«…О, как много попыток, как мало проку. Это значит, придется мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную мелкую крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звездной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но не я виноват, что вы все забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, господи боже мой. Не поверишь, боже, как надоело».

Дмитрий Быков. Двенадцатая баллада

Глухим звоном, как из подполья, вдруг зашелся телефон, и Василий Дмитриевич, пробормотав: «Простите великодушно, юноша», проворно потрусил в полумрак, куда не доставал желтый свет лампочки.

Олег неторопливо перевернул икону и взглянул на нее с обратной стороны, хотя все равно ничего особенного не высмотрел бы – в иконах он совсем не разбирался. Но именно в этой была какая-то странность, причем не простая, а радостная странность, иначе он не мог ее определить. Лик был светел, и от него не хотелось отводить глаз. Олегу вдруг подумалось, что радость исходит именно от лика. Пожалуй, он даже чувствовал ее, как тепло.

Удивительно.

В пахнущей пылью и мышами глубине что-то стукнуло, по-немецки пробормотали: «Atzend» (дурак, козел), телефонные трели оборвались, и Василий Дмитриевич сказал солидно:

– У аппарата.

Собственно, Олегу ничего не было нужно, и зашел он просто так. Он любил старика, а тут вдруг среди бела дня оказался на Фрунзенской набережной, как не зайти!.. Прислушиваясь к разговору и по опыту зная, что беседа может затянуться очень надолго, Олег аккуратно поставил икону на богатый секретер, который он на глаз определил как недурную подделку под модерн, и стал пробираться к выходу.

На пути ему попались китайские вазы, «Ундервуды», два дивных портрета – на одном прекрасная дама на летней веранде, глаза возведены к небу, в пухлых руках груда незабудок, а на другом Сталин в окружении колхозной детворы, – несколько парчовых кресел с вытертой обивкой, напольные часы без стрелок, как пить дать из салона Анны Павловны Шерер, и еще много всякого разного, в чем он так любил копаться, когда у него было время!..

Он дошел почти до заваленного бумагами и всяким старьем письменного стола, за которым обычно сидел Василий Дмитриевич и читал под зеленой лампой толстую засаленную книгу, помедлил и оглянулся на поддельный модерн с оставленной иконкою.

Нужно забрать, вдруг сказал кто-то у него в голове. Забрать и отдать кому-нибудь, кто понимает, чтобы посмотрели и оценили. А вдруг это подлинник?..

– Голубчик вы мой, – бормотал за ширмой Василий Дмитриевич, – да где же я вам возьму второй точно такой же?! Этому торшеру черт знает сколько лет, черт знает сколько!.. А плафон я вам заказал, заказал, голубчик! Вася к среде не обещал, но сказал, что на следующей неделе уж точно!.. Нет, нет, и супруге вашей передайте, что плафон будет в точности… Да где же мы с вами достанем второй?! Нет, я очень уважаю вашу супругу, но где же?!

Олег сунул руки в карманы джинсов, пошевелил там пальцами, вынул и еще раз оглянулся на икону.

Да. Странно.

…или на самом деле забрать?

Зачем? Он ничего не понимает в иконах, и даже специалистов никаких не знает!..

У порога звякнул меланхоличный колокольчик, проскрипели замороженные петли тяжелой двери, и по каменному полу процокали каблучки.

Девушка сощурилась в полутьме, поизучала его, улыбнулась и сказала негромко:

– Привет.

– Привет, – согласился Олег.

– Я пришла, – объявила девушка, – как договаривались, после двух!

– Я рад, – сказал Олег, не найдя ничего лучшего.

Она поводила головой, разматывая шарф, локоны падали ей на щеки, и она досадливо смахивала их рукой в перчатке.

– Ужас, – воскликнула она, сняв шарф, – ну и мороз!.. Градусов триста!

Она сунула шарф ему в руки, и он его принял, а девушка стянула перчатки и протянула ладошки к раскаленному рылу допотопного рефлектора, который среди прочих нужных вещей был помещен на столе у Василия Дмитриевича.

– Тепло, хорошо, – сказала она весело. – А как вас зовут?

– Олег Петрович.

От ее шарфа пахло духами и улицей, и мех щекотал ладонь, и Олег никак не мог придумать, куда бы его деть.

– Значит, Олег, – подытожила девушка. – Называть вас по отчеству я не буду. А мое имя Виктория.

Олег не понял, почему она не будет называть его по отчеству, хотя именно так его называет большинство знакомых, но слегка поклонился.

– Ну, показывайте! – велела Виктория. – Я так давно жду! Вам ведь наверняка Василий Дмитрич оставил все инструкции. Кстати, а где он сам?..

Олег помолчал, а потом принял решение.

Он пристроил пахнущий духами шарф на крюк поверх потертой, выгоревшей и довольно пыльной кепки с надписью «Динамо», заглянул за ширму и сказал громко:

– Василий Дмитриевич! Тут к вам прекрасная барышня! Говорит, что вы должны были оставить мне инструкции!..

Старик пробормотал по-немецки: «Blödsinn»^[1], зажал желтую телефонную трубку большой рукой и стал делать Олегу знаки лицом.

– Я не понимаю ничего, – громко и весело признался тот. – Вы мне словами скажите!

– Да пойдите же, пойдите к ней, – прошипел Василий Дмитриевич и локтем подтолкнул Олега Петровича. – Ну, покажите ей что-нибудь!

– Василий Дмитриевич! Вы где? – позвала сзади прелестная барышня Виктория. – Я пришла!..

– Она пришла, а у меня ничего! А она платит!.. Большие деньги! – телеграфно выстукивал Василий Дмитриевич на ухо Олегу. От его фуфайки несло нафталином, табаком и кофе. – Займите ее! Только пусть не уходит! Давайте, вы должны ее очаровать!

– Васи-илий Дмитриевич!

Старик прокричал в телефон, который шмелиным басом гудел у него в ухе:

– Да, голубчик мой, да! Сейчас! – И опять зажал трубку.

– А что хоть она просила-то?! – тревожным шепотом спросил Олег.

– Ах, ну что они все нынче просят! Стулья из дворца! Непременно кресло и непременно гамбса! Давайте, идите! Покажите ей секретер! – И снова в телефон: – Голубчик вы мой, да где же я вам возьму второй точно такой же, даже любя вашу супругу более самого себя?!

Олег вышел из-за ширмы и оценивающе посмотрел на девушку.

Локоны, распахнутая шуба, замшевый жакет, каблучки. Ногти – лепестки, щечки – пионы.

– Ну?! – спросила она весело. – И что дальше?!

– Посмотрим, – ответил Олег Петрович уклончиво. – Только никакого гамбса у Василия Дмитриевича, конечно, нет, а я уполномочен показать вам секретер. Хотите?

– Как нет?!

Он удивился, что она до сих пор не догадалась.

– Да вот так. Не повезло вам.

– Ну, он же обещал! – беспомощно вскрикнула Виктория. – Мне так нужно! Мне для мамы нужно, не себе! У нее ремонт заканчивается!

– Хотите, покажу секретер?

– Ах, зачем мне секретер?! Он же обещал кресло, и именно гамбсоновское!

Олегу вдруг стало ее жалко.

– Ну, ведь Василий Дмитриевич не сам их делает! Он же не Гамбс!

Виктория посмотрела на него подозрительно.

– Смеетесь?

– Ну, вот не Гамбс и не Гамбс, – повторил Олег Петрович. – Итак, или секретер, или мне придется откланяться и вверить вас заботам Василия Дмитриевича, хотя он и не Гамбс!

– Подождите, – сказала она с недоумением, – а разве вы здесь не работаете?

Олег Петрович признался, что работает совершенно в другом месте.

– А зачем вы мне тогда столько времени голову морочите?!

Олег Петрович решительно отказался от того, что он в принципе может морочить голову такой прекрасной барышне.

– А тогда вы кто?

Олег Петрович поинтересовался, в каком смысле «кто», а Виктория окончательно рассердилась и повернулась к нему спиной.

Игра неожиданно стала его увлекать, да и девушка на самом деле была красивой. Красивой и забавной.

– Извините меня, – сказал он с известным раскаянием в голосе. – Я правда здесь не работаю, я просто дружу с Василь Дмитричем и иногда к нему заезжаю. У него действительно нет сейчас никакого гамбса, хотя, быть может, он вам его и обещал.

– Но ведь…

– Ну нету! – перебил Олег и развел руками. – Хотите посмотреть секретер? Подделка, конечно, но очень хорошая!

Он и сам толком не знал, чего именно ему больше хочется – развлекать барышню или вернуться к оставленной иконе.

Виктория пожала плечами под легкой шубкой и посмотрела на Олега оценивающе.

Да. Ничего такого, что можно было бы оценить в положительном смысле. Одеваться он не умел и не любил. Следуя за ее изучающим взглядом, он осмотрел свои джинсы – джинсы как джинсы, не слишком новые, но любимые, – черный свитер грубой шерсти с полосой на животе и ботинки на толстой подошве.

– Олег Петрович, Олег Петрович, – сокрушаясь, часто повторял Гена Березин, его водитель, – мне бы ваши возможности да ваши денежки, я бы выглядел, как Микки Рурк!

Олег Петрович всегда в таких случаях представлял себе Гену с набриолиненным пробором, в ботинках на босу ногу, пиджаке на голое тело и с гарденией в петлице, и разговор о моде как-то сам собой увядал.

Должно быть, джинсы и свитер Виктории тоже не внушили никаких оптимистических надежд, потому что она стала изучать его лицо.

Лицо у него тоже так себе, Олег знал это совершенно точно. Кроме того, он рано начал лысеть и уже много лет брился наголо, что общей красоты ему решительно не добавляло.

Вот так возьмешься произвести впечатление на барышню, распушишь хвост, встопорщишь перья, как-то даже притопнешь молодцевато, словно парубок на гулянье, а тут раз – череп лысый, рожа небритая, ботинки так себе, джинсы посредственные, на пузе полоса. И что дальше?..

Виктория еще какое-то время смотрела на него почти с отвращением, потом вздохнула тихонько и сказала обреченно:

– Ну, пойдемте, что ли! Показывайте ваш секретер. Хотя он мне совершенно, совершенно не нужен!

Мимо «Ундервуда», динамовской кепки, скрытой под ее норковым шарфом, мимо китайских ваз, Сталина в окружении детворы и дамы в окружении незабудок они добрались до секретера, на котором светлым ликом сияла давешняя иконка, и уставились на него.

Собственно, Олег смотрел на икону, а Виктория на секретер.

Что такое, думал он напряженно. Почему меня тянет взять икону в руки и больше никогда и никому ее не отдавать?! Может, так и сделать, и шут с ней, с экспертизой?..

Что такое, думала она расстроенно. Почему нет кресла, маме так хотелось, и я ей обещала, и этот старый хрыч сказал, что достанет! Ну, не в Лондон же лететь, на самом деле! Нет, можно и слетать, но контейнер оттуда придет неизвестно когда, а маме хочется именно сейчас! И еще этот бритый привязался! Можно подумать, что он мне пара!..

– Ну вот, собственно, – промямлил Олег и указал рукою на секретер. – Это не модерн, конечно, но вполне может статься, что в похожем секретере хранил свои рукописи Осип Мандельштам или… или…

– Анна Ахматова, – мрачно подсказала Виктория.

– Ну, это скорее мужская мебель, чем женская, но почему нет?.. Почему, собственно, не Анна Андреевна?..

– Да потому что мне не нужен секретер, а нужно кресло!

Щеки у нее еще горели с мороза, и она была розовая, хорошенькая, вкусно пахнущая. И тут Олег Петрович все придумал.

– Слушайте, – сказал он, – давайте начнем все сначала. Как будто вы не приняли меня за приказчика, а я вам вовсе не хамил. Я приглашаю вас на… – Он отогнул манжету своего рыбацкого свитера и посмотрел на часы. Во-первых, потому, что так делал герой в каком-то кино, приглашая на свидание героиню, а во-вторых, потому, что на пять у него была запланирована встреча, которую он отменить никак не мог, и необходимо было управиться. – На кофе с бутербродами.

– Меня?! – поразилась Виктория.

Он помолчал.

– Если бы я хотел пригласить Василия Дмитриевича, то сделал бы это заранее.

Лицо у нее стало насмешливым, и он совершенно точно знал, о чем она думает.

Конечно, ты мне не пара. Конечно, я тебе нравлюсь, я красавица, а ты урод. Конечно, тебе до смерти хочется показаться со мной на людях. Но я сейчас тебе откажу. И я не понимаю, как ты вообще решился!.. А впрочем, день все равно испорчен! Кресла-то нету!..

– Ну… хорошо, – сказала она, запнувшись именно там, где нужно, и именно так, как нужно. – У меня есть полчаса, раз уж так вышло!.. А вы знаете где-нибудь поблизости приличное место?