собственно, этот «человек» — он сам? его лирический герой? герой балладного повествования? В том-то, по-видимому, и соль, что действие происходит на подвижной границе сознаний — в точках их неожиданного соприкосновения, сочувственно-симпатического проникновения одного в другое. Лирический герой баллад часто предстает в роли путника, путешественника: он не принадлежит тем местам, о которых пишет, а скорее наблюдает жизнь, присматривается к ней и прислушивается. Со многими из собеседников (нищими, бродягами, детьми, стариками) его объединяет относительная маргинальность. В то же время и читатель ощущает свою «другость», но также и странную близость по отношению к этим людям, простым, малоразговорчивым или совсем бессловесным, уж точно не читающим книг. Переживание дистанции в сочетании с внезапно возникающей интимностью сопереживания как раз и становится