Ну, вот, теперь надо рассказывать об Алике. Но для того, чтобы рассказывать о нём, надо сначала рассказать о Галке «Сыр», и это очень-очень длинная история.
С этой весьма экстравагантной дамой я познакомилась вскоре после моего прихода на практику. Галина Федоровна в то время работала в магазине уборщицей. Почему-то в первые дни моей работы там я её не видела. Вообще, чистоте в нашем магазине как-то особенного значения не придавали, а может быть, в эти дни убирался кто-то другой, уж и не помню. Короче говоря, в один прекрасный день заявилась перед обедом в магазин толстая неопрятная бабёха неопределенного возраста в каком-то засаленном черном пальто, с голубым полушерстяным платком на голове и в калошах, надетых прямо на шерстяные носки, которые в свою очередь были натянуты на чулки, перетянутые прямо над толстыми коленками круглыми резинками. На простецкой физиономии глазу, что называется, не за что было зацепиться: глаза голубенькие, простенькие, нос вроде бы курносый, рот обыкновенной, разве что зубов не хватает, щеки круглые, волосы жидкие, бровки тоже. Если бы она старалась казаться любезной или просто бы улыбалась, то она могла бы казаться обыкновенной, но приятной женщиной, без особых затей. Но в выражении её лица было что-то напористое, а в манере говорить – агрессивное, и я сразу заподозрила в ней некоторую недоброту. Со мной она даже не поздоровалась, с другими же здоровалась по-разному: с кем-то задиристо, с кем-то поприветливей, с кем-то даже высокомерно. В общем, такую тётю нельзя было не заметить.
Она наплюхала воды в ведро, вытащила его на середину торгового зала, принесла швабру и тряпку, но за мытье и не думала приниматься. Дождавшись, когда мы закроем магазин на обед, она вытащила из своей сумки какие-то фотографии, разложила их на прилавке и буквально приказала девочкам их рассматривать. Я не помню, чьи именно это были фотографии – конечно, какого-то артиста. Все девчонки посмотрели на них, поохали, повосторгались и отправились обедать. Мне вовсе не хотелось смотреть на эти фотографии, но я решила все же из вежливости посмотреть на них. Я подошла к прилавку и стала их перебирать. Не успела я толком до них дотронуться, как бабёха коршуном налетела на меня, вырвала их у меня из рук, схватила остальные, лежавшие на прилавке, собрала их в кучу и запихнула в свою сумку, а мне сказала с высокомерным видом: «Это не может тебя (или вас?) интересовать».
Мне стало ужасно обидно. Мне действительно они были не очень интересны, но такого хамства и пренебрежения со стороны какой-то уборщицы я никак не ожидала. В те времена я была ещё девушка чувствительная, и от несправедливой обиды у меня слезы навернулись на глаза. Я в расстройстве побрела на кухню и попыталась выбросить из головы этот эпизод, но мне это никак не удавалось сделать. Громкий голос бабёхи и её хозяйские манеры продолжали раздражать меня, и я только и ждала, когда она, наконец, сгинет.
В следующие её приходы я просто старалась держаться от неё подальше и удивлялась тому, как это остальные наши девочки с ней общаются. На моих глазах она успела повздорить с несколькими покупателями, которые вовремя не успели отскочить, когда она мокрой тряпкой начала размазывать грязь по полу. Она орала на них, брызгая слюной, лицо у неё было очень злое, низенький лобик нахмурился, рот перекосился, и она была похожа просто на ведьму. Это было даже страшно. И ни у кого не хватало духу рявкнуть на неё по-настоящему и прекратить это безобразие.
Несмотря на свою агрессивность и наглость, эта бабёха мило беседовала с Александрой Фроловной и Еленой Павловной, а иногда и с другими девочками, хотя порой и срывалась на грубость. Иногда они обижались на неё, иногда все обходилось мирно. Постепенно девочки рассказали мне о ней следующее.
Галка К., иначе Галка «Сыр», была давней знакомой Елены Павловны. Лет десять – пятнадцать тому назад Елена Павловна, бывшая заядлой театралкой, чуть ли не каждый день бегала в Театр Маяковского, располагавшийся прямо напротив нашего магазина, который в те времена ещё находился на улице Герцена. Галка прилипла и к Елене Павловне, и к магазину. Она-то была настоящим старым «сыром». Происхождение этого слова объясняют по-разному, но сама Галка говорила, что оно происходит от слова «сырой», «сырость». Якобы как-то Сергей Яковлевич Лемешев, увидев своих верных поклонниц, ожидавших на дожде его выхода из театра после спектакля, воскликнул: «Боже, да вы все здесь просто отсырели!». И с тех пор слово «сырить» стало означать ожидание кумира, а слово «сыр» – того, кто этим занимался. Так вот, за свою ещё недолгую тогда жизнь (Галке ко времени нашего с ней знакомства было лет 36) она успела переменить 17 мест работы, и это в советские-то времена! Она нигде не могла задержаться более, чем на полгода, потому что всегда надо было срочно срываться с места и бежать за кумиром (или за несколькими сразу), чтобы успеть на все его выступления, а иногда и поехать в другой город на его гастроли. За кем только Галка не «сырила»: здесь и Лановой, и Андрей Попов, и Михаил Козаков, и Владимир Зельдин, и Алла Демидова, и Родион Нахапетов, и французский актер Жак Тожа, и Владимир Шубарин, и хоккеист Борис Майоров, и всякие ещё иностранные группы, вроде, японских «Черных уток», и Бог весть кто ещё. Кумиры были разные, приемы были одни и те же: при помощи цветов, подарков, длительных рукоплесканий, постоянных ожиданий надо было втереться в доверие к кумиру и на какой-то срок (иногда очень краткий, иногда очень долгий) стать частью его жизни. Мечтой Галкиной жизни было стать «сыром» Владимира Высоцкого, но тут были свои сложности. Галка охотно и не по одному разу пересказывала всякие забавные случаи о разных известных актерах, и мы с удовольствием её слушали.
Галкино детство пришлось аккурат на предвоенные и военные годы. Её отец работал шофером, а мать, кажется, не работала. У Галки была ещё младшая сестра Алла. Они были ужасно похожи друг на друга, только Алка выглядела помоложе и поопрятнее.
Галка была феерической грязнухой. Платок у неё на голове вонял кошками (у неё постоянно жил какой-нибудь великолепный кот, потому что она была убежденной кошатницей). На обширном бюсте, на кофточке виднелись пятна от яичного желтка, томатного сока, супа и прочей пищи. Юбка, как правило, с чужого бедра (как впрочем и все остальное) тоже была вся в пятнах неясного происхождения. Чулки и носки, когда она их снимала, могли самостоятельно стоять в углу и вонять не хуже портянок у солдат на многодневном походе. Это было весьма странно, потому как Галка уверяла, что её мать чистоплотная женщина. Удивительно, но после смерти их матери Алка стала ещё более неопрятной, чем старшая сестра.
Училась Галка так себе, но с удовольствием посещала юношеский читальный зал в библиотеке Ленина, который открылся как раз во времена войны. Жила их семья в центре, в Лаврушинском переулке, и Галка могла бегать в Ленинку, сколько душе было угодно. Конечно, она голодала. Никакими способностями к ведению домашнего хозяйства она не располагала, поэтому даже во вполне взрослом состоянии она не желала готовить и часто ходила голодная, подъедая всё, что попадалось под руку. К тому же она все свои деньги тратила на своих кумиров: кому на цветы, кому на книги, кому на пластинки, кому на лекарства. При этом, если её же кумиры дарили ей какие-нибудь приличные вещи, она тут же их продавала или передаривала кому-нибудь, потому что «не могу же я носить эту ажурную кофточку с моими калошами на босу ногу». Галина всегда хвасталась, что у неё никогда не было ни одного русского любовника. Она начала свою сексуальную жизнь с 17 лет, со связи с молодым поляком по имени Владек, который предлагал ей свою руку и сердце, но Галка и представить себе не могла, как это она со своими простецкими замашками и семью классами средней школы войдет в приличную польскую семью. Потом Владек уехал, а Галка на какое-то время поступила на работу уборщицей в институт Дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Там она сначала приглянулась одному латиноамериканцу, а потом, когда тот уехал, его другу, тоже из Латинской Америки. Кажется, их обоих звали Альфредами. Вот от этого Альфреда Второго она в свои тридцать лет родила сына Андрея, очень славного мальчика.
Естественно, меня удивляло то, как все эти мужики могли клюнуть на эту патологическую грязнуху, но девчонки мне объяснили, что в молодости Галка была очень ничего себе – стройненькая, худенькая, волос у неё было побольше, и кроме того, она была того самого неброского русского типа, который так любят иностранцы. Ну, и если хотела, могла привлечь к себе внимание, ведь она была прирожденной актрисой погорелого театра. Актерство было у неё в крови. Её двоюродный брат Владимир К. всю жизнь был артистом Детского театра, сама же Галка могла бы стать актрисой, если бы хоть чуть-чуть хотела учиться. Правда, в детстве она принимала участие в самодеятельности, но дальше этого не пошла. Как футбольные болельщики в основной своей массе сами в футбол не играют, так и «сыры» не выступают на сцене.
Так вот, родив в тридцать лет первого и единственного ребёнка, Галка разумно порешила, что ей пора перестать мотаться с одной работы на другую, и попросила одну свою близкую знакомую, которая работала на студии «Мелодия», устроить её туда на работу. Она поступила в цех гальваники, где все ходили по полу, залитому электролизной водой, отсюда и её привычка везде и всюду ходить в калошах, которые ей выдавали на работе. В цехе она успевала лаяться со всеми без разбору, особенно с начальником смены, но тем не менее, в общем народ к ней относился по-доброму, уж очень она умела быть смешной и забавной. Пластинки «Мелодии» были тогда чрезвычайно дефицитными, и Галка пользовалась ими, как козырными картами. Она, например, могла зайти в магазин «Прага» и предложить продавцам какие-нибудь пластинки, причем без переплаты. Конечно, после этого торт «Птичье молоко» ко дню рождения её сына Андрюшки был обеспечен. В другом магазине она могла брать в любом количестве индийский чай, конфеты «Сливочная помадка», зефир, шпроты, копченую колбасу и прочее, за деньги, конечно, но тоже без переплаты. Потом, уже много позже, она брала меня с собой в этот магазин на Ленинском проспекте, там мы отоваривались, а затем очень многое отвозили Люсе Резниковой, Галкиной подруге детства, больной страшенным полиартритом. Люся была падчерицей первого Галкиного кумира, актёра ТЮЗа Сергея Резникова. Как она рассказывала, он играл Рошфора в «Трёх мушкетёрах». Ей тогда было лет 14. Она дождалась его выхода из театра и пошла за ним. Он заметил её, понял её тоску и привел к себе домой, где и познакомил со своей женой Марией Александровной и двумя дочками – восьмилетней Люсей и совсем маленькой Леной. Так Галка стала приходить к ним, они её подкармливали, она видела их гостей, слушала их разговоры, и ей все это ужасно нравилось. Вот Мария Александровна и устроила ее на работу в «Мелодию».
Галка не забывала их доброту и после смерти Сергея Резникова продолжала навещать Люсю и Марию Александровну. Она и меня с ними познакомила.
Я не помню, как и когда произошло мое сближение с Галкой «Сыр». Наверное, я вместе со всеми в магазине слушала её байки, смеялась, а, может быть, и подыгрывала ей. В общем, через какое-то время мы были с ней во вполне приятельских отношениях. Помню, как она, желая порадовать нас, притащила в магазин магнитофон и кассеты с записями Высоцкого, которого она обожала, и мы часа четыре услаждали свой слух полузапрещёнными песнями Владимира Семеновича. Мне нравился Высоцкий, но я не очень много его слышала, хотя один раз была на его концерте в клубе Горбунова. Тут же мы просто объедались Высоцким, и Галке это очень нравилось. Ей было приятно, что мы разделяем её пристрастие к нему.
Мои отношения с Галкой были очень неровными, из-за её паршивого характера. Конечно, она была немного психопатка, склонная закатывать скандалы и истерики по ерундовым поводам, и в такие минуты изо рта у неё выпрыгивали жабы и лягушки. Потом ей становилось стыдно, но на мировую она не шла. Помнится, я купила ей в подарок бюстгальтер девятого номера, в каждую чашечку которого я могла втиснуть собственную голову. Надо сказать, дарить Галке нижнее белье, особенно трико, было традицией. Она часто вообще ходила без штанов, что облегчало ей проблемы с туалетом, но зимой все же было холодновато. Она с благодарностью принимала подношение, надевала на себя эти штаны прямо на месте и носила их до тех пор, пока они на ней окончательно не протирались. Кажется, она их не стирала, ждала, когда подарят следующие. Ну, а я решила подарить ей бюстгальтер, но как раз в этот момент её угораздило со мной полаяться. Мы разругались вдрызг и дней десять не разговаривали друг с другом. Но за эти десять дней она успела исплакаться на груди у всех наших девчонок. Она хотела помириться со мной и получить свой бюстгальтер. Я к ней не лезла, ходила гордо, выдерживая характер, но в конце концов мы помирились.
С Галкой было весело. Она знала кучу сплетен про актеров, порой очень здраво судила о жизни, охотно рассказывала о себе, любила хорошие детективы, приносила нам читать их в машинописных переводах или в вырезках из провинциальных журналов, где их иногда печатали. За это она требовала внимания. Она была жутко ревнючая и хотела, чтобы мы её привечали лучше, чем наших «мальчиков-ебунчиков», как она называла наших молодых семьдесят девятых. Особенно от неё доставалось мне и Вере. Нам даже не удавалось посплетничать о наших кавалерах, как следует, чтобы Галка не вставила в наш разговор свое веское слово. Успокаивалась она только тогда, когда успевала всех их и нас заодно основательно полить грязью. В ответ мы с Верой только весело хохотали. Язык у Галки был, как помело, но и я в долгу не оставалась. Разговор набирал обороты, а в конце мы уже все втроем хохотали до слёз. Тогда в товароведку прибегала Галина Андреевна и просила нас вести себя потише.
О проекте
О подписке