Один человек не должен становиться целым миром. Но бывает так, что без одного человека целый мир становится пустым и ненужным.

Глава 1

– Почему ты грустная?

Ольга оторвалась от созерцания чашки с кофе, в которой она уже несколько минут помешивала ложечкой сахар.

– Я не грустная. Просто задумалась, – улыбнулась она.

– А мне кажется, грустная, – настойчиво сказал Ярик. – Ты и вчера была грустная. И до этого.

По-детски наивная мордашка с яркими голубыми глазами была обращена к матери. Лицо младшего сына выражало упрямство и твердую решимость получить ответ на заданный им вопрос.

– Все нормально, я не грустная, – она потрепала белобрысую макушку. – Ешь, а то в школу опоздаете. Вон Сережка уже все съел.

Сергей демонстративно показал брату пустую тарелку и заодно длинный розовый язык.

– Не будешь есть, останешься таким мелким противным гномом. Навсегда! – страшным голосом сказал старший брат.

– Отстань! Сам ты гном! Мам, скажи, что он врет!

– Нет, не вру.

– Все, прекратите. Ярослав, доедай. В какой-то степени, Сережа прав. Чтобы нормально расти, нужно хорошо есть. А ты, прекрати дразнить брата, – строго посмотрев на гордо выпятившего грудь, и высунувшего язык Сережу, сказала Ольга.

Ярик с неприязнью заглянул в тарелку. Гадость! Размазав кашу равномерно, что бы казалось, что ее стало меньше, он отдал тарелку матери.

– Ярик! Ты вообще ничего не съел. Безобразие! Все, поехали. Завтра все съешь, понял? Один ты у меня замечательный, послушный и к тому же не болтающий всякий вздор, – потрепав, по мохнатой белой шерсти, ткнувшегося в руку Айка, сказала она.

Выехав из гаража, Ольга бросила быстрый взгляд на дом. Ей, странным образом, почти по-детски, казалось, что большой темный дом с огромными окнами является связующей ниточкой между ней и человеком, который занимал в данный момент в ее мыслях основное место.

Проезжая мимо поселка, Ольга заметила идущего по дороге Диму Рогозина, местного участкового. И, по совместительству, бывшего кавалера Инны, старшей дочери.

– Привет! – высунувшись из окна, окликнула она. Участковый расплылся в улыбке. – Ты чего пешком?

Дима развел руками.

– Машина сломалась. Сегодня на своих двоих придется побегать. Ничего, полезно для здоровья, – засмеялся он.

– Садись, подвезу. Ты сейчас куда?

Дима уселся в машину. Пожал руки мальчишкам, тут же начавшим радостно галдеть, пытаясь сообщить все накопившиеся у них новости и одновременно забрасывая вопросами его. Ольга закатила глаза.

– Тихо! Представляешь, что мне приходится выносить каждое утро?!

Дима улыбнулся.

– А Инка скоро выходит замуж, – сообщил Ярик. Ольга сердито посмотрела в зеркало заднего вида. Вот, язык без костей. Покосившись на своего пассажира, она заметила, что лицо у него посерьезнело и приобрело выражение, как будто он только что съел лимон вместе со шкуркой, тщательно его разжевав.

– А вместо платья у нее будет космический скафандр, – продолжал вещать Ярик.

– Дурак, она тебя надула. Потому что ты к ней приставал. Вот она тебе специально и сказала, – презрительно глядя на брата, сказал Сережа.

«Нужно было их в роддоме всех оставить», – мрачно подумала Ольга. А эта, почти двадцатилетняя старшая сестра, без пяти минут замужняя женщина, тоже хороша! Недалеко ушла от своих братцев.

– Извини, – сказала она. Дима пожал плечами.

– Да, нормально все. Я же понимаю, что жизнь не стоит на месте. Рад, что у нее все хорошо, – ответил прежний воздыхатель старшей дочери, уже успевший переварить новость и взять себя в руки.

Высадив детей у школы и проведя ежедневный тридцатисекундный инструктаж о поведении, молчании во время уроков, аккуратности и т.д. Ольга, наконец, поехала по своим делам. Наслаждаясь воцарившейся в машине тишиной и спокойствием.

–

Филип Дворжский элегантным, аристократично-утонченным движением отрезал тонкий ломтик мяса и не менее элегантно и аристократично отправил его в рот.

– Каждый раз, сидя с тобой за одним столом ощущаю себя плебейкой, – усмехнулась Ольга.

Дворжский улыбнулся.

– Мне кажется, что нож и вилку, мне и брату, выдали прямо на родильном столе, акушерка держала их наготове и как только мы явились на свет, сразу же их и вручила. Мать помешана на подобных вещах, – он засмеялся. – Если бы кто-то из нас положил локти на стол, как ты сейчас, она, наверняка, слегла бы на неделю от переживаний, а то и вовсе отреклась бы от такого чудовища.

Ольга убрала руки со стола.

– Надеюсь, ты не расскажешь маме? – с улыбкой сказала она.

– Когда мальчишки гоняли мяч во дворе, я разучивал гаммы, а, когда, набегавшись с мячом, они принимались играть в прятки или ножички, у меня начинался урок живописи или французского. Если не было занятий, мы шли в Третьяковку или в Пушкинский. По выходным – обязательный поход в консерваторию или театр. Симфонический оркестр играл Баха, Моцарта, Шуберта, зал переполнял восторженный трепет. А я, сидя в накрахмаленной рубашке и отутюженном костюме, естественно, с прямой спиной, мечтал о том, как я кидаю перочинный ножик, и он втыкается в землю, а другие мальчишки завидуют, какой удачный бросок у меня получился и сколько сразу я отхватил себе территории, – усмехнулся он.

– Жалеешь, что у тебя этого не было? Тебе хотелось гонять мяч, и ты завидовал мальчишкам, которые бегали за окном? Прекрасный, недостижимый для тебя, мир порванных штанов, ругательств, драк, неприличных надписей на заборе, – смеясь, поинтересовалась Ольга. Ей показалось, что приятель хоть и говорит насмешливо, но в его словах проскальзывает едва уловимая грусть.

Филип пожал плечами, естественно, необычайно элегантно и аристократично.

– Да, нет, конечно. Сейчас-то это вообще уже не важно. Хотя, иногда мне кажется, что если бы у меня тогда были и чисто детские развлечения, вреда от этого не было бы. Наверное, я единственный ребенок, ни разу в жизни не порвавший штаны, перелезая через забор и не разбивший коленку.

– Хочешь, можем поиграть как-нибудь в прятки или в ножички, я в детстве играла. Можно в казаков-разбойников. Я еще обожала классики, резиночки, прыгалки. Могу научить. С коленками тоже разберемся, – улыбаясь, предложила она.

– Уверена, что мы еще годимся для резиночек и прыгалок? Коленки разбивать, мне кажется, уже несколько поздно, – усмехнулся Филип.

Он пристально посмотрел на свою собеседницу.

– Оль, с тобой все нормально?

– Ты по поводу прыгалок? Думаешь, я сошла с ума, предлагая такое?– попыталась отшутиться она. Какие все вокруг наблюдательные! Просто вся жизнь, как под микроскопом. Все все замечают.

– Нет. Я по поводу того, что ты как будто сама не своя. Что случилось? Ну, я же тебя знаю прекрасно. Вижу, что ты какая-то не такая. Что-то тебя беспокоит.

Когда Дворжский предложил вместе пообедать, она хотела отказаться – настроение и впрямь было не очень. Но Филип умел уговаривать. Тем более давно не виделись. Отмахиваться от друзей, когда у тебя что-то не ладится в жизни – не лучший выход. Настоящих друзей не так много, их нужно ценить и уж совершенно точно не стоит их обижать.

Несмотря на то, что разговор носил шутливый характер, Ольга была задумчивой. Вроде бы она и улыбалась и даже смеялась, но взгляд у нее был отсутствующий. Казалось, что ее мысли где-то далеко. Все это не ускользнуло от наметанного глаза наблюдательного приятеля. Тем более, притворщица из Ольги была так себе. Скрывать чувства она никогда особенно не умела.

– Ну, так что, поделишься? – улыбнулся он. – Давай, для чего еще нужны друзья, как ни для того, что бы вываливать на них ворох своих переживаний и неподъемный груз жизненных проблем? Друг всегда должен быть готов подставить плечо и позволить придавить себя и расплющить всей этой тяжестью, лишь бы ближний смог облегчить душу.

Ольга рассмеялась и посмотрела на Филипа с нежностью и благодарностью. Какой он все-таки хороший! И как ей повезло, что в жизни ей встретился такой добрый самый настоящий друг.

– Ты знаешь, что ты отличный друг? Просто замечательный.

– Не заговаривай мне зубы, пытаясь отвлечь меня своей лестью, хотя не скрою, конечно, приятной. Рассказывай. Знаешь ведь, что я не отстану. В конце концов, это же ни какой-нибудь страшный секрет, правда? Закон ведь ты не нарушала? Если нарушала, не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, – глаза у него поблескивали озорными огоньками.

– Нет, с законом все в порядке, вроде бы, – усмехнулась она. – Мне звонил Северцев.

Тонкие темные брови, получившего аристократическое воспитание отличного друга, готового принять на себя тяжкий груз чужих забот, взметнулись вверх. Новость и впрямь была неожиданная. Звонок их общего знакомого – событие редкое, почти знаменательное. Произошло, что-то из ряда вон, раз он позвонил.

– Ну, согласен, Игорь Афанасьевич нас не балует общением, – с иронией сказал Дворжский. – Но почему же, душа моя, тебя так взволновал и расстроил его звонок, что ты бледна, печальна и лишилась покоя? Вроде он обычно держит себя в руках и ведет себя вполне по-джентельменски по отношению к тебе. Да и ты знаешь, какой он… своеобразный. Так что же не так?

– Он предложил мне приехать. И я сказала, что приеду.

Она замолчала. Лицо у нее было грустное. Взгляд Филипа стал немного насмешливым и ироничным.

– Вообще, я всегда предполагал, что между вами что-то есть. По крайней мере, я был уверен, что со стороны Игоря точно есть какое-то чувство, хотя и довольно странное и своеобразное, как и он сам. Только он не мог или не хотел его понять. Возможно, наконец, разобрался в себе? Тебя это расстраивает?

– Нет. – Она покачала головой. – Все как-то очень сложно. Я сама в себе не могу разобраться. После разговора я готова была прыгнуть в первый же самолет. Даже не знаю почему. Я почти не вспоминала о нем все это время… А потом мне стало страшно. Я испугалась. Не хочу снова испытывать боль. Слишком мы разные. Как будто с разных планет. Да и вообще, все это сплошная глупость, временное помешательство…

– Оль, конечно, ты можешь решить, что человек, который так и не удосужился связать себя серьезными обязательствами по отношению к кому-либо, плохой советчик. Но, все же, мне кажется, правильно говорят, что лучше испытать боль и сожалеть о том, что было, чем терзаться мыслями о том, что могло бы быть, но от чего ты сама отказалась, отговариваясь тем, что это глупость и вы разные. Мы все разные. Все люди. Одинаковых вообще нет.

Филип улыбнулся, и, накрыв ее руку своей, немного грустно сказал:

– Знаешь, иногда мне кажется, что вся наша жизнь состоит из боли. Возможно, без нее наше существование стало бы пресным, скучным и однообразным. Мы любим страдать. Если страдать не из-за чего, мы сами придумываем повод. Мы просто не можем обойтись без этого. – Он усмехнулся. – Ты боишься возможных переживаний и в качестве самозащиты создаешь их себе сама?

Ольга улыбнулась.

– Я позвонила вчера, – призналась она. – Все-таки решилась. Он не взял трубку. Он вообще-то так делает время от времени, не отвечает на звонок. Но я думала, раз он сам просил приехать… И по голосу мне показалось, что он и вправду хотел этого. Обрадовался… – она немного смутилась. Филип закатил глаза. Прямо как маленькая, честное слово.

– Ну, так позвони еще и все выясни. Мне кажется, Игорь при всех его недостатках, человек очень обязательный. И, наверняка, он не станет прятаться от разговора, и просто не брать трубку, по крайней мере, в данном случае. Он как раз из тех людей, кто умеет отвечать за вои слова и поступки.

– Я звонила, – она потупилась. Признаваться в собственных слабостях было нелегко, неловко и не слишком-то приятно. – Сегодня, с утра. Чувствую себя, если честно, просто дурой, – в ее голосе прозвучали злость и обида. Она даже надулась, и вправду совсем как маленькая девочка. Филип развеселился.

– Ну-ну. Расслабьтесь, больной. Мне, Вашему психиатру, Вы можете рассказать все, что угодно. Не нужно стесняться и вести себя как обманутая старшеклассница, или наоборот, нервозная, престарелая старая дева, – улыбнулся он. Ольга тоже улыбнулась.

– Я отправила ему сообщение и решила, что больше не буду звонить. Пусть теперь сам звонит, если хочет. Все. Я тебе все рассказала. Доволен?

– Ну и хорошо, что звонила, и что сообщение отправила, – успокаивающе сказал Дворжский. – Чего ты так нервничаешь? Оль, в жизни может быть все, что угодно. Мало ли какие у него там обстоятельства…

Он сделал широкий жест рукой, как бы желая показать, сколько всевозможных вариантов разнообразных обстоятельств, которые могут, помешать человеку, ответить на телефонный звонок можно предположить.

– А вы с ним общаетесь? – спросила Ольга.

– За то время, как он покинул пределы нашей прекрасной страны, мы созванивались, наверное, всего пару раз. Во время последнего разговора я ему сообщил, что ты от меня ушла, – ухмыльнулся Филип. – Пошла своей дорогой, бросила меня, своего доброго работодателя, наивно доверившегося тебе, можно сказать, на произвол судьбы. Разбила мне сердце, коварная женщина.

– А он, что? – улыбнулась Ольга. Филип пожал плечами.

– Ничего. Он ничего не сказал, и я решил не лезть. Слишком вы для меня сложные. Да и для самих себя, тоже. Я человек простой. Поэтому решил держаться в стороне от ваших этих непонятных взаимоотношений, напрямую граничащих с одной из областей психиатрии.

– Нам, как нормальным людям не интересно, это точно. Скукотища. Нам трудностей да терзаний подавай, – грустно улыбнулась она.

Принесли десерт. Дворжский хитро посмотрел на Ольгу.

– То, что ты заказала, едят вон той маленькой вилочкой. – С видом обладателя герцогского титула он указал на нужный столовый прибор. Ольга скорчила ему рожицу.

– А я уж думала влезть в тарелку руками. Спасибо, что не дал мне опозориться.

– Да, мне не трудно. В качестве скромной благодарности, можешь просто при обращении ко мне добавлять – сир.

– Непременно, Ваше королевское, только так теперь и буду к Вам обращаться. Жаль, больше вместе не работаем. Заказчикам бы понравилось.

Дворжский пожал плечами.

– Может, со временем, все бы привыкли и стали обращаться ко мне именно так, – ухмыльнулся он.

-Мне всегда было интересно, как вышло, что такой утонченный аристократ подружился с таким человеком, как Северцев? – покончив с десертом, спросила Ольга. – Учил его, какой вилкой нужно есть?

Филип горделиво распрямил плечи и надменно взглянул на нее.

– Вот и не угадала. Мы с ним подрались.

– Подрались?! – она изумленно посмотрела на приятеля. – Мистер светские манеры, оказывается еще и драчун! Какой, Вы, сир, разносторонний человек!

Ольга развеселилась. Трудно было даже представить, как Филип дерется с Северцевым. Трудно было вообще представить, что Филип с кем-то дерется. Северцева в подобной ситуации представить было гораздо легче. Очень даже просто, если уж на то пошло.

– Ни какой я не драчун. Но трудно не ответить, когда тебе со всей силы бьют кулаком в физиономию.

– Боже, и ты до сих пор молчал! Скрывал от меня, своей подруги, такие подробности!

– Да, решил припасти эту чудную историю на тот случай, когда на тебя нападет хандра. Видишь, как удачно угадал. Взял и развеселил тебя. Прямо светишься вся сидишь!

Она расхохоталась.

– Да я даже представить себе не могу вас дерущимися, при всей моей далеко не бедной фантазии. Ну, давай уже, не томи, рассказывай, что вы не поделили. Жажду подробностей.

– А ты, оказывается, кровожадная! Ладно уж, слушай, любительница кровавых историй. Все было довольно банально, можешь ничего такого себе не воображать. Возле одного ресторана, в котором у меня была назначена важная встреча, на которую, кстати, я из-за всей этой истории так и не попал, как только я остановился, в зад моей машины въехал автомобиль господина Северцева. Вышли из машин. У меня зад смят. У него перед. Начали выяснять, кто виноват. Он был пьян, начал орать, размахивать руками, угрожать, – Филип усмехнулся. – Ну, я тоже вышел из себя. Он разбил мне нос, я, хоть и не такой заядлый любитель побоксировать, при любом удобном случае, но на эмоциях, тоже съездил ему по физиономии. Отношения мы выясняли очень громко и, вероятно, чересчур уж эмоционально. Приехала полиция, растащила нас. Успокоила. Меня быстро, Игоря, чуть подольше успокаивали, – хохотнул Филип. – А месяца через полтора на одном мероприятии мы с ним столкнулись, можно сказать, нос к носу.