Мне было немного жаль королеву-мать: Монсеньера невозможно ни забыть, ни кем-то заменить – кто еще так храбр, так умен, так любезен, с таким красивым лицом, по-юношески стройным станом, выразительными глазами, вкрадчивым бархатным голосом? Наверное, она будет страдать.
Потом, когда я почти заснул, мне вспомнилось, что большой наперсный крест, усыпанный рубинами, подарила Монсеньору королева Мария. Он был как пурпурная река – крупные, со смородину, рубины горели и переливались, ослепляя и завораживая.
А ведь в сегодняшнем событии государственного значения (если все получится), есть толика и моего участия. Могла бы ее величество одарить меня хотя бы одним камушком? Я мог бы сделать серьгу. Хотя серьгу носят только старики вроде герцога Д’Эпернона, как во времена их молодости при Генрихе III. Но потом я вспомнил, что рубины возжигают честолюбие и жажду власти в их владельце, и решил – пусть мой вклад во благо Франции останется анонимным.
Когда вернулся Монсеньер, гадать о результате дипломатического сношения было излишним: он так и сиял.
– Большая победа! Договор одобрен, наконец-то испанцам дадут по рукам!