Это ж надо было так жениться! Второй брак Гастона Орлеанского вот уже два года служил любимой темой для разговоров от Гавра до Марселя. Как наследник французского престола, перед бракосочетанием он должен был получить разрешение короля. Гастон не стал испрашивать позволения и женился тайно. Теперь брак признал Папа Римский и Габсбурги, но не признавал Людовик Тринадцатый, кардинал Ришелье и епископы Франции.
За сегодняшним ужином разговор о смерти Густава Адольфа опять вырулил к Орлеанцу.
– Долго он за границей не протянет, – высказалась племянница. – Без денег, в опале, в этой малюсенькой Лотарингии – да он спит и видит, как бы ему вернуться во Францию.
– Вы полагаете, король его простит? – осведомился Шарпантье. – Ведь он замешан в покушении на Монсеньера и мятеже в Лангедоке!
– Король утолил жажду крови, казнив коннетабля Монморанси. Такая голова еще не летела с плахи! Губернатор Лангедока, крестник Генриха Четвертого, легендарный воин и полководец!
– А купился на посулы Гастона как младенец, – заметил Рошфор.
– Гастон имеет какой-то феноменальный талант увлекать людей на гибель, – заметил Монсеньер. – Ему бы следовало пойти по дипломатической части вместо того чтобы губить лучших людей страны.
– Его-то король простил. Опять, – негодующе сжала кулачки племянница. – Я думаю, он ему простит все, что бы тот ни сделал.
– Тогда его величество очень мудро делает, что беспощадно рубит головы его соучастникам, – пожал плечами отец Жозеф. – Жаль только, до кого-то все равно не доходит.
– Его величество очень встревожен сложившимся положением дел, – поморщился Монсеньер.
– Спина? – подскочил я. – Опять спину застудили?
– Нет, – отстранил меня мсье Арман. – Я вспоминаю последний визит в Лувр.
– Вот там вы и простудились! На тамошних жутких сквозняках! – я подступил к нему, держа в руках большой пуховый платок – брат-близнец того, что лежал на плечах у Мари-Мадлен. Арман опять поморщился, но без возражений воздел руки, и я замотал шаль ему вокруг пояса.
– Какая холодная осень, – поежилась племянница. – И какая тоскливая.