с десяток громадных барж с зерном и древесиной, он видел группу ирландских грузчиков, отдыхавших на берегу перед лесным складом, стена которого подступала к воде. Это были здоровенные мужчины в синих и красных спецовках, подпоясанных широкими ремнями, с короткими трубками в зубах: славные, крепкие и загорелые представители своего ремесла. Он невольно задавался вопросом: почему они выглядят так привлекательно? Этот грязный и примитивный город самым естественным образом предлагал волнующие живописные картины. Настоящая песня! Здешний мир был молод и открывал новые просторы для жизни. Вряд ли стоит уезжать отсюда на Северо-Запад, но это он решит потом.

Он имел при себе рекомендательные письма к влиятельным гражданам Чикаго, которые собирался предъявить. Он хотел познакомиться с некоторыми банкирами, хлеботорговцами и комиссионерами. Чикагская торговая биржа представляла для него интерес, поскольку он отлично разбирался в этом бизнесе, именно здесь совершались крупнейшие сделки по купле и продаже зерна.

Поезд миновал облезлые задворки и приблизился к грязным дощатым платформам под наскоро возведенными крышами. Пока паровозы изрыгали дым, а пассажиры деловито сновали взад-вперед, Каупервуд выбрался на Кэнэл-стрит и подозвал кэб, первый в длинном ряду ожидающих экипажей, что свидетельствовало о потугах на столичный дух. Он заранее выбрал «Гранд Пасифик» как богатый местный отель, поэтому распорядился отвезти его туда. По пути он разглядывал городские улицы, как искусствовед, изучающий картину. Маленькие вагоны конки, выкрашенные желтым, голубым, зеленым и коричневым, которые он видел повсюду, запряженные усталыми тощими лошадками со звякавшими колокольчиками на шее, показались ему очень трогательными. Вагончики были хрупкими конструкциями, в основном из лакированной фанеры с латунными вставками и стеклянными окошками, но Каупервуд понимал, какое богатство они предвещали при дальнейшем развитии города. Он понял, что уличные трамваи на конной тяге или без нее – его призвание. Мысль о трамвайных линиях и безграничных возможностях для манипуляций с ними нравилась ему больше, чем банковское дело и организация биржевых торгов.